Вместе с Заряном увязалось ещё с полдесятка моряков. Только что эти люди сплёвывали на пол название гиблого места, а теперь прутся к капитану, который, возможно, согласится туда плыть. Как только Йеруш сказал Заряну, что ему требуется найти кое-что очень важное в дурных и опасных водах, в которые не всякий корабль решится отправиться и ещё более не всякий корабль способен войти, — тут же нашлись моряки, готовые поговорить на эту тему с самым лихим капитаном побережья и даже почти протрезвевшие по такому случаю.

Это дракона тоже забавляло.

Йеруш же не веселился совершенно. Он лихорадочно блестел глазами, сжимал губы в нитку, хрустел суставами пальцев и выглядел так, словно в следующий миг вопьётся кому-нибудь в глотку.

Мысль, начатую Заряном, подхватил тощий высокий моряк в красной рубахе:

— Капитан, который, может, и отважиться сплавать к Треклятому Урочищу… — Он произнёс и тут же сплюнул название, и его приятели эхом повторили: «Тьфу-тьфу!». — Единственный такой капитан — это Морген. Но, правду сказать, он давно уже не вёл дел ни с кем из наших.

Отчего-то в памяти Илидора возникла выброшенная на дорогу рыбья требуха, к которой сбегаются кошки и чайки.

Слово взял щуплый моряк нездешнего вида: ярко-голубые глаза чуть навыкате, нос приплюснутый, кожа очень смуглая, а брови, щетина и волосы — смоляные. Голова обмотана мягкой линяло-рыжей тряпицей, затылок открыт и с него на спину спускается косица с палец толщиной. Ещё больше выпучив глаза, моряк заговорил:

— Морген непрост. Говорят, лет тридцать назад он возник из ниоткуда в порту, который нынче нельзя называть. Шхуна без команды пришла в тот порт и врезалась в пирс, а на борту не было совсем никого, кроме одного мальчонки. Говорят, море изгнало его!

— Но Морген всё время возвращается обратно, — треснутым голосом добавил кто-то, шагавший позади.

— А я слыхал, он родился на берегу! — влез Красная Рубаха. — В прибрежном городе далеко на северо-западе, в землях, прозываемых Чекуаном, и в ночь рождения Моргена волны бросались на волнорезы, принимая форму змеи!

— Не удивительно, — выкрикнул тот же треснутый голос.

По пирсу пронеслось несколько смешков. Иные моряки зашикали, один с притопыванием обернулся вокруг себя дважды через правое плечо.

— Да-а! Он подлинный змей моря, Морген Полуэльф!

— Почему его называют Полуэльфом? — Найло сумел наконец вставить словечко.

Моряки уставились на Йеруша, как на дурачка.

— Потому что он полуэльф, — после недолгой паузы ответил Зарян.

У этого пирса было пусто и тихо. Почти бесшумно ворочалось море, серебристо блестело, пахло солью и подгнившими водорослями. На берегу, поодаль врастали в землю заброшенные дома. По дырявым крышам и покосившимся стенам ходили любопытные толстые чайки.

На пирсе стояли корабли — все как один небольшие и такие же заброшенные с виду, как и дома, что пялились на пирс пустыми оконными рамами. Корабли с голыми мачтами и пустыми палубами выглядели собственными надгробиями — все, кроме…

Илидор наклонил голову, крылья встряхнулись и хлопнули, как ударенные ветром паруса.

Один корабль что-то бормотал в полузабытьи. Это отдалённо напоминало звон руды в толще камня или шёпот самого камня, который мог поделиться с драконами тенью своих чувств, дыханьем своей памяти.

Все другие корабли молчали. Все немногие корабли, когда-либо виденные драконом, молчали, Илидору даже в голову не приходило, что может быть иначе, пока он не услышал это бормотание. Дракон быстро нашёл взглядом его источник — небольшой корабль, двухмачтовый, с виду очень потрёпанный, с поставленным косым парусом на второй, высокой мачте у кормы. Бриг, всплыло в памяти неизвестно когда и от кого услышанное слово.

