— Хуже! — фыркнула, не удержавшись, лиаранка. Искренне надеясь, что Мирабелла — всё еще слишком мала, чтобы понять разговоры непутевой мамаши. И с Дженни, и с бордель-маман. Да и речи того… покупателя. Он ведь вообще никого не стеснялся. — Этот тип, Игнасио Вега, потребовал поменять ту девушку на меня.

— Игнасио Вега? — брови мадам Клотильды сошлись в одну линию. — Беру свои слова назад. Я была неправа. Хорошо, что ты спасла эту девушку.

И какой реакции она ждет?

Эйде мигом стало не по себе. Потому что с этим Игнасио Вегой определенно что-то нечисто. С Вегой, к которому Эйда едва не угодила в лапы. Да еще и вместе с Мирабеллой!

— Всё настолько плохо? — содрогнулась девушка.

— Не настолько, — усмехнулась бордель-маман. — Ты ведь сама — из дворян, Эмили. Что ты слышала о молодом Веге?

— Я вообще слышу о нем впервые.

— Тебя не успели вывезти в свет, или просто семья была слишком небогатой? И жили вы далеко?

— Не успели вывезти. А потом… родилась Мирабелла.

3

Когда Эйда впервые узнала о существовании шлюх — считала их всех сплошь вульгарными, перекрашенными особами в кричащих платьях. Но девушки из этого заведения — не лучше и хуже других, с кем Эйду сталкивала судьба. А бордель-маман — со вкусом одетая красавица с безупречными манерами. И до сих пор была благородна. Пока речь не зашла о Жюли.

— Видишь ли, Эйда, — вздохнула бордель-маман. — Есть люди, любящие привлекать к себе внимание. Милейшая Жюли — вовсе не несчастное дитя, угодившее в лапы к некой известной тебе маман. Ну и проданное ею уже знакомому тебе господину Веге. Иногда ситуация не такова, какой выглядит.

— То есть вы хотите сказать, Жюли не попадала к той мамам и ее не продавали?

— Нет, Жюли попадала. К сожалению. И виновата в этом она же сама. Несчастная невинная жертва — любовница Веги-младшего уже с полгода как. И она из тех женщин, что ночью страстно отдаются любовнику — поверь, действительно страстно. Еще и моих девочек чему новому научат. А наутро — рыдают, страдают и мчатся в ближайший монастырь с мольбой немедленно постричь грешницу в монахини. И хорошо, если там — трезвомыслящая настоятельница, которая просто выпроводит или приютит на пару дней, дав время подумать. А то придется драпать уже из монастыря — к любовнику. Не исключено, что уже к другому. Или просто с ближайшим табором или бродячим балаганом. И история будет уже другой — о насильно запертой в монастыре несчастной узнице. В двух монастырях наша Жюли уже была. А в последнюю неделю опять рассорилась с любовником. И носилась по Лютене с просьбой дать ей хоть какую-нибудь работу, а то она — несчастна, одинока, беззащитна и за нее некому вступиться. Так чего удивляться, что ее сцапала маман Лилит? Хорошо еще, не квиринские работорговцы. И девчонке повезло, что виконт успел ее выкупить.

— Но он говорил…

Еще не хватало мучительно покраснеть! Из-под языка Ирии легко слетало что угодно, а краснела всегда старшая сестра.

— Что хочет купить Жюли? Это правда. Что устроит ей трепку? Давно пора, но здесь я в его словах сомневаюсь. Разве что символически, а против этого Жюли возражать не станет. Я уже говорила: она даст фору половине моих девочек. Не будь такой доверчивой, Эйда.

Она и не доверчива. Давно уже. Верит ли Эйда сейчас бордель-маман? И да, и нет. До сих пор та не лгала. Но и Жюли лгуньей не показалась.

А даже если… Разве бедняжка — первая, кто придумал себе фальшивую судьбу? Каждая вторая девушка бордель-маман так делает. Даже если Жюли лжет — это означает лишь, что она хочет быть дочерью священника, до последнего защищающей свою честь. И что Жюли вовсе не рада нынешней роли любовницы знатного кавалера.

— Он еще и меня был не прочь прихватить вместо Жюли.

