Братья Лорнау рассмеялись еще сильнее. Густав буквально лег на стол всей половиной своего тела, что была видна Омару. Альфонс вытирал платком поступившие слезы, свои, не Омара. Бен Али никогда в жизни не пил настолько крепкого напитка. Если коньяк был разбавлен разными ароматами и добавками, то водка казалась ему чистым спиртом, разбавленным в обыкновенной водой.

– Водка очень помогает в трудную минуту, а также хорошенько вправляет мозги, – сказал Густав, чуть успокоившись, – мне ее однажды подарил Петр Дубов, русский, что служит в цирке атлетом, года так три назад. С тех пор пью только ее. Специально заказываю из Австрии и России. В первый раз пить почти невозможно, дерет горло так, что хочется вырвать себе глотку. Ты, наверное, испытал такое чувство. Но потом пить становится на удивление легко, а эффект такой же. Из плохого – подагра моя обостряется невыносимо из-за этого зелья. Больше минусов я не знаю. Ладно, ты лучше скажи, кем тебя определил Хозяин? Что у тебя за уменья, раз он впервые за сколько уже не помню лет взял нового артиста? К нам на регулярной основе только обслуга поступает работать, но они все оформляются через Буайяра и цирковых юристов, даже не предполагая, что директор на них даже не смотрит. И тут как гром среди ясного неба – лично Хозяин решил взять нового человека. Значит, думаю я, непростой человек прибыл. В артисты взяли, думаю! И вот, я оказался прав. Я ведь прав?

Омар вспомнил беседу с Сеньером, произошедшую сегодня утром. Вспомнил, как был определен на первое время грузчиком, а вовсе не артистом.

– Мне сказали, что я буду грузчиком.

В вагоне повисло неловкое молчание. Альфонс примерно этого ответа и ожидал, потому как не нашел имени Омара в списках труппы цирка. А вот Густав оказался полностью выбит из колеи. Услышав такой ответ Омара, он сначала удивленно, не моргая, смотрел на бен Али, пытаясь уловить мысль, что слова эти были шуткой, но догадавшись, что это не шутка, а реальная правда, резко схватил графин и наполнил до края свой стакан и в один момент его осушил.

– Как же такое возможно, Омар? – с искренним удивлением спросил Густав, вновь наполнив стакан водкой, – неужели ты не артист и не имеешь никаких способностей?

– Брат, мне кажется, – сказал Альфонс, понизив голос до глубинного уровня, – что такое назначение – на должность грузчика, – связано с тем, что Хозяин хочет испытать новоприбывшего. Узнать, справится он хотя бы с такой элементарщиной, как обязанности грузчика.

– Но зачем? Если он и так знает, что Омар имеет большие способности, зачем же давать такое испытание, не понимаю.

Густав выпил в третий раз за все время этой встречи. Омар решил раскрыть тайну и взял слово:

– Господа, я должен признаться в страшной для себя тайне, которую не собирался раскрывать, но вижу, что иного выхода нет, иначе и вы, да и я, возможно, запутаемся в процессе разбирательства данного поступка…директора. Дело заключается в том обстоятельстве, что добровольно в этот цирк я не поступал, никаких договоров не заключал.

– Тогда как же ты попал сюда, Омар? Не может же быть такого, чтобы ты…

Омар остановил Густава:

– Директор, которого вы все завете Хозяином, в действительности является хозяином буквально лишь мне одному. Он купил меня у коменданта военного гарнизона города Оран, что находится на побережье Алжира. По договору о покупке, я являюсь его собственностью, рабом, хоть он и разграничивает эти понятия. Скорее всего, именно из-за этого обстоятельства мне никогда артистом не быть…

В вагоне вновь повисло гробовое молчание. Однако на этот раз неловкости не было, был ужас. За окном пошел небольшой снег, что было весьма заметно, поскольку поезд еще сильнее сбавил ход, приближаясь к станции-дублеру в городе Монтелимар, чтобы сделать техническую остановку перед непрерывным следованием до Лиона.

