Какая, простите, лирика!?…"Прекрасная душа" – это Абсолютный дух в развитии, один из этапов его самоотчуждения. Наш "философ", будучи частью толпы эпигонов постмодернизма, заполонивших кафедры в современной России, закончив философский факультет в 90-е годы, не получил классического философского образования. Чем, кстати, отличается от самих философов-постмодернистов. Ибо во Франции и Германии классическая философия никуда не делась из университетов; не настолько европейцы глупы, чтобы остаться с одной красивой пеной, без раствора, в котором, в конечном счете, все варятся, и на котором эта пена вспенивается в виде постмодернизма.
Гегель разрешил неразрешимое, наметив выход из кантовских антиномий следующим образом: самоотчуждением Абсолютного духа в наличное бытие. Отчуждение – это процесс. В отличие от кантовских антиномий, неразрешимых в принципе, гегелевское диалектическое противоречие разрешается в новом качестве, которое, в свою очередь, порождает новое противоречие и т.д. и т.п. Историзм содержится в знаменитой триадической формуле Гегеля: тезис – антитезис – синтез. Процессия, сопряженная с прогрессом, сменила кантовскую статику, нацеленную на вечную, неизменную трансцендентальность.
Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. До Гегеля философы боялись дотронуться до трансцендентного, а не то, чтобы сдвинуть его с места. Дойти логически до Высшего существования, не имеющего причин ни в чем, но только в себе самом, считалось точкой омега всякого философствования. "Приземлить" трансцендентное, вывести его "из себя", наделить судьбой – это ли не титанический подвиг?!.. Не случайно Маркс уловил прометеев дух философии тихого немца, ее подспудный богоборческий характер и использовал для того, чтобы перевернуть общество.
Фердинанд де Соссюр, швейцарец французского происхождения, специально ездил в Германию слушать лекции Гегеля. Задолго до начала работы над этой книгой, читая курс лекций Соссюра по общей лингвистики, я был поражен чисто гегельянской нацеленностью Соссюра на выявление противоречий и способов их разрешения. Иногда выявляемые им структуры нарочито дихотомичны, настолько, что выглядят ходульно.
С середины 19в. Гегель вошел в моду и, как положено, поплатился за это. Его диалектический метод начал применяться настолько широко, что превратился в некое лекало, по которому осуществлялся раскрой предметного поля любой науки. Это вульгаризация гегелевской диалектики. Одним из таких талантливых вульгаризаторов является Соссюр.
Марксизм с его противоречием производительных сил и производственных отношений, антагонизмом классов – это тоже структурализм, основанный на гегелевской диалектике. Маркс мог бы оспаривать у Соссюра лавры основоположника структурализма, который, как принято считать, надолго стал основным методом познания в гуманитарных науках с легкой руки Соссюра. Оставим историкам науки дискуссию о том, где зародился структурализм, в политэкономии или в лингвистике, главное – его гегельянский исток.
Структурализм Соссюра вышел из того, что на предметное поле лингвистики было наложено лекало, выкроенное из букв гегелевской диалектики. Именно из букв, не из духа. Гумбольдтовское выражение "дух языка" Соссюр «на дух» не переносил. Он ставил задачу создания лингвистики с нуля как позитивной науки, без всяких духов, на основе гегелевского диалектического метода, как он его понимал, а именно: все, что Соссюр нашел в языкознании, он разбил на пары противоположностей. Буквально все, что подвернулось ему под руку на свое горе-злосчастье. Он думал, что таким образом он выявляет структуру языка.
Идет ученый по дороге. Навстречу попался всадник. С лошади слазь, – говорит ученый, – отныне вы с лошадью противоположности. Слез? А теперь ты с дорогой – две противоположности. Попалось по дороге дерево. Дерево – это одна противоположность, а почва – другая. И так далее. Все разъял и опротиворечил. И ничего не смог соединить.
"В языке нет ничего, кроме различий, – утверждает этот оголтелый гегельянец без тормозов, – Означаемое и означающее, взятые в отдельности, – величины чисто дифференциальные и отрицательные". Заявив, что "нам первично дан не отдельный звук; слог дан более непосредственно", Соссюр тут же предлагает свою теорию слогоделения как борьбы противоположностей: имплозий и эксплозий (взрыва и спада). (Сюссюр, 2004, С.119,65,72-73). Существовавшая теория слогоделения без дихотомий его не устраивала. Значительную часть "Курса общей лингвистики" Соссюра занимает исследование взаимной обратной связи синхронии и диахронии и тут мы вновь видим противопоставление.
