Сгинет там человек, и только последний крик его ветер разнесет над домами, с вьюгой перекликая и заставляя услышавших засомневаться: то ли буря это воет, то ли человеческий крик летит и в избу стучится, говоря, чтобы другие из дома носа не казали. Иначе и их погибель злая ждёт. А ежели кто и высунется, да пойдет посмотреть, то ежели не уйдет ещё с того места Карачун, поджидая дуралея, то и его схватит да в мешок тот кинет, где косточки лежат тех, кто не успел спрятаться. Зол «дед», и мешок его не с подарками вовсе. И вот тогда, чтобы отпугнуть Карачуна-Кощея-Деда, да чтобы предки, из нави вновь явившиеся отогреться могли от холода могильного, разгораются костры в деревнях, да ряженые одеваются, чтобы показать близость весны, отпугнуть зло темное песнями веселыми, да нарядами пестрыми зимнюю стужу прогнать восвояси. Идет коляда. И впереди ряженых вышагивает тот, кто несет мешок красный. Обряжается он «дедом», показывая, что нечего сюда Карачуну-Кощею ходить! Идет тут уже тот, кто дань собирает. И ходят по дворам ряженые, собирая подарки. А тому, кто пожадничает, да в мешок красный из сукна сшитый мало положит даров, али вообще откажет, желают настоящего «деда» встретить. И вот уж как оно так выходит, да только и впрямь в том дворе, кому такого «добра» пожелают, не задастся год.  А кто не пожадничает, того и беда стороной обойдет.  И веселятся люди, тем самым зло отгоняя и не пуская ко дворам своим”, – рассказывала Яговна.

Да, весела Коляда, да вот только привечать Лелю все теплее и радостнее.

Агата улыбнулась, подходя к красной горке, которая так названа была за то, что самую красивую в этот день горку выбирали да украшали ее, навешивая на деревья, что на ней  росли, ленты и бубенцы. Вот и в этом году праздник на славу затеялся.

И к Агате все уже привыкли: не гонят, как раньше, в хоровод веселый и звонкий зовут.

Крутятся девушки, поют песни, да смеются.

А парни знай себе, в стороне стоят, да глаз с красавиц не сводят.

А тут и Зоряна показалось. Считалась она первой красавицей. И хоть хороша была Милица, а Зоряна куда как ладнее! Будто лебедь белая. Вот и сегодня выбрали ее Лелей. Прошла она, одетая в белое платье, цветами вышитое да расшитое речным жемчужном, и села на деревянное кресло резное, что на горе поставили. А рядом поставили лавку, куда подарки приносить будут  для богини Лели.

– А слышали? Вчера, говорят, от Услада сваты к Зоряне приходили, – хихикнула Любята, стоя недалеко  от Агаты, и  смотря на подружек своих, что хоровод водить закончили, да теперь стояли, очереди ожидая, чтобы подарки принесенные на скамейку положить, да о самом сокровенном ту попросить.

Глава 4. Горькая любовь…

Милица посмотрела на Агату, а та и вида не подала, что ее слова про сватовство хоть сколь тронули. Мало ли чего болтают! А даже ежели и так, то что с того? Услад ей ничего и не обещал. А мечты девичьи –  всего лишь мечты. За них и спросу нет.

И хотя подумала она так, а на душе горько стало, будто схватил кто сердце и сжал его лапой когтистой.

– Завтра, говорят, опять пойдут, – добавила Любята.

И хотя говорила она это подругам, да только косилась все  на Агату. Ведь все знали, что Услад-то ей, ведьминой внучке, то воду донести поможет, то стог сена собрать.

Агата же лишь улыбнулась, стараясь выглядеть веселой:

– А я попрошу сегодня, – сказала она Милице, и вроде только ей, да так громко, что те, кто рядом стояли, тоже услышали, – здоровья для бабушки, да чтобы Леля помогла любовь свою встретить. А то все дружбу с парнями вожу. А хочется не милого к душе друга, а чтобы и  к сердцу он был близок.