— Вполне возможно. Ты — красавица, и сама это знаешь. Но почему — вместо? В компанию к Жюли, когда она найдется. Всё равно после такого скандала Лилит вышвырнула бы тебя на улицу. Что ты уже теряла? Насколько я наслышана о молодом Веге, он мог рассчитывать на твое здравомыслие. Прости, Эйда, но ты была готова скорее стать одной из моих девочек, чем ночевать в канаве и проснуться с перерезанным горлом. Предложи тебе тогда Вега поселиться у него — ты разве отказалась бы? О свободе выбора любит рассуждать Дженни. Ей действительно так нравится больше. Но другие девочки — почти все — предпочтут одного любовника разным. Разве нет?

4

Тук-тук-тук. Тук-тук-тук.

Это еще кто? Эйда сонно встряхнула головой. Мирабелла мирно спит — значит, настоящей опасности нет.

Тук-тук-тук-тук. Тук-тук-тук.

Не в дверь, а в окно. Второго этажа.

Тусклый свет ночных фонарей — сквозь листву раскидистого вяза. Рукой дотянуться можно. Вот Жюли и дотянулась.

А по деревьям хрупкая с виду девица лазает не хуже белки. Или Ирии. А ломает комедию — не в пример лучше не только сестры, но и Полины. Про Эйду уж и речь не идет. Ей вообще врут все, кому не лень. А вот сама она до сих пор, увы…

Деваться некуда — спасительница беглых дочерей священников приоткрыла окно.

— Ой, спасибо! — хрупкий цветочек резво сиганул в комнату. Куда увереннее, чем тогда в борделе. В другом. Более опасном. — Эйда, спасибо! Можно у тебя спрятаться?

— Кровать — там, — протирая глаза, локтем указала Эйда.

Жюли ловко юркнула в указанном направлении. Насколько успела в свете фонарей заметить Эйда — никаких повреждений у девушки нет. По крайней мере, на лице.

Да и лазает, не поморщившись. Захваченные солдатней пленницы так не могли. Да и сама Эйда тогда…

В полутьме Жюли высунула из-под одеяла изящную головку:

— Ты — настоящая подруга! — пылко пробормотала беглянка. — Моя жизнь — твоя жизнь. Мы с тобой одной крови…

— Это из какого романа? — усталым полушепотом уточнила Эйда. — Говори тише, а то сейчас сюда прибегут моя хозяйка и твоя погоня. Кстати, кто это на сей раз — очередная бордель-маман, Игнасио Вега или твой дядя — продавец племянниц? Кстати, он на самом деле существует?

— Существует, — не менее устало усмехнулась Жюли. Так невесело, что Эйда прикусила язык. Как бы ни смотрелось поведение Жюли со стороны, самой ей оно удовольствия не доставляет. — Все фигуранты этой истории существуют. Ну да, я — шлюха, а не невинная жертва? И что?

Хорошо, Мирабелла спит. И не слышит таких слов. А если и услышит — не поймет. Хотя бы их. Пока еще.

— Но я не соврала ни единым словом. Меня действительно зовут Жюли. Я — дочь священника. Меня продал в бордель родной дядька, чтоб ему в Бездне гореть. Полгода назад меня выставляли на лотерею в… Неважно, тот бордель уже сгорел. Просто мадам Лилит считает себя наследницей прежней хозяйки. И когда я ей попалась…

Не то ли заведение для клиентов с особыми вкусами?

— И Игнасио меня купил. Я — не такая уж дура, не думай. И не хуже вашей Дженни понимаю, что лучше уж он, чем старик с рыбьими глазами. Или еще один мерзкий тип… они друг у друга цену перебивали. Один — чернокнижник, второй — маньяк. Жертвы за обоими только успевают из Тенна вылавливать. Но я бы всё отдала, чтобы снова стать просто Жюли, дочерью священника. Готовить отцу ужин, слушать его скучные проповеди и… Ты ведь всё понимаешь?

— Да, к сожалению. А здесь ты какими судьбами?

— Я вчера пыталась узнать о младшей сестре. Дядя и ее продал, сволочь, хоть ей всего тринадцать. Гореть ему… это я еще устрою! Марианну выставляют на лотерею, а я не успела узнать когда. Знаю только, что в том борделе, куда я проникла…

Проникла.

— А ты не пыталась попросить… — Эйда осеклась.

Она сама предпочла бы умереть, но не просить у Роджера Ревинтера. Хуже — только у матери или Леона.

— Игнасио? Я бы не попросила, а потребовала. Или предложила что взамен… Но он шлялся невесть где — запросто с другой бабой. А время — дорого. Пришлось переться самой. А там мой дядя как раз приволокся и меня опознал. Да еще и до кучи — тот самый маньяк. Хорошо хоть не узнал, скотина. Насилу ноги унесла. А тут еще Игнасио до кучи нарисовался.