1755 г.

Курляндия.

Рогервик.

Каторжанский острог.

Каморка Каина в бараке для состоятельных каторжан была совсем маленькой, все пространство которой занимала лежанка, с чистым и опрятным матрасом, небольшой стол у крохотного окна и обшарпанный большой сундук для вещей, используемый Ванькой вместо лавки. Однако, несмотря на крохотные размеры каморки, главным преимуществом являлся тот факт, что её не нужно было делить с кем-нибудь еще.

А вот об условиях содержания обычных каторжников, не имеющих за душой, коль сколько-нибудь серьезных капиталов, Ванька старался не думать. Ибо никакими условиями там и не пахло! Благо, что за свою «сыскную» деятельность Каин умудрился сколотить неплохой капиталец. А что, деньги-то не пахнут! Там подмазал, тут подмаслил… И на каторге можно устроиться с каким-никаким комфортом! А если еще и вовремя подкармливать местное начальство, тоже не страдающее обостренным обонянием, можно и вовсе забыть о непомерном казенном уроке и жить, так сказать, в свое удовольствие… Если можно так о каторге сказать.

Каин сидел на лежанке и от вынужденного безделья разглядывал свое отражение в маленьком ручном зеркале. Его вид на сегодняшний день гарантировано испугал бы любого добропорядочного гражданина, настолько он был страшен: вырванные ноздри, всклоченная густая брода, клейменные щеки.

Ванька зачесал назад отросшие волосы, закрывающие лоб до самых бровей, открывая для обозрения еще одно клеймо – украшающую лоб литеру «В». Некоторое время Ванька внимательно его рассматривал, поворачиваясь к тусклому свету, падающему в каморку из окна, то одним боком, то другим.

– Точно светлеет! – наконец произнес он охрипшим от волнения голосом. Ибо такого чуда попросту не могло быть! Ведь свести с кожи экзекуторское клеймение не удавалось еще никому.

Ванька слегка сдвинул зеркало и перенес свой взгляд на густую бороду, которой зарос едва не по самые брови. Раздвинул волосы, стараясь получше разглядеть заклейменные литерами «О» и «Р» щеки. Ему с трудом удается разглядеть клеймение – литеры сделались едва видимыми.

Каторжник отложил зеркальце и взял со стола щепку с нанесенными на нее несколькими зарубками. Он вставил щепку до упора в нос и прихватил её пальцами у остатков ноздри. Вынув мерило, Каин ножом сделал новую зарубку – она оказалась на чуть-чуть, но ниже предыдущей. Лицо Каина посветлело, и он довольно улыбнулся.

Наши дни.

СИЗО №…

– Так у тебя ноздри вырванные отросли? – спросила Ольшанская.

– А по мне не видать? И да, вспомни слепого старца, прозревшего лишь от одного прикосновения к амулету – шаманской святыне.

– Ну… да, глупость сказала, – согласилась Ольга. – Но ведь тот старец сразу излечился, а тебе почему несколько лет потребовалось? – задала она очередной вопрос.

– Старец тот не простым был человеком, ох не простым! – произнес Каин. – Такие люди напрямую силой амулета пользоваться могут. А мне для этого годы потребовались. Много позже я тоже слегка научился этим управлять… Помнишь фокус?

Каин вытянул вперед руки. Прямо на глазах изумленной Ольшанской на Ванькиных руках начали проявляться многочисленные татуировки.

– Так-то, Ольга Васильевна!

Ольшанская оторвала глаза от рук Каина и от неожиданности подалась назад, едва не свалившись со стула: с противоположного конца стола на нее смотрел и ухмылялся каторжник с вырванными ноздрями, клеймеными щеками и лбом.

– Правда, красавец? – спросил Ванька.

– Фух! – выдохнула Ольшанская. – Напугал! Краше в гроб кладут!

– Мне рассказывали, что, когда я ласты склеиваю – все дефекты возвращаются, – поделился Каин секретом с Ольгой.

– А ты, разве, не бессмертный? Ты умирал?

– Не бессмертный, – усмехнулся Ванька. – Просто я постоянно воскресаю… А убивали меня не раз – много у меня доброжелателей было. Причем, что интересно: за всю мою трехсотлетнюю жизнь, первый раз меня завалили только в двадцатом веке. Хотя нравы семнадцатого – девятнадцатого веков куда как жёстче были!