Услышали ее слова девчушки, что, как стайка соек, щебетали. И враз интерес потеряли в Агате. Вот только она слова-то сказала, а сердце, хоть какие слова скажи, не обманешься. Мил ей Услад был. И в тайных девичьих грезах мечталось ей, что к ней в дом придут сваты от него. Хотя умом и понимала – неровня она богатому да красивому парню.

Но то голова, а то сердце! А ему ведь не прикажешь.

Подошла Агата подарок Леле оставить, да, положив его, даже и попросить богиню забыла о том, чего хотела – о здоровье для Яговны, а большего-то ей и не надобно было. И  оставив подношение, пошла вниз с пригорка.

А Услад ее словно случайно нагнал:

– А никак тебя сегодня кто водой ледяной обольет? – вроде шутя, а вроде и серьезно спросил он.

– Обольет, женой стану, – пожала Агата  плечами, чувствуя, что внутри помимо горькой обиды поднимается злость.

К чему он с ней так? К чему он на коне ее катал да гостинцами с ярмарки и яблоками, пряниками медовыми угощал? К чему ведра носил тяжелые, чтобы она «руки свои белые да тонкие не натрудила». Говорил, что нравится ему любоваться ими, да что смех ее звонкий сердце его радует.

– Вот как, значит?  – нахмурился красавец. – И что же, без разницы тебе, кто посватается? – в его голосе послышалось неприятная холодность.

Будто ледяная колодезная вода в жаркий день на горячую кожу попала.

– А тебе какая печаль, Услад? Ты бы о своих сватах думы думал. Али как Зоряна откажет?

Лицо парня помрачнело:

– А я бы и рад. Не по моей воле родители сватов заслали. Не люба она мне, – вспыхнул он и поймал Агату за руку.

Горячая его ладонь была. Девушке показалось, будто в печь руку сунула. Да только все знают – огонь он только издалека греет да пищу готовит. А сунься в пламя, и сгоришь. Плохи шутки с ним…

Хорошо она это знала:

– Люба, не люба. Против родительского наказа не пойдешь, – она остановилась, глядя парню прямо в голубые, как небо в жаркий и солнечный полдень, глаза.

– Вот оболью тебя водой сегодня, и сваты тут уже ничего не решат, – твердо проговорил он, не отрывая взгляда от Агаты.

– А что ведьмой меня кличут и ведьмовским отродьем, не смущает тебя? Не боишься молвы худой? – глядя на него, спросила девушка, чувствуя, как сердце, что до этого будто коркой льда было покрыто, оттаивает, вновь в груди стучать начинает да жизнь чувствовать.

А Услад потянул ее за березняк молодой, туда,  где кусты дикого терна росли, да цветом белым покрылись сейчас. Потянул парень статный и молодой девушку туда, где увидеть никто не мог их.

– Моя ты, Агата, моя! Запомни это. А кто посмеет посмотреть на тебя, тому со мной дело иметь, – горячо и зло проговорил он, целуя ее в самые губы.

И жарким вышел тот поцелуй украденный, жарким да настойчивым.

Попыталась Агата Услада оттолкнуть, да куда там! Разве ж сдюжит тонкая да звонкая девушка против парня, словно медведя здорового, да в плечах широкого? Всем известно: валил Услад быка двухгодовалого за рога. Куда уж  ей совладать с ним!

Поцеловал он ее, а после и на землю уронил.

И как не противилась Агата, прося отпустить ее, да знай Услад только и шептал, что как увидел ее, так и запала она в самую в душу его. А уж как девицей стала, так и вовсе с ума его свела. Все мысли лишь о ней были. Видно, и впрямь не лгут, что ведьмина она внучка. Закружила голову парню бедовому, забрала себе сердце его и душу. Разве ж можно? Разве  бывает так, чтобы мысли и днем и ночью – и все о ней?А он и не против, коли и волшба это. И что милее Агаты в целом мире для него никого нет и желаннее. И жаркими были те слова, да злыми. И чего больше в них было, Агата так и не разобрала.

Да и куда там, до этого ли, разве, когда тебя  неволят? Силен Услад… И как бы не противилась Агата – а куда там!  Получил он свое.