А вот и Мальзери… Этот сегодня явился не только с младшим сыном, но еще и с племянником. А жаль. Была надежда, что их не найдут.

А вот Руноса мальчишки сейчас опознают. Жаль, тогда он не догадался надеть маску.

Впрочем, неважно. Они его не выдадут точно.

А если и выдадут — личного лекаря короля не достанет никакой министр. Разве что предъявит официальное обвинение. В предотвращении кровавого жертвоприношения и убийстве толпы сектантов. За что святая церковь немедленно отправит сначала в руки леонардитов, а потом — на костер. Причем отнюдь не обвиняемого.

И в кои-то веки правильно сделает. Для разнообразия.

С паршивой овцы — хоть шерсти клок. Даже грязной. С паршивого церковного Ордена…

Все трое Мальзери — в трауре. В легком. Узкая черная лента через плечо каждого.

Еще бы! Юстиниан, виконт Эрдэн, погиб только в конце весны. Зато Валериан, погубивший мальчишку…

Рунос усмехнулся. Вообще-то бедняга Юстиниан был младше его самого всего года на два.

И дико хочется переговорить с другими мальчишками — теперь уже настоящими. Выжившими. Сказать им… Что? Что и родные Руноса навеки остались в змеином храме — в другом? Что ему самому тогда было неполных четырнадцать? И он едва остался жив? И никогда не забудет…

И к чему это приведет? Кому-то поможет? Или станет легче? А вот хуже станет многим. Только оттого, что некий болтливый лекарь решил вывернуть душу нараспашку. Перед теми, кто может оказаться слишком юн, чтобы хранить чужую тайну. И доверять кому-то больше, чем малознакомому лекарю.

Да-а, Рунос. Ