— Им оставалось только спились дерево. Я забралась на такие тонкие ветки, что взрослому уже не залезть. Мне было четыре с половиной, Алан.

— А кухонного мальчишки у них не нашлось?

— Пока бегали за мальчишкой, меня нашлось кому снять и так, — помрачнела Юлиана. — Стража чуть от ужаса не окочурилась еще раз. Алан, простите, но вашей «крепости» тоже больше нет.

Дальше стало не до расспросов. Началось откровенное избиение младенцев. То есть эвитанских офицеров.

Кто бы сомневался? Принцесса разнесла его в пух и прах.

Три ратника, король и конница — вот всё, что у него осталось.

— А теперь — меняемся местами, — Юлиана развернула доску. — Попробуйте выиграть.

Это что, очередная подстава? У любителя Тенмара принца «Эжена», может, и свои причуды. Но Эдингем слышал, что бывает, если выиграешь у принца Романа. Нечем играть в следующий раз станет. И речь отнюдь не о фигурах.

Причем даже закон здесь ни при чём. Подстерегут где-нибудь. А то и на дом ночью нападут…

Скажи спасибо, если хоть родных пожалеют.

А нынешний противник Алана — отнюдь не «Эжен». О Юлиане на этот случай ничего вообще не известно. Зато известно о других.

— Так нечестно. У вас теперь нет шансов на победу точно.

— Разумеется, нет. Я сведу к ничьей.

— Это невозможно.

— Спорим на… — загорелись ее глаза. Тревожно-тревожно.

— Нет! Я вам верю.

Алан гонялся за ее королем всем войском. Король прикрывался ратниками, хитрил, вилял, огрызался конницей, порой нагло ел зазевавшуюся вражескую мелочь. И ощущение, что откровенно издевался. Даже ухмылка на фигуре будто уже нарисована. Вон, лыбится.

Эвитанец взмок — наверное, не хуже, чем занятая «делом» королевская парочка влюбленных. И ни на ход не приблизился к победе.

В какой-то миг впереди забрезжил выход. Вместе с рассветом за окном. Кажется, сейчас Эдингем загонит-таки врага в угол!

Именно, что загнал. Ходов у верткого короля не осталось. И угрозы именно сейчас — нет.

— Мир, — усмехнулась Юлиана.

— Вы победили, — признал Эдингем.

— Я просто не проиграла. Победить — это уничтожить врага. А я, увы, осталась при своем. Причем изрядно погрызенном.

Шум на улице врезался в уши. Там взорвался… реальный бой?

И его в «мир» не сведешь. Не заявишь, что тебе ходов не осталось.

Что? Алан совсем пьян и заигрался? КТО посмел напасть на охрану узника?

Или… это и планировалось?

Принцесса усмехнулась. И от души треснула каблуком в стену:

— Мария, Константин. Одевайтесь. За вами пришли.

Жалкая месть соперницы.

— Это те, кого вы ждали? — ляпнул Эдингем.

Судя по взгляду, его уже считают не наивным ягненком, а полным идиотом. Жаль.

— Увы, нет, Алан. Это те, кого я не ждала совсем.

И улыбнулась:

— Вы готовы драться?

В чужой стране, на чужой войне, змеи знают за что? А деваться-то — куда?

— За вас? Или за вашу сестру с ее возлюбленным?

— За себя. Просто поверьте, Алан: тому, кто сейчас явился, вы уже ничего не объясните. Он не за объяснениями пришел. И мы оба не в том возрасте, чтобы лезть на деревья. Осталось отправиться в Бьёрнладскую Вальгаллу. Как там в одной из их песен? «Чья кровь и в стужу, и в жару всё так же горяча, на брачном ложе, на пиру, на лезвии меча[1]»?

3

Кинжалом еще надо уметь пользоваться. Даже если думаешь, что имеешь дело со спящим.

Впрочем, растворять яд в бокале — тоже искусство. Как же ты неловка в роли покусительницы, София. Неловка и нелепа. Зачем?

И как же испугалась, когда Евгений вдруг рассмеялся и поменял бокалы. Сказал, что на счастье.

София чуть не выронила свой.

И осталось только притвориться, что выпил. И что заснул.

И что теперь делать? Настоять на разных спальнях? Вот это будет скандал — хлеще, чем когда Роман вышвырнул очередную любовницу из окна третьего этажа. Или когда гонял невезучую, тогда еще живую жену по всему дворцу.