– Слушай, Каин, убери все это… – попросила Ольшанская, стараясь не смотреть в изуродованное лицо заключенного. – Сделай, пожалуйста, как было.

– Вуаля! – Каин с видом заправского мима провел рукой по своему лицу – дефекты исчезли.

– Спасибо. А что было после? Ну, когда ты заметил происходящие с тобой изменения?

– Я понял, что надо рвать когти – чтобы не спалиться. Я кинул «сладкую косточку» рудниковому начальству – они поспособствовали моему переводу на каторгу в Сибирь. На этапе я бежал. Забрал по пути приготовленную для такого вот случая, нычку, и затихарился в одной дыре – ждал полного восстановления. В «подполье» я сидел довольно долго, время от времени меняя место дислокации. У меня уже отрасли ноздри, шрамы от кнута исчезли без следа, как и каторжанские клейма, но я выжидал, надеясь, что со временем никто не узнает во мне столь широко известного на Руси Ваньку-Каина…

1770 г.

Российская Империя.

Москва.

Наряженный состоятельным купцом Каин шел по улице мимо харчевни, в которой когда-то давно «обмывал» с Камчаткой свою первую, заработанную неправедным ремеслом, копеечку. Внешний вид харчевни совсем не изменился за пробежавшие годы. Поддавшись неожиданно нахлынувшему приступу ностальгии, Каин отворил знакомую дверь и вошел внутрь.

В маленькой невзрачной забегаловке, так же, как и прежде, стояло всего лишь три стола. У стойки откровенно скучал корчмарь, чем-то неуловимо напомнивший Каину толстого Власа. Ванька уселся за стол и жестом подозвал к себе хозяина.

– Что прикажете подать, сударь? – осведомился корчмарь у единственного на данный момент посетителя.

Каин толкнул по столу мелкую монетку, она покатилась к корчмарю. Тот её ловко поймал и засунул в карман слегка замызганного передника.

– Выпить, закусить, – произнес Ванька. – На твое усмотрение.

Хозяин забегаловки отвернулся, собираясь идти на кухню, но Каин остановил его неожиданным вопросом:

– Слушай, уважаемый, а бывший хозяин – Влас, тебе кем приходится? Уж очень ты на него похож.

Корчмарь расплылся в широкой улыбке:

– Так дедом и приходится.

– И как он?

– Так помер. Уж лет двадцать, как похоронили, – ответил корчмарь.

– Да, давненько я тут не бывал… – Корчмарь ушел, а Каин тоскливым взглядом посмотрел на улицу сквозь маленькое окно.

Перед его внутренним взором словно разворачивались цветные картинки из прошлого:

– босоногий мальчишка стоял рядом с торговцем калачами и с завистью поглядывал на богато одетого купца-покупателя, которому торговец «отпускал» связку свежих баранок.

Мальчишка помимо воли облизнулся и сглотнул слюну – он жутко голоден.

– Слышь, малец, хочешь копеечку спымать?

Мальчишка резко обернулся – за его спиной Камчатка.

***

– мальчишка с недовольным видом шел по подворотне.

– Эй, малец! – В небольшой темной нише стоял, прислонившись спиной к стене Камчатка. В руках у вора медная монетка, которую он ловко гонял костяшками пальцев. Щелкнув ногтем по монетке, Камчатка бросил её мальчишке:

– Лови – честно заработал!

Ванька смотрел на летящую и переворачивающуюся в воздухе монетку, и в последний момент поймал её. Разжал пальцы – на его ладони вместо обещанной копеечки целый пятачок.

***

– Ванька и Камчатка сидели за накрытым столом в харчевне с кружками в руках.

– Ну, шобы дело общее сладилось… Камчатка стукнул краем своей кружки о кружку Каина.

– Штоб сладилось!

***

– Брось… меня… Один… уйдешь… – хрипел тяжелораненый Ванька, которого Камчатка тащил по лесу на своем горбу.

– Не дрейфь, Ванька, погуляем еще на воле!

***

– распахнулась дверь в застенок Следственного приказа, и солдаты заволокли в пыточную Камчатку с заломленными назад руками. Лицо вора все в кровоподтеках и ссадинах. Камчатка с трудом поднял голову и увидел старого друга.