И тут же скрылись подруги за дымкой. А вместо них показались две женщины. И до того знакомыми почудились их черты, что Агата пригляделась и узнала в них тетку Злату и соседку ее Грушу.

– Ведьма она, говорю тебе, – шептала тетка Злата своей соседке. – Волосы на голове у нее шевелились. Таташка сама видела, когда мимо их избы проходила дня три назад по вечерней заре. – И Услада она приворожила, притянула к себе. А иначе, отчего ж видный парень за безродной да пришлой ухаживать стал? То ей воду принесет, то гулять потянет.

– Так говорят, – тихо-тихо отвечала ей Груша, опасливо косясь и озираясь по сторонам, как бы кто не услышал, – пропали они. И бабка Яговна и Агатка сама, да Услада домой Влас принёс. Увидал, что парень на траве без памяти лежит недалеко от их дома. А молот кузнечный, что с собой тот прихватил, и вовсе в землю вошел так, что, говорят, коня будут впрягать да тащить! Сами-то никто из мужиков так и не смог достать.

– Туда этим двоим и дорога, – зло сплюнула себе под ноги Злата, – пусть бы и в навь саму провалились, – ядовито прошипела она.

И тут исчезла и деревня, и люди, и все исчезло.

…Руда.. дай… напои….– слышался тихий говор.– Помогу… подскажу…

И Агата поняла, что кто-то незримый просит ее об откупе.

И из последних сил сжала она в руке пояс свой обережный, которым было платье ее подпоясано, и тонкий  полумесяц на нем, который ей когда-то Услад выковал, да принёс в подарок. Впился острый край в кожу, кровь выпуская.

Упала капля на траву, впиталась. И тут же со всех сторон послышался шепот.

Кружили вокруг нее, шелестя, словно бабочки крыльями, едва различимые шепотки.

– Шепот, – прошелестели деревья.

– Шепот, – пропела трава.

– Шепот, – послышалось в шуме реки.

– Шепот, – едва проговорила Агата, борясь с засыпающим сознанием из последних сил.

И спал морок, спало наваждение, будто и не засыпала девушка только что. Снова тело силой наполнилось. А лицо стоящего на мосту вновь поменялось. Теперь это был грустный седой старик:

– Проходи, коли угадала, – проговорил он и исчез.

Глава 10. Болотные огни 

Пропал незнакомец, а над рекой, со стороны темного леса поднялись вверх огни зеленые, болотные. Яговна часто говорила Агате, когда та в лес собиралась или по вечеру шла за водой к колодцу дальнему, что у самого леса стоял, что ежели увидит огни такие, то чтобы даже и не думала идти за ними.

«Не огни это вовсе, – рассказывала она маленькой Агате, когда укладывала девочку спать.

– А кто же?

Агата, лежа на кровати, смотрела на деревянные стены, на которые неверный свет от тусклой лучины откидывал многочисленные тени.

И превращались в глазах ребенка эти тени в огни зеленые, что летали и выискивали кого из людей. А тень от старой пеньки, которой старая Яговна заделывать щели меж бревен старых, поднималась, вырастала лесом темным. И видела девочка, как по лесу тому идет человек.

– Эти огни, – продолжала бабушка Яговна, – души умершие, да покой не обретшие. Много их таких, горемык, по навьему миру мается, в Явь нашу являясь. Запомни, никуда они тебя не приведут, не выведут. Разве что к погибели. В чащу темную заманят диким зверям на съедение, али в топи непролазные заведут. Где заберет тебя в плен свой мутный, себе на потеху да на услужение, хозяин болот.

– И что же, никак не спастись? – спрашивала маленькая Агата.

– Отчего ж… Коли богов о защите попросишь, да морок с себя сумеешь сбросить, то вспять вернешься. Только мало кто по совести да по разуму живет. А без совести, разума, да помыслов чистых морок не скинуть. Морок  – он ложь. А почитай, люди-то частенько в собственной лжи живут.

– Да разве ж это так, бабушка? – удивилась тогда Агата.

Ей казалось, что если кто и врет, то все больше дети. Да и то не из зла, а чтобы не наругали да не наказали за проказы глупые.