Но зачем, зачем? Неужели ты не понимаешь, что не переживешь смерти нелюбимого мужа? Или…

Кто вообще снабдил ее ядом?

— Тебе угрожали, да?

Снизу вверх — ее полный ужаса взгляд. Кинжал валяется где-то неподалеку. Куда отлетел.

София молчит. Просто дрожит, как осиновый лист на ветру.

Как когда-то Евгений любил эти глаза! Что он в них искал? И ведь что-то находил. Чего там отродясь не было, но, наверное, любовь сродни болезни. Сопровождается бредовыми видениями.

Хуже, что видел — лишь то, что хотелось. На что надеялся. Или мечтал.

И вроде ведь не идиот. Наверное.

А Константин вообще был умнее всех.

— Кто подсунул тебе яд? Просто скажи. София, не молчи.

Слезы катятся из голубых глаз.

— Зачем, София?

Хрупкая девочка у окна в Лунной Галерее. Кажется, София была тогда в голубом. Цвета ее глаз. И неба в тот полдень…

Евгений думал, она пришла сама. А хрупкие руки так нервно сжимают черепаховый веер — от волнения. Хрупкие руки, тонкие запястья, ломкие пальцы. У нее всегда был при себе сборник романтичных сонетов. София любила читать — в отличие от большинства девиц на балах.

Может, и они любили. Но родня вбила им в голову, насколько это немодно.

— Ты не отпустил бы меня! — всхлипывает она. — Никогда бы не отпустил!

— София, с той минуты, как ты призналась, что никогда меня не любила, — ровным-ровным голосом, — разве я хоть раз прикоснулся к тебе?

Плачет. И дрожит.

Ей сейчас всё равно, что он спрашивает.

— С тобой ничего не случится, если ты сейчас мне всё расскажешь. Честно.

Молчит. И догадка ему не нравится. Совсем.

— Где наша дочь?

— В безопасности…

— София, не лги.

— Я не лгу! В безопасности! От тебя, твоего отца и брата!

Осеклась. Испугалась собственной смелости.

Что нашла в его глазах она — неясно. Но вот-вот лишится чувств. От ужаса или притворства?

— Ты же понял меня тогда… Почему сейчас…

Почему не позволил себя убить?

— София, у нас в спальне два графина — с водой и вином. И то и другое — холодное. И мокрое. Это если ты упадешь в обморок. Еще есть так и не выпитый мной бокал — если солжешь. А если выльешь — есть еще яд.

— Евгений! — попыталась вывернуться. Не с ее силами. Жалобно плачет. — Ты что, убьешь меня⁈

— Да, если ты предала еще и Вики. Нет — если скажешь правду.

— Она в безопасности. Ее… еще не успели увезти.

— Кто? — он заставил себя разжать пальцы.

Кажется, синяки на плечах он ей оставит. Впервые в жизни.

— Служанка… от Октавиана.

Еще и Октавиан! А Регенты Эвитана тут случайно не затерялись — до кучи?

— Тогда почему ты здесь? Почему не с ней? Почему льешь мне невесть что в бокал, размахиваешь кинжалом, рыдаешь и лжешь? Что ты творишь? Зачем?

Стук в дверь спальни — недвусмыслен. И громок. Даже весьма.

Мало кто на такое способен. Собственно, догадка всего одна.

— Ваше Высочество! Мой принц!

Угадал. Фома! Этого еще не хватало!

Оставив жену рыдать, Евгений поднялся. И вовремя.

Одеваться некогда. А София и не раздевалась.

Фома застыл на пороге спальни. Старательно не глядя в сторону кровати.

— Ваше Высочество, вы просили доложить, если…

— И?

При Софии можно говорить не всё. Точнее, теперь уже — совсем ничего. Но уединяться тут некуда.

А Фома — не идиот.

— Ваш брат, принц Роман, только что отправился туда.

Взгляд в сторону скорчившейся под одеялом Софии. Ее искаженное ужасом лицо. Новым ужасом.

От чего прикрывается облаченная в платье принцесса? От угроз или смерти?

— Я ничего не знаю! — пронзительно кричит она. — Евгений, ради Творца!

Лучше бы знала. Но с Романом София не свяжется точно. И он к Октавиану и впрямь отношения иметь не может. Скорее, уж к Скорпиону. Если тот сдуру поставит на такое.

Но отец же готов.

— Фома, немедленно к моей дочери. Охраняй принцессу как зеницу ока. Всех подозрительных чужих служанок и слуг — под замок. Вернусь — разберусь.