Впрочем, Йеруш был крайне невысокого мнения про умственные способности абсолютного большинства живых существ, даже когда чистой воды у них вдосталь. Потому на эльфку даже не обернулся: её диковатое поведение его не особенно удивило и не заинтересовало. Корчей нет, глаза не запали — ну и хорошо.

Над балкой висела ломкая прозрачная тишина, куполом отсекавшая это место от неподалёкого города. Крутая каменистая осыпь, пожалуй, объясняла недоумение Йеруша на тему «Какого ёрпыля это место не огорожено, если в Лисках так любят ворота и стены?». Во всяком случае, сам Найло при спуске дважды чуть не сверзился, один раз оступился и в итоге бесславно съехал в балку на заднице. Посмотрел вверх и не решил, сумеет ли залезть обратно или придётся блуждать до следующего сезона в поисках другого ближайшего входа в город.

Тут не было ни троп, ни дорожек, не встречалось ни птиц, ни зверья, зато чем дальше Найло шёл, тем более влажной становилась почва и отчётливо сырел воздух. В какой-то миг, проведя ладонью по волосам, Йеруш понял, что они влажные. Во всяком случае, в балке никакого обезвоживания нет. Скорее даже тут избыток воды, и, кажется, среди тех кустов поблёскивает…

Пруд. Его неровно скошенная чаша подобна чьему-то логову, подумал Найло обеспокоенно, очень уж заботливо окружают его камыши, осины, вербы, а на дальнем крае устроено что-то вроде навеса или пещеры, а может, даже маленького домика. Пруд невелик, но на него наползает дымка, и там, на дальнем конце пруда, она настолько густа, что может спрятать, кажется, что угодно.

Или кого угодно. Вцепившись в свои плечи, Йеруш смотрел, как некто идёт к нему через дымку с противоположного края пруда.

Сначала казалось, что он снова видит настырную эльфку, которая называет его пряничком и грозится дочкой на выданье, но, вглядевшись в туманную дымку, Найло понял: нет. Разумеется, не она, тут и не может быть той эльфки. Из надводной дымки к нему идёт-скользит юная и совершенно незнакомая человеческая девушка.

Она медленно бредёт по колено в воде, словно не ощущая холода, прижимает к груди охапку сухих камышиных стеблей. На ней только лёгкая сорочка, облегающая округлое тело, складки обрисовывают движения бёдер и плеч — довольно призывные движения. Подол оканчивается выше колен.

Мурашечное ползёт по шее Йеруша, когда он смотрит на эту девушку — как она идёт, почти не тревожа воду плесками, вроде не чувствуя никакой неуютности от позднеосеннего холода, движется расслабленно и неспешно, с нечеловеческой какой-то пластикой, словно в её теле нет костей. С непонятной жадностью смотрит на эльфа — точно видит нечто очень-очень жданное и при том достаточно тупое, чтобы не бежать.

На миг закладывает уши, перед глазами плывёт, Йеруш зажмуривается — а потом звон в ушах и рябь в глазах пропадают, девушка выпускает из рук охапку камышей, выходит на берег из надводной дымки, и у Йеруша перехватывает дыхание. Это не человеческая женщина, а молодая эльфка. И отчего ему казалось, будто тело её округло, а лицо — незнакомо?

Очень даже знакомо. До мельчайшей чёрточки, до каждой едва намеченной улыбчивой складочки в углу рта и веснушинки на щеках. Знаком каждый завиток тёмных волос, выбившийся из перекинутой на плечо косы, и вплетённая в неё голубая лента.

Вторая лента хранится в красном замшевом конверте.

На краю сознания шевельнулась мысль, что довольно глупо сейчас замирать столбом, но Йеруш понятия не имел, какие тут могут быть разумные действия, потому просто стоял и смотрел на эльфку, и взгляд его сделался необычно расслабленным, мягким, словно оглаживающим её лицо и тело. Йеруш понимал странность её появления здесь — но не врут же ему глаза, на самом деле! Он знает её, он тысячи раз видел эти грациозные движения, эту улыбку уголком рта и весёлую прищуринку жёлто-зелёных глаз.

Она остановилась в шаге от него, глядя на Йеруша снизу вверх, и он неосознанно подался ей навстречу.

Этот запах он тоже знает: душистая вода с вытяжкой из травы-кислянки и красного яблока. И едва уловимо — канифоль, ведь Бирель всенепременнейше влезает пальцами в чернила, когда что-нибудь пишет. Йеруш закрыл глаза и сделал ещё один медленно-ненасытный вдох. Трава-кислянка и сочное красное яблоко — запах из прежней жизни, из наполненных и быстротечных студенческих лет, когда будни были существенно проще, а вода, кажется, несколько мокрее…

— Ты скучал?

Он открыл глаза.

— Временами.

Улыбаясь уголком рта, она стояла перед ним, чуть покачиваясь из стороны в сторону, заложив руки за спину, и с каждым покачиванием всё сильнее наклонялась к Йерушу, а он наклонялся к Бирель, и наконец она уткнулась носом в его шею, а он обхватил её за талию и плечи.

Она была тёплой, как будто не стояла в одной тонкой сорочке посреди осеннего холода. И дыхание её было тёплым. Бирель что-то тихо сказала, жарко дохнув ему в ключицу — Йеруш не разобрал слов, он гладил Бирель по спине, по плечам, тёрся щекой о её волосы, и в ушах у него шумело.

Она обхватила его обеими руками, с нажимом провела пальцем по позвонкам — словно поток горячей воды пролился по хребту, лаская, щекоча и причиняя боль одновременно, и Йеруш непроизвольно дёрнулся. Бирель засмеялась — её тело мелко дрогнуло под его руками, прижалась к нему, дотронулась губами до ямки под шеей в почему-то расстёгнутом вороте куртки. Дотронулась слегка, но это оказалось больно, а потом ещё больнее, и Йеруш снова дёрнулся, попытался отстраниться — она прижалась крепче, словно стремилась втереться в его тело, сцепила на его спине неразрываемое кольцо тонких рук, и от её губ в грудь и живот Йеруша стали изливаться волны леденящего жара, накатами, волнами, приливами.

— Ты что де…

Бирель содрогнулась с каким-то стоном-всхлипом, стиснула его так, что нечем стало дышать, и ошеломлённый Йеруш Найло вдруг совершенно ясно понял, что она действительно пытается втереться в его тело, и расходящиеся от её рта волны жаркого холода лишают его сил и желания противиться, а её губы у него под горлом — как и прикосновение к позвоночнику, ласкают, щекочут и причиняет боль одновременно.

Йеруш наконец сообразил, что Бирель… что это существо его кусает.

— Да ёрпыляйся ты шпынявой кочергой захухрой жвары!

Оно с визгом отлетело шага на три, словно от удара, замерло на корточках у кромки воды. Йеруш трясущимися пальцами дотронулся до ямки под своей шеей, между двух косточек, нащупал горящую болью рану. Чувствовал, как кровь бежит из неё по груди, впитывается в ткань рубашки.

Вампир в своём истинном обличье сидел у воды, жадно подрагивая окровавленным ртом, щупал воздух толстым раздвоенным языком, искал источник тепла или звука. Зеленовато-бурое приземистое тело — нагое, бесполое, лицо пустое, безглазое, с тёмными провалами ноздрей и маленьким острозубым ртом.

От мысли, что он обнимал это и позволял этому прикасаться к себе, Йеруша затрясло в ознобе. Кровь текла, и вампир чувствовал её — дёргал языком, подавался вперёд всем телом.

— Рассандаль твою шпынявость через ёрпыльную жварь, — вибрирующим голосом выдал Найло нечто не вполне вразумительное, плохо согласующееся с правилами синтаксиса и физиологией известных ему двуногих существ, однако вампир проникся, снова жалобно вскрикнул и с плеском отпрыгнул в воду.

Йеруша раздирали страх, омерзение, ярость, боль, ощущение абсолютной нереальности происходящего, и кровь всё текла по груди, и холод впивался в его тело, а сознание, не в силах осмыслить разом всю эту чехарду, выбросило наверх самую дурацкую из мыслей: «Надеюсь, никто не видит, каким идиотом я сейчас выгляжу». И от этой мысли, от ошалелости и облегчения, что вампир не нападает прямо сейчас, у Найло неожиданно вырвался нервный смешок. Потом ещё один, ещё один, а потом Йеруш согнулся от приступа смеха, который никак нельзя было остановить, можно было только переждать, когда рту перестанет быть смешно, когда тело закончит конвульсивно биться, слёзы прекратят выливаться из глаз и снова можно будет вдохнуть полной грудью…