Этот бриг звался «Бесшумный». Когда-то он был лёгок, неутомим и куражлив, как тысяча морских демонов. Сотни раз сапоги самых лихих моряков гарцевали по его палубе, её омывали крепкой чавой и кровью, и не было в Южном море такого края, куда не могли донести «Бесшумного» полные ветром хищные паруса. Многие годы шустрый и отважный бриг был грозой всех вод от Пьяной Бухты на Южном мысе Маллон-Аррая и докуда глаз хватало, ибо не знал этот корабль ни усталости, ни страха. И всегда ему думалось, что самые упоительные приключения, земли и воды — еще впереди, и всегда ему верилось, что горизонт не заканчивается нигде…

Паруса помалу истрепались ёршистыми ветрами, брюхо стало тяжёлым от наросших ракушек и тины. Кураж выветрился через бесконечность полученных таранами пробоин, неутомимость надломилась вместе с четырежды сломанными мачтами, и шаги моряков всё реже бодрили доски палубы, и лёгкий ветер уже так бесконечно давно не прибегал петь в хищные паруса…

Илидор совсем не удивился, когда Зарян повёл их именно к этому кораблю. И совсем не удивился тому, что они поднимались на борт в тишине, пустоте, никем не остановимые — здесь и должно быть так, открыто и пусто, только так и должно быть на этом корабле, который что-то бормочет в полузабытьи, словно выпавший из пространства и времени. Открытый всем ветрам и заблудшим посетителям — да разве кому придёт в голову подняться на давно заскучавшую палубу? И захочет ли ветер снова наполнить собой обессиленные паруса?

День был прохладным, но Илидору казалось, что палуба греет его ноги сквозь башмаки, словно солнечное тепло когда-то впиталось в эти доски и теперь живёт в них, такое же беспокойное и ждущее, как сам бриг.

— Вон Морген, на шканцах, — прошептал Косица и указал на возвышение между мачтами.

Распахнутая дверь, ведущая куда-то в недра корабля, огромный рычаг посреди возвышения и перед ним — массивный ящик с двумя крюками для подвеса ламп. Перед ящиком на раскладном стуле сидит Морген Полуэльф, сидит, закинув ногу на ногу, покачивает носком кожаного сапога с впечатляющим отворотом. Морген ещё молод, подтянут и гибок, и даже в том, как он сидит, ощущается скрытая мощь и порывистость. Он словно застыл на шканцах в остановившемся времени, не замечая, что бриг «Бесшумный» уже очень-очень давно не выходил в море и не ловил ветер в паруса.

Морген сидит на раскладном стуле и перебирает какие-то записи или же карты. Голова его непокрыта, что довольно странно для моряка, длинные тёмно-русые волосы связаны в хвост, низкий, на самой шее. Правый локоть опирается на ящик, бриз застенчиво трогает широкий рукав выбеленной рубахи. Морген не может не слышать шагов, не видеть краем глаза движения по палубе, однако он даже ухом не ведёт. А уши его и впрямь заострённые, но слегка — не как у эльфов, а как у… Илидор не может найти определения. Как у какого-нибудь чудища из мрачных баек, получеловека-полузлобника.

Незваные гости прошли по палубе, как по одной из тех дорог, что разматываются перед человеком во сне. Отчего-то казалось, что каждая верёвочная бухта, каждый ящик, тень от мачты и свёрнутых парусов провожает чужаков внимательным взглядом, что-то шепчет у них за спиной.

Корабль жил, пусть и в полузабытьи.

Они поднялись на шканцы и остановились в трёх шагах от Моргена, не зная, как себя вести посреди пустоты, на этом малахольном корабле, капитан которого столь демонстративно не обращает на них внимания. Как будто где-то на середине трапа они умерли и сделались призраками, и сейчас легчайший бриз, играющий рукавом рубашки Полуэльфа, развеет незваных гостей по палубе и ближним водам, как обрывки воспоминаний.

Морген, шевеля губами и покачивая ногой, изучал бумаги. Склонённое лицо толком не разглядишь — тёмные брови, резкие черты. Илидор думает, что Морген, если б не уши, больше всего походил бы на дракона — его поза и движения слишком текуче-пластичные для человека, но он не такой тонкокостный и длинноногий, как эльф. Что-то среднее. Полуэльф, одним словом.

Помнится, библиотечные старички Донкернаса говорили, что эльфы с людьми практически никогда не дают общего потомства, и против воли Илидор почувствовал почти-симпатию к этому обормоту: золотых драконов ведь тоже не бывает.