Илидор и Мшицка пришли как раз на перемене представлений: в шатёр убегала вприпрыжку девушка в ярко-розовом платье, за ней поспешала ведомая на веревочке крупная коротколапая кошка. Вслед им кто-то бросил из толпы яблочный огрызок. А потом негромкий заунывный «дын-дын-дын» испортил воздух, и дракон вдруг понял, что посреди площадки стоит не кто иная как Тай Сум. С шарманкой на шее. Всё в той же маске — изуродованное шрамами плоское лицо в рытвинах, с крупными порами. В опущенной руке женщина держала короткий хлыст.
— Трын-дын-трын, — хныкала шарманка.
— Поразительные истории путешественника Амриго! — гаркнула Тай Сум, заглушая шарманку.
Безобразное лицо маски повернулось к зрителям, и гомон в рядах мгновенно утих. Тай Сум неуловимо-быстрое двинула плечом, и хлыст отрывисто щёлкнул в воздухе.
— Путешественник Амриго прибыл к вам из дальних краёв!
Из шатра на площадку вынес себя упитанный балясник с обезьянкой на плече. У Амриго были длинные усы, подкрученные кверху, сердитый рот и красно-сиреневые пятна на щеках. Обезьянка носила красно-бурый кафтан и замурзанную шапочку на завязках.
Балясник рассыпался в приветствиях и принялся кичливо рассказывать, в сколь дальних краях ему довелось побывать вместе со своей обезьянкой, имени которой он решительно не может назвать почтенной публике. Почтенная публика угрожающе загудела. Ещё один огрызок яблока упал у ног Амриго, и тот мгновенно сменил тон.
Трубно всхохотнул, принялся отвешивать поклоны и льстивые замечания в адрес прекрасного города Ануна и его добрых жителей. Потом запел скабрезные частушки, вызвавшие большое оживление и смех в толпе, а обезьянка то корчила потешные рожицы, то в притворном ужасе закрывала рот или глаза крошечными ладошками, что тешило людей ещё сильнее. Вскоре над площадью уже нёсся гогот и громкие топанья ног, а вместо огрызков яблока под ноги Амриго бросали теперь монетки, которые шустро собирала обезьянка под тяжёлым взглядом узких глаз из-под прорезей маски Тай Сум.
Илидор старательно не смотрел на Тай Сум, но казалось, что маска выискивает в толпе его лицо. В голове звучал слышанный в Большом Душеве монотонный голос: «Одной дорогой лететь тебе за дальние луга, к стенам…»
Балясник корчил рожи и ходил вразвалку, изображая кого-то надменного и пузатого, неизвестного Илидору, но явно известного толпе: хохот поднялся такой, что у дракона зазвенело в ушах.
Мшицка стояла недвижимо, вцепившись сухими пальцами в драконью ладонь, смотрела на балясника и не видела его, и всегдашняя улыбчивость куда-то сбежала с лица старухи.
Амриго прекратил паясничать, чинно сложил руки на животе, сделал своё лицо загадочно-серьёзным и принялся рассказывать «былички» про эльфские земли под названием Варк-ик-зень, где прямо в подземных норах растут дивной красоты дома, и дома эти забирают себе всё самое лучшее из земли, воздуха, воды и живущих в тех краях эльфов, которые поэтому все как один чудовищно уродливы. Илидор почувствовал: сейчас что-то произойдёт, и взял Мшицку под руку, давая ей опору.
— Благоволите сами зреть, каких уродцев рождают эльфские земли Варк-ик-зеня! — гаркнул Амриго, и эхо его голоса отсёк щелчок хлыста Тай Сум.
Та же девушка в розовом, что выходила с кошкой на поводке, появилась из шатра, ведя за руки двух уродцев-мальчишек лет восьми. Дракон был уверен, что видит перед собою человеческих детей, хотя Амриго и объявил их эльфами. Просто оба были длиннорукими, длинноногими и страшно тощими, так что ещё год-другой циркачам удастся выдавать детей за эльфят при помощи накладных ушей, плохо различимых под нарочно взлохмаченными волосами. Если, конечно, публика будет столь же непритязательной, как этот люд, собравшийся сегодня на площади.
