Не выслушав даже ответа Омара, Альфонс схватил его за руку и повел с собой. Выйдя на переход между вагонами, Омар снова испугался. Ему было страшно смотреть, как под его ногами плывут рельсы, как пейзаж стремительно сменяется. Никогда прежде он такого не наблюдал, даже когда скакал верхом на любимом коне. Альфонс вел бен Али через вагоны охраны, мрачные и темные, где сидели надзиратели цирка. Некоторые из них были похожи на тех громил, что сопровождали Омара к вагону Пьера Сеньера, другие же больше походили на жандармов. Вагоны охраны встречались на их пути регулярно, обычно по два сразу. Между вагонами охраны находились вагоны артистов и работников цирка. Проходя через каждый вагон, Альфонс представлял его обитателями новоприбывшего – Омара бен Али. По большей части люди с интересом и пиететом отнеслись к Омару, попадались и люди, которых новоприбывший не на шутку пугал или настораживал. Самый большой интерес он произвел на команду девушек-танцовщиц; молоденькие девушки были в восторге от того, что к цирку присоединился такой красивый и завораживающий парень. Омар старался вести себя учтиво, смущаясь и краснея, когда его пристально разглядывали. Одними из последних вагонов перед вагоном-рестораном были три вагона Группы Лорнау. Альфонс решил уделить знакомству Омара со своей семьей большое внимание. Первый вагон Лорнау, в который они зашли, был вагон самого Альфонса, его сына и его старшего племянника Венцеля. Венцеля в вагоне не оказалось, но оказался сын Альфонса. Звали его Жан, был он на пять лет младше Омара, то есть семнадцати лет. В момент, когда вошли Альфонс и Омар, парень разучивал гимнастические позы.

– Жан, прекращай свои издевательства над телом и знакомься с новоприбывшим, – весело крикнул Альфонс, от чего Жан вздрогнул и выругался.

– Господи, отец! – выкрикнул Жан и поднялся с пола, – так и убить можно!

– Не выражайся, сколько раз тебе говорил, – Альфонс подошел к сыну и отвесил крепкий подзатыльник, – знакомься – Омар бен Али, из Алжира.

Жан и Омар пожали друг другу руки. Сын Альфонса был наполовину обнажен, с голым торсом, на котором проявлялся молодняцкий рельеф, в черных плотных лосинах и с босыми ногами. Видимо, для гимнастических упражнений необходимо было делать тело свободным от всяких сковывающих вещей. Ростом Жан Лорнау был намного ниже Омара, приходился тому чуть ниже плеча, имел слегка взъерошенные светлые волосы, синие, как у отца, глаза и тонкие, почти незаметные губы. Лицо его, по обыкновению очень светлое, было в этот момент красное, как у вареного рака, из-за только что прерванной тренировки. Сильно и часто дыша, Жан представился и чуть отстранился.

– Жан, как видишь, хочет сделаться гимнастом и акробатом, – смешливо произнес Альфонс, проходя вглубь вагона, – это в корне отличается от традиций нашей семьи, поскольку мы либо наездники, либо укротители, либо фехтовальщики. Но брат, как глава семьи, разрешил Жану заниматься тем, что ему по душе. Ну и слава Богу.

Омар предпочитал разговору осмотр вагона. Он был куда красивее и богаче, чем все прочие вагоны, которые они обошли до этого. Окна украшались красными занавесками, стены были обиты деревом снизу и обклеены желтыми обоями сверху, создавая ощущение нахождения в квартире. В вагоне даже имелся санузел (в вагонах всех предыдущих рабочих и артистов нужду приходилось справлять в горшок), чему Омар оказался удивлен втройне. Альфонс подошел к небольшому секретеру, который, видимо, принадлежал лично ему, вытащил из ящичка резную коробочку, открыл ее и достал две небольшие сигариллы, одну из которых вручил Омару. Подсчитав количество сигарилл в коробочке, Альфонс насупился и повернулся в сторону Жана, стоявшего у зеркала.

– Ты опять своровал у меня сигариллы! – Альфонс закрыл коробочку и убрал на прежнее место, – сколько раз я тебе говорил, что тебе еще рано курить, Жан! Тебе и дядя Густав это говорил, хоть его послушай!

– Это не я, отец, поверь, – вскрикнул Жан и ударил кулаком по металлической раковине, – это Венцель своровал! Он в вагоне-ресторане сейчас, поди и узнай!