Глава VII

В тот самый момент, когда Омар и Альфонс начали путь через вагоны и стали знакомиться со всеми артистами и работниками, встречавшимися им на пути, Клэр Марис, покинувшая вагон-ресторан после беседы со своей подругой Катрин Бронн, отправилась в вагон своего дедушки – Мишеля Буайяра. Она всегда с ним ужинала, когда цирк передвигался на «Горе». От этого и ей было легче, что с дедушкой ее все будет в порядке, и самому старику было веселее.

Вагон Буайяра был, как полагается второму человеку в цирке, намного роскошнее обставлен, чем вагоны остальных артистов, включая Лорнау. Особо любимым дополнением был большой дубовый стол, который мог разбираться на несколько частей, тем самым стразу превращаясь из обеденного в письменный. За этим столом Буайяр и завтракал, и обедал, и ужинал. После каждого приема пищи стол разбирали слуги, и управляющий принимался за работу. В этот вечер ужин был достаточно скромный: фрикасе из свинины, террин из куриной печени, говядина по-бургундски, пара салатов и, как главное дополнение, хорошее красное вино. Из всего этого Клэр только салаты в основном и ела. А вот дед поглощал пищу охотно, научившись у Хозяина.

Войдя в вагон деда, Клэр застала его уже за столом, ломившемся от количества еды. Но Буайяр продолжал работать с бумагами, видимо, ожидая внучку. Он не сразу обратил внимание на то, что она вошла, приняв ее за слугу. Но как только девушка поприветствовала деда и села напротив, он поднял голову, которую очень низко опускал при письме.

– А, девочка моя, – ласково сказал Буайяр, положив перо, – я тебя немного заждался. Славно, что ты все-таки пришла.

– Как же я могла не прийти, дедуль, – возразила Клэр, – к тому же, у меня к тебе есть вопрос. Но это чуть позже, за ужином.

– Вот как? Воля твоя, скоро обсудим. Клод!

Дверь за спиной Буайяра отворилась, и в вагон забежал помощник управляющего.

– А, вот ты где, – произнес Буайяр, обернувшись, – через час, будь добр, принеси мне бумаги касательно новоприбывшего, их нужно подготовить для директора.

– Как будет угодно.

Клод удалился, и старик отложил свои записи. Что содержалось в этих записях, Клэр не особо интересовало. Она пришла с конкретной целью и известным мотивом. Трапеза началась. Вначале Буайяр говорил про погоду, которая, кстати сказать, стала больше похожей на зимнюю. Снег за окнами сыпал уже весьма приличными темпами, позволяя наслаждаться лесами и полями, потихоньку покрывавшимися серебряно-белым покрывалом. Изменение погоды было вполне оправдано, поскольку от побережья поезд отъехал на достаточно большое расстояние вглубь территории страны, к тому же Альпы были не слишком далеко. После погоды Буайяр начал обсуждать свой сегодняшний костюм, который, по словам владельца, напоминал больше униформу жандарма, чем вечерний костюм управляющего делами цирка. Клэр смеялась над этими словами деда, а в голове обдумывала предстоящий разговор, который обещал стать самым откровенным за все годы их знакомства.

– Так что же ты хотела спросить у меня, девочка моя? – спросил Буайяр, отложив в сторону вилку с ножом.

Клэр подумала несколько секунд и, найдя нужные, как ей казалось, слова, ответила:

– Скажи мне, дедушка, чего вечно добивается от тебя Алекс Моррейн?

Произнеся этот вопрос, Клэр выдохнула с облегчением и впервые залпом выпила целый бокал вина. И это, и сам вопрос ошарашили Мишеля Буайяра. Первоначально он не мог найти ответа. Лицо его в этот момент напоминало лицо мужа, узнавшего о десятой беременности жены.

– Что побудило тебя об этом спросить? – со сталью в голосе сказал Буайяр.

Клэр впервые испытала на себе всю силу того страшного командного голоса, который исходил от ее деда при общении с другими сотрудниками цирка. В разговоре с ней он никогда не был строг или груб, всегда будучи ласковым и теплым. Эта резкая смена тембра и частоты произношения слов в отрицательную сторону поставили Клэр наравне со всеми другими подчиненными Буайяра, сломали всякие родственные границы, удерживавшие это отношение. Но все же, собравшись с мыслями и решив идти до конца с выяснением данного вопроса, Клэр ответила: