Наконец, несколько слов о проблематике. Пускай мною написан роман, научной ценности не несущий, в нем поднято более десятка всевозможных проблем, актуальных как в те относительно далекие времена, так и в настоящее время – в третьем тысячелетии. Я не буду раскрывать в предисловии эти проблемы, поскольку надеюсь, что сумел показать их в основном тексте достаточно ясно и понятно. Вместе с тем, нахождение и понимание этих проблем совершенно не обязательно для читателя. Если он приобрел данную книгу с целью развлечь себя и отвлечься от реальности, или ему интересно цирковое искусство, которого в романе более чем достаточно (ну или он просто любить читать о жестокости, происходящей вокруг), то никто не вправе ему запретить читать. В настоящее время таких читателей становится все больше, и именно они формируют книжный рынок. По крайней мере, я могу быть счастлив, что данную книгу вообще кто-то купил.

Вот, собственно, и все, что мне хотелось бы сообщить уважаемому читателю прежде, чем он приступит к чтению романа.

Желаю счастливого пути в таинственное прошлое, за которым скрывается пугающее настоящее!

«…Так нисшедший в преисподнюю не выйдет…»

Иов. 7:9

«Преисподняя и Аваддон – ненасытимы;

так ненасытимы и глаза человеческие»

Пр. 27:20

Часть первая:

Иллюзия жизни

Глава zéro

Центральные кварталы Парижа всегда служили витриной Франции, во все времена. Широкие проспекты и бульвары в дневное время никогда не пустовали: многочисленные парочки людей (горожан и приезжих) – молодых и не очень – красиво одетых, в шляпах и перчатках прогуливались по обоим берегам Сены, рассуждая о чем-то простом и обыденном, вроде очередной свадьбы или модных явлениях. Дамам принято было дарить лаванду и лилии – и мужчины дарили, еще ярче украшая своих спутниц. В дни, когда погода благоволила, набережная Орсе на Левом берегу больше напоминала Центральный рынок с огромным количеством людей, имевших желание ощутить в легких благостный прохладный воздух водной артерии города, а на деле походивших на жирных раскормленных голубей, не знавших, куда бы деться. Рано или поздно начинался исход. Люди победнее оставались на Левом берегу и разбредались по Марсовому полю, либо шли вдоль берега до набережной Вольтера. Люди с высоким достатком двигались мимо еще не достроенной башни, которую месье Гюстав Эйфель возводил ко всемирной выставке, и через Йенский мост добирались до садов Трокадеро, откуда многие заказывали транспорт и уезжали в салоны – играть в карты, выпивать и рассуждать о политике и моде; другие же продолжали прогулку, доходя до площади Согласия. Отдохнув в саду Тюильри, пары выходили на Елисейские поля и улицу Риволи, где во второй половине дня сосредотачивалась почти вся парижская буржуазия. Поесть и поспать любят все, но вот есть и спать с особым изыском могут лишь немногие, и для этих немногих на Правом берегу Сены располагались фешенебельные гостиницы и рестораны. Более скромные в достатке горожане оставались на Левом берегу и встречали вечер в многочисленных кафе в квартале Сен-Жермен. В таких кафе собиралась интеллигенция и рождались великие литературные произведения. Действительно светлое время – La Belle Époque3.

В один из теплых майских дней на центральных улицах все так же гуляли богатые пары, наслаждавшиеся сладким весенним воздухом, запахами десятков тысяч цветов, кофе с круассанами и собственного парфюма. Часы на башне замка Консьержери, выходящей на бульвар дю-Пале, набережную Орлож и мост Менял, только что пробили два часа пополудни.

Самое кипящее время для труда.

– Как только окончите свой рассказ – дайте мне знать, принесите его мне! Я обязательно должен с ним ознакомиться одним из первых!

