И, несмотря на стоящую на ее пути Яговну, она схватила Агату за руку и потянула в сторону выхода.

Да так крепко ее пальцы на запястье девичьем сомкнулись, будто и не рука это человеческая, а кузнецом кованная железная была.

– Бабушка! – крикнула Агата, протянув руки к стоявшей в избе Яговне.

Да только какая уж тут помощь. Выбежала Яговна вслед за внучкой, да остановилась, напоровшись на взгляд пустых глаз старухи.

А остановившись, замерла, вскинула руки кверху, и Агата увидела, как руки и ноги той, кто ее воспитывала, той, кто и был одним-единственным человеком родным да близким, становятся, словно кора на дереве. Скрючились ее ноги, выгнулись пальцы, исказило лицо гримаса жуткая, горечи полная, и осталась стоять на том самом месте, где ещё мгновение назад стоял человек, берёза.

Покрылись ноги и руки Яговны корой, проросли листьями молодыми.

– Бабушка! – Агата хотела кинуться к ней.

Но ее удержала старуха:

– Неча теперь. Она откуда пришла туда и ушла. Была чурбаком березовым, березой и стала, – и она потянула Агату в лес.

А та так и не могла оторвать взгляда от раскидистой березы, что появилась у ее дома… у их с Яговной дома…

«Откуда пришла туда и ушла. Была чурбаком березовым, березой и стала», – звучал у нее в ушах каркающий голос жуткой старухи…

– Отпусти ее, – неожиданно раздался в жуткой тишине голос Услада.

И Агата увидела парня, который стоял в стороне и сжимал в руке кузнечный молот. Куда он с ним шел? Увидел беду Агатину, или же к ее дому и спешил скорее прогнать ведьму проклятущую?

– Ишь какой, – хрипло засмеялась старуха. – Как девушку безропотную неволить  да силой принуждать – так все герои да смелые. А теперь? – ее голос стал злым.– А ну, пошел отсюда!

И вроде тихо она сказала это, а подул вдруг порыв ветра, да такой, что листья жухлые, старые, прошлогодние из-под травы зеленой молодой поднялись. И сбил Услада с ног ветер тот, да молот кузнечный на десять локтей откинул в сторону. Да так его по самую рукоять и вбил в землю, что и не вытащишь.

А старуха пошла дальше, уводя следом за собой Агату. И не могла та ни вырваться, ни убежать. Будто сила какая неведомая тянула ее.

Плакала она, смотря на деревню, где осталась ветхая избушка да Яговна, в дерево обращенная. Остались там и Услад с Зоряной, а еще Милица да кошка с рыжими подпалинами.

Милица.…Лишь одна она не предала Агату. Хотя и знать того Агата не ведает, что подруга сказала, когда узнала, кто Агата на самом деле такая. Да и не узнает она теперь уж о том, не увидит подругу близкую.

А может, и к лучшему то? Не скажет ей Милица, что ведьма Агата, да что видеть она ее не желает.

А сердцу ведь все же так полегче, теплее – знать, что хоть один человек остался, кто лютой ненавистью ее не ненавидит, да липким страхом не укутывается, об Агате думая.

Осталась позади деревня, что в неверном свете взошедшей на небе луны казалась паутиной серебряной укрытая. Будто кто шаль на нее опустил.

Шла спереди старуха, ведя за собой Агату. Шла уверенно, будто дорогу хоть и не видела, а знала.

И тут впереди показался берег реки. Да вот только не привычным он был. И река, и лес что за нею… Вроде и тоже все, с детства виденное и привычное. А все ж другое. И река все та же, и изгиб ее, что в этом месте выступ обходил, будто коромыслом кто специально русло  ее изогнул, и лес все тот же. Вон и кусты калины, а за ними ельник. Да только неживым каким-то лес теперь казался, и черной вода в реке была.

Хоть и каждая вода ночью темной смотрится, а все же эта была другая. Не просто темная, а будто и не вода в реке текла, а смола. И река сама не привычная, тихая и размеренная обычно. Ярилась  она сейчас, волновалась, словно из берегов выпрыгнуть хотела. Да при этом плеска воды и неслышно вовсе было. Как и птиц ночных да стрекота кузнецов и сверчков, что по ночам о любви песни свои поют.