– Конечно. Кто по глупости, кто по злобе, а кто от страха ко лжи идет. Разве ж правда это, что ты колдуньи внучка? А ведь врут! И малые, и великие. Вот и думай.

– И что же, коли их огоньки болотные приманят, так и не вернутся они?

– Да кто же знает! Пока ноги землю топчут, все поменять можно. Вон, слыш-ка, той осенью Микушка–пастушок, ушел в лес за коровой. Думал, она, окаянная, в малинник забрела. Да только животина-то отбилась от стада, да в пруду осталась. А он не заметил, да в лес пошел искать. Ну и приманили его души неупокоенные. Звали за собой. И уж он-то за ними и рад был идти. Такой ему тропа ихняя казалась легкой да ровной, что сам не заметил, как по корням, да бурелому лез, все ноги иссаднил. Ну а как к топи-то пришел, как вязнуть ноги начали, так и спал с него морок. А огни те знай себе вокруг него кружат да радуются: мол, ещё одну душу на откуп сгубили. А Микушка, поняв, что гибель пришла, возьми да и вспомни, что надысь щенка откопал закопанного дедом евойным. И что теперь не выживет тот. Его ж Микушка-то сам выпаивал. Сосун ещё щенок тот был. Ну и горечь такая его взяла, что чужую жизнь невинную вот так по глупости своей загубит, что хоть и плачь. Подумал так. И тут будто кто его из болота вытолкнул. Да только парень глаза прикрыл, как снова его кто толкнул, но уже в спину. Открыл глаза пастушок, глянь – а он на опушке. За деревьями и деревня уж видна. Вот так-то!  Главное, светлое что в душе хранить. А теперь спи. Да в лес без меня ни ногой чтобы.

Яговна уже потушила лучину, а Агата все лежала и смотрела на деревянную стену, видя в неверном свете луны и звезд танец теней на стене, который показывал ей и Микушку-пастуха, и корову ушедшую, и лес, полный загадок лес с болотом…

Бабушка Яговна…

– На огни глядишь, – раздался рядом голос старухи. – Гляди, как взвились, полетели… В болота души заманивать. Коли приведут много душ, так откупятся. Заместо себя кого оставят, а сами уйдут.

– Да разве ж так можно, другого замест себя на страдания обрекать? Да за свою свободу чужой жизнью платить?

– Отсюда-то уйдут, – ответила старуха. – А куда – вот то и вопрос.

И она подтолкнула Агату в спину:

– Ну, и чего встала? Иди давай. Али  страшно? – усмехнулась ведьма.

Да только не страшно было Агате. Хотя кто бы другой разве ж не испугался бы? Отделял Калинов мост Явь от Нави, защищал один мир от другого. И уж кто пройдет по нему, да пересечет реку Смородину, так и не будет тому возврата в мир живых.

Да и то не беда, а только половина.

– Живым через мост Калинов не пройти! Надо духу живому получить дозволение пройти у Горына Трехголового, – научал детей дед Сомарь. – Непрост он, сон нагоняет. Да морока наводит. Но коли одолеешь его да на мост ступишь, то дальше путь не проще будет. Тот лишь пройдет, чья душа легче перышка. А коли много злых дел натворил пришедший, так и упадет во реку во Сумородину. И костей от него не останется.

– Разве может быть душа такая чистая, чтобы легче перышка весила? – спросила Милица у своего деда Сомаря.

А тот лишь пожал плечами:

– Кто ж его знает! Вот как помру, так и пришлю весточку – как оно там да чего.

И будто будущее свое он видел. Не стало доброго да разговорчивого деда Сомаря через три дня. Ехал на кобыле да и упал со стога. Кто говорил, Полуденницу повстречал. Она его и усыпила да скинула со стога. А кто говаривал, что мол,саму Морену в поле увидал. Она его нить жизни и оборвала, серпом своим разрезав.

Умер дед Сомарь, а весточки так и не прислал, потому как тот, кто Явь покинул, уже не воротится в нее.

– Иди давай, – раздался недовольный голос старухи, и она подтолкнула Агату в спину посохом своим деревянным.