Всякий закон, считает Соссюр, должен обладать двумя качествами: императивностью и общностью. Надо сказать, это очень сильная формулировка, современное наукознание допускает такое понятие, как "статистический закон", в котором императивность отсутствует. Причем, в отличие от законов природы, имеющих императивно-динамический характер (яблоко обязательно упадет на землю в силу закона тяготения), общественные законы все имеют статистический характер, включая законы, действующие в сфере языка. Скорее можно сказать, что у самого Соссюра в отношении к языковым реалиям был слишком императивный настрой. Он хотел слишком многого: построить лингвистику, как точную науку. В таких случаях обычно достигают обратного результата. Во всяком случае, когда дело касается общественных наук. Яркий пример – поражение Гуссерля, стремившегося сделать философию точной наукой. Кстати, самая «точная» из наук – математика – на её «высшем» уровне стала скорее философией, начиная с теории множеств. Физика является точной на уровне видимости объектов. Квантовая физика сблизилась с философией. Ниже мы увидим, как, благодаря Соссюру, лингвистика перестала существовать, как наука. Приближение к абсолюту убивает.
В синхронии, – противопоставляет Соссюр, – присутствует общность, но нет императивности. В диахронии императивность есть, но нет общности.
В самом деле, синхронические изменения одного и того же языка под влиянием контактов с разными соседями бывают весьма значительны, но как себя поведут языки при контакте, предсказать трудно. Украинское фарингальное "Г" вело и ведет себя очень агрессивно, вторгаясь в русскоязычную среду, но, с другой стороны, в 19в. в самой Украине оно смягчалось педагогически ("говорю тебе: не гакай!"), поскольку все русское было престижным. В современной Украине считается бонтоном называть язык Пушкина и Гоголя "собачьей мовой" и намеренно педалировать фонетические особенности украинской мовы, некоторые звуки которой для русского языка являются вульгатами, – прежде всего горловое "Г", обилие гласной "Ы" ("Дывыся, Голопупенко, яка змышна москальска фамылыя: Зайцыв"). В синхронических изменениях слишком много факторов, не связанных с внутренними закономерностями развития языка. Даже политика играет роль.
В диахронии статистические в целом законы развития языка действуют достаточно императивно. Особенно хорошо это было прослежено на индоевропейском вокализме, начиная с закона Раска-Гримма о продвижении согласных от "заднего" "К" через"S" к мягкому "CH" ("Х"). (Амирова и др., С.257). Литовский язык "застыл" на стадии "S", когда его "настигла" письменность, в силу чего, как считал Соссюр, литовский язык 16 века был древнее латинского языка 3 века до н.э. (Соссюр, 2004,С.195).
До Соссюра языки сравнивались компаративистами без учета диахронических изменений, например, санскрит с живыми европейскими языками и латынью. И вот пожалуйста: литовский древнее по диахроническим признакам, чем латинский.
Динамическая императивность в диахроническом развитии языков есть, а общности нет: каждый язык во времени изменяется по-своему. Во многих частностях Соссюр был прав, но в общем, – нет. Если брать по максимальной мерке, оценивать все языки в филогенезе, судить о диахроническом развитии человеческого говорения вообще, то одна общая закономерность наблюдается: древние языки начинали со звуков задней локализации (гуттуралов) или назалов. Для них характерно минимальное использование для звукопроизводства языка, а также губ. В развитии языков наблюдается общая закономерность – сдвиг звукопроизводства вперед: в нёбную палату и дальше к губам. Первичные особенности, конечно, сохраняются, ибо для фонации небезразлично, от какого заднего звука идешь. Это закономерно, потому что это энтропическое явление в языке. Дело в том, что звуки задней локализации требуют больше энергии при том, что их фонационный КПД минимален по сравнению со звуками передней локализации: малый язычок или горло дают меньше возможностей для моделирования звуков, чем язык и губы. Впервые это заметили Раск и Гримм, сформулировав "сдвиговый закон" о передвижении немецких согласных вперед, потом Есперсен заметил это в славянских языках. Автор этих строк считает, что сдвиг звукопроизводства вперед – это всеобщий закон в развитии языков, на базе которого возможно построение типологии. Это ничто иное, как движение от звериного звукопроизводства: у зверей преобладают звуки задней локализации.