Произнес эти слова один уважаемый парижский издатель, обладавший фактической монополией на издание мемуаров во Франции и пользовавшийся своим статусом для ведения дружбы с политиками и коммерсантами. Обращался же он к своему гостю – малоизвестному и заурядному журналисту, доселе ничего заметного не публиковавшему. Офис издателя находился напротив сада Тюильри по улице Риволи, что на Правом берегу Сены в квартале Сен-Жермен-л’Оксеруа – самый центр Парижа, центральнее только Лувр и остров Сите – замечательное место для работы.

– Месье, позвольте узнать, – заговорил журналист, смутившись, – почему вы так добры? Вы слывете тем еще снобом и критиком. Я не мог подумать, что отрывок из моих мемуаров придется по нраву.

Издатель снял с носа сверкавшее золотом пенсне и протер уставшие веки. Усевшись в большое кожаное кресло напротив сидевшего на диванчике гостя, издатель ответил:

– Такая завораживающая история достойна быть напечатанной только моим издательством – вот и весь ответ. Я сам с семьей не раз посещал «Paradise» и каждый раз оказывался словно посреди Эдема, сотворенного человеком в отместку Богу. Я, будучи некоторое время назад депутатом Национального собрания, даже думал над возможностью установить памятный бюст в честь вашего бывшего директора. Однако, послушав от вас и прочитав отрывок из вашего рассказа, – я ужасаюсь. Разумеется, мне не было известно о подробностях той трагедии…

– Мне кажется, это должно послужить уроком для каждого приверженца такой же профессии, месье.

– О, несомненно, месье…эм, простите, я забыл вашу фамилию…

– Боннэр, месье, – сказал гость и неловко улыбнулся.

– Да-да, месье Боннэр! – продолжил издатель. – Благодаря этой трагической истории я…брр…то есть вы заработаете неплохие деньги и сможете стать известным писателем. Весь beau monde4 будет говорить только о вас и ваших книгах, выпущенных моим издательством!

Издатель неприлично оскалил рот и позвонил в колокольчик, подзывая секретаря.

– Мне не деньги нужны, – тихо произнес месье Боннэр, сжимая в руках черновик своих мемуаров. – Самое главное, чтобы весь мир узнал, какого дьявола боготворил все эти годы…

Спустя минуту в кабинет зашел молодой секретарь с подносом в руках. На подносе лежал договор в двух экземплярах, утвердить и подписать который еще только предстояло. Издатель внимательно изучил оба экземпляра и велел передать один гостю. Месье Боннэр, все это время не сводивший глаз с секретаря, робко принял свой экземпляр договора и бегло его прочитал, не сильно вникая в подробности коммерческой части.

– Все ли верно указано? – спросил издатель, надевая песне на нос. – Правильно ли записано ваше полное имя, месье?

– Да, все верно, – ответил гость. – «Юбер де Боннэр». Записано правильно.

– В таком случае, можем ли мы подписать договор?

Боннэр еще раз взглянул на толстый лист документа.

– Конечно, месье. Давайте подписывать.

Глава I

Много разных эпох повидал человек. Они не были похожи друг на друга, но в то же время каждая последующая эпоха объединяла в себе отдельные черты эпох предыдущих, тем самым создавая неповторимые особенности, которые навсегда оставались в памяти людей. Великолепный город Париж за тысячу лет вместил внутри своих границ памятники эпох столь отличных друг от друга, что к концу XVIII века был похож на огромный базар с кварталами в качестве павильонов. По неизвестной автору причине этот базароподобный, «старый» Париж был очень любим интеллигенцией. Видимо, чтобы понять весь антураж ушедшей эпохи, в этой эпохе нужно прожить. Именно поэтому практически вся французская (и отчасти общеевропейская) интеллигенция жутко взъелась после решения о переустройстве городского ландшафта, что уж говорить о знаменитой железной башне, вызывавшей у некоторых людей чуть ли не тошноту. Почти весь девятнадцатый век Париж представлял из себя одну большую стройку, вернее, – перестройку, результаты которой мы имеем возможность наблюдать сегодня, и которые не были оценены по достоинству очевидцами тех событий, окрестившими Париж очередной жертвой девятнадцатого века.