И тут в тишине послышался шум крыльев, да старухе на плечо сел ворон.

– Заждалась я тебя, – та посмотрела на птицу своими бледными глазами, и похлопала ворона по спине.

И глаза ее будто огнём тусклым засветились.

Ворон же в ответ на укор ее лишь склонил голову набок да пристально поглядев на Агату, словно рассматривая, каркнул.

И река будто тише стала. Каркнул ворон во второй раз, и увидела Агата, что через реку мост есть. То ли сразу не приметила она его, то ли и не было того здесь, когда они со старухой подошли к берегу.

Каркнул ворон в третий раз, и захрипело, засвистело в воздухе, затрещало все вокруг, да такой гомон и шум поднялся, что хоть уши закрывай! И так страшно и тошно стало, что убежать хочется.

И до этого худо было, а теперь и вовсе ноги в землю словно вросли. Да и не сбежать – крепко старуха держит. И бежать теперь уж некуда…

– Сейчас гость придет, – прокаркала старуха, мысли грустные от Агаты отгоняя.

И хоть стоял вокруг шум невыносимый, а все же услышала ее Агата, разобрала каждое слово.

И вдруг все стихло. И будто незримо поменялся мир.

Глава 9.Река Смородина

И появился на мосту человек. Присмотрелась Агата. А будто бы и не человек перед ней вовсе стоит. Словно тело у него длинное, змеиное, и из-под моста поднимается. Да и глаза какие-то нечеловеческие, как и лицо. Будто маска, которую колядующие порой на лицо надевают, изображая кого.

Жутко, страшно. А тот, кого старуха гостем назвала, все ближе подходит. Да и не идет он будто, а покачивается, словно плывет по воздуху.

– Пришли, – голос его разнесся над рекой, пролетел над лесом, и взмыли вверх, в небо темное вороны черные. А та птица, что у старухи на плече сидела, лишь крыльями слегка тряхнула. – Что ж. Правило для всех едино, – проговорил «человек», обращаясь к Агате. – Отгадаешь загадку – пройдешь. Нет – останешься лежать под Калиновым мостом в реке Смородине.

Только сказал он это, как что-то завозилось, закопошилось, застонало.

Агата посмотрела вниз, и если бы не страх, сковавший ее, то закричала бы. Внизу, в темной вязкой воде показались тела. Были здесь и давно умершие, те, от кого остались лишь белые кости да черепа, в которых, охраняемая невидимой силой, ещё теплилась жизнь. Другие походили на умертвия из страшных рассказов, которые когда-то Агате рассказывали Яговна и Милица. В обрывках истлевшей одежды и такой же изглоданной временем плоти, смотрели они на Агату, тянули к ней руки, будто моля о помощи…

А голос того, кто стоял на мосту, сменился, стал тихим да вкрадчивым, словно внутрь лез, да все мысли, что в голове были, обволакивал:

«Где-то ходит, где-то бродит

Он там морока наводит

Шумом леса, криком трав.

Ложь несет, да в ней обман,

Правду чистую и тайны,

В сердце скрытую печаль.

Отопри ты сердце лесу

И в руде ответ узнай».

И такая слабость на Агату навалилась, что глаза закрываться стали. А лицо говорившего словно дымкой заволокло, и вместо равнодушной маски появилось совсем другое: молодое да хитрое.

…отопри ты сердце лесу… и в руде ответ узнай…

Мысленно повторяла она, борясь со сном.

– …. в руде узнай, – едва прошептала девушка, водя руками по земле.

И сама ведь  не заметила, когда сидящей на земле оказалась. Только руку протяни да положи щеку на мягкую матушку – сырую землю. И все волнения уйдут. Ни к чему заботы и тревоги. Так хорошо в забытьи быть, оставить в прошлом все беды и горести…

… в руде узнай…

Навязчиво повторял голос в голове, не давая заснуть, мешая отдаться во власть покоя окончательно.

И тут внутри будто что-то загорелось, забилось, побежало по венам. И Агата четко увидела деревенский дом, где две подруги шепчут друг другу секрет о том, кто им люб.