– Вот пойду и узнаю! Эх, что ж такое-то. Ладно, Омар, пошли дальше, буду знакомить со своим братом.

Попрощавшись с Жаном, который от крика отца расплакался, Омар вышел вслед за Альфонсом. Перед тем, как войти во второй вагон, Альфонс предупредил бен Али, чтобы он не молчал, поскольку «старшему брату не нравится, когда кто-то играет в молчанку». Омар утвердительно кивнул, после этого сразу сглотнув от волнения. За все то небольшое время, что Альфонс и Омар знакомы (полдня, если быть точным), Лорнау-младший успех свыше десяти раз упомянуть своего брата, как главу семьи, важнейшего Лорнау, Патриарха династии и прочая, и прочая. Это закрепило в голове у Омара образ мудрого, очень серьезного и грозного человека, имевшего непререкаемый авторитет как внутри семьи, так и во всем цирке. Войдя внутрь вагона, Омар заметил, что он практически не отличался от вагона Альфонса. Единственно что было различно – это наличие большого резного стола в углу, а также меньшее количество кроватей – всего две, причем одна из них принадлежала явно девушке, поскольку рядом с ней стояла сложенная ширма, предназначенная для скрытия процесса переодевания. За столом сидел мужчина в халате и читал газету. Это был Густав Лорнау. Услышав, что дверь отворилась, он свернул газету и посмотрел на вошедших. В отличие от большинства людей немолодого возраста, что жили в цирке, Густав Лорнау не пользовался окулярами, а имел превосходное зрение. Лицо его выглядело свежим, будто только выбритым, что удивило Омара, поскольку от Жёва он знал, что мужчины бреются по утрам; седеющие волосы на голове были аккуратно расчесаны и уложены противоположно лбу. Глаза его почти не отличались от глаз Альфонса, цветом они точно были идентичны, разве что у Густава они выражали больше усталости. Как только гости прошли ближе, Лорнау-старший поспешил их приветствовать:

– Брат, дорогой, ты не говорил, что приведешь гостя, – добродушно обратился к Альфонсу Густав, демонстрируя свой грудной голос, – к сожалению, встать не могу.

Густав, продолжая сидеть в кресле, протянул руку Омару, и тот поспешил ответить тем же. «Парализован?», – отозвалось у Омара в мыслях. Густав сразу продолжил:

– Подагра, сволочь, сковала мои ноги, почти не хожу. А если и хожу, то без трости не обойтись.

У Омара отлегло на душе. Густав указал ему и брату на стулья, стоявшие рядом со столом. Те покорно присели.

– Брат, ты, конечно, знаешь, что в цирке новоприбывший, – почтенно заговорил Альфонс, поглядывая на бен Али, – так вот он сейчас перед тобою сидит. Позволь представить – Омар бен Али, он…

– Араб, верно? – перебил брата Густав, расплывшись в радостной улыбке.

– Верно, месье Лорнау, – промолвил Омар, следуя правилам, озвученным ранее Альфонсом.

– Отбрось эти псевдоуважительные формальности, – пробасил Густав, – мне всего пятьдесят, а не семьдесят, как Буайяру. Обращайся ко мне так, как обращаешься к моему брату.

Омар послушно кивнул. Густав достал из стола три стакана, следом за ними последовал небольшой графин, наполненный прозрачной жидкостью. «Вода?», – снова отозвалось у Омара в мыслях. Альфонс усмехнулся и посмотрел на араба, тот, в свою очередь, продолжил треугольник и стал смотреть на Густава. Последний разлил прозрачную жидкость по стаканам и протянул каждому. Понюхав содержимое стакана, Омар скривил лицо от запаха спирта, исходившего от жидкости.

– Это водка. Не волнуйся, не убьет, – сказал Густав.

Он рассмеялся и залпом осушил свой стакан. Альфонс сделал то же самое. Омар не мог пересилить себя и несколько секунд медлил. Когда из уст Густава раздалось: «Залпом! Пей!», Омар выдохнул и вылил водку себе в рот. После этого его скривило еще пуще прежнего, когда он только нюхал ее. Густав и Альфонс затряслись от смеха. Из глаз бен Али поступили слезы, дышать ему стало тяжело, внутри будто зажгли огонь. Немного восстановившись от пережитого, он тихо промолвил:

– Упокой Господи мою душу…