На дворе стоял ясный день, рядом с детьми шла девушка с весёлым, румяным и круглощёким лицом, и уродства мальчишек выглядели от этого особенно ужасными, отвратительными. У одного мальчика рот разрезан в улыбку едва не до ушей, нижняя губа растянута и выворочена до подбородка — видимо, для этого на неё подвешивали какие-то грузы; сломанные и неправильно сросшиеся ноги изогнуты как попало, из-за чего походка получается шаткой и неловкой. Второй ребёнок слеп, у него нет фаланг нескольких пальцев, он тоже идёт неловко и шатко — слишком маленькие стопы заключены в тяжёлые уродливые деревянные башмаки, плечи чрезвычайно сутулы и одно другого выше — видимо, хребет привык к искривлённому положению, которое обеспечивало телу хоть какую-то равновесность.
Дети, опираясь на руки девушки, ковыляли вдоль зрительского кола, а люди с преогромным любопытством их разглядывали, громко обсуждали уродства, многие смеялись, некоторые плевали себе под ноги. Кто-то бросил ореховой скорлупой в мальчика с порезанным лицом. Кто-то сунул монету слепому мальчишке, и Тай Сум проводила её цепким взглядом плотоядной змеи.
Мшицка висела на плече Илидора, едва дыша. Стоящие впереди люди закрывали обзор, старуха не могла толком рассмотреть детей и не хотела их рассматривать, до смерти страшась и узнать, и не узнать в одном из них своего внука Ерджи. Провожала взлохмаченные макушки полубезумным взглядом, губы её тряслись, тряслась сухая вислая кожа под подбородком, дрожали большие руки в старческих крапушках, слабли ноги. Когда часть лица, щека, нос одного из медленно бредущих детей оказывались различимыми сквозь спасительно-непробиваемый частокол стоящих перед нею людей, Мшицка всё пыталась и не могла посмотреть на них повнимательнее.
Она не видела внука два года, а дети растут так быстро. Могла ли она узнать Ерджи, даже если бы он спокойно стоял перед ней, не изуродованный жестокой рукой балаганщика, не дрожащий от ужаса, не истощённый до полупрозрачного состояния?
И уж тем более — разве могла бы она узнать подросшего и обезображенного внука, разве могла быть уверена, что не обманывают её слабосильные старческие глаза?
Разве могла бы она не узнать его?
Мир плыл, подёргивался и разъезжался вокруг Мшицки, лез в уши смех и восклицания бурлящей толпы, спасительно плавились перед глазами лица изувеченных детей, и всему этому, казалось, не может быть конца.
— А теперь поразительные трюки покажет обезьянка, привезённая мною из далёких краёв! — Бодро выкрикнул Амриго, когда девушка в розовом наконец увела мальчишек в шатёр.
Балясник поднял с земли деревянные кольца, и обезьянка стала скакать через них, корча уморительные рожицы. Илидор этого не видел — он держал совсем повисшую на нём Мшицку и стискивал зубы до хруста, воздух с трудом проходил через сжавшееся горло. Глаза потемнели, крылья напряглись, и наверняка сейчас под ними нарождались молнии.
Бродячие циркачи — одна из причин, по которым эльфы Донкернаса избегают привозить драконов в города. Слишком уж болезненно драконы воспринимают неволю других существ, которые не имеют надежды пережить своих пленителей и даже умозрительно не могут послать их в ручку ржавой кочерги, в любой момент бросившись в небо, хоть бы даже это стало последним, что они сделают. Бескрылые пленники не могут выбрать умереть освобождёнными.
Мшицка, ухватившись за руку дракона, более-менее твёрдо встала на ноги, отёрла сухие покрасневшие глаза тыльной стороной ладони. Илидор повторял себе, что нужно стоять смирно и ничего не делать, дожидаться конца представления. Дожидаться, пока всё это закончится и толпа рассосётся. А затем, уж будьте уверены, он добьётся возможности посмотреть на изувеченных детей поближе. Он выгрызет такую возможность из циркачей, даже если придётся сделаться очень неприятным, рычащим и откровенно угрожающим драконом.
Да разбросать бы в ёрпыль собачью весь этот балаган, разорвать пополам балясника Амриго, втереть Тай Сум в плотно слежавшуюся землю простолюдной площади!
Звонкий щелчок хлыста. Командный рявк:
— Акробаты Панадерь и Пластический Мальчик! Удивительные трюки на чердачной высоте!
Под свист и топанье десятков пар ног из циркового шатра вынырнули две фигуры, одетые в светлые льняные костюмы: тоненькая детская и высокая худощавая. Для эльфа Панадерь был, пожалуй, коренаст — чисто сподручник из Донкернаса. Пепельноволосого Пластического Мальчика он держал за руку, и оба шли к центру арены, махая толпе, а следом двое служек в затрёпанных фартуках несли длиннющий шест, на который Илидор поначалу не обратил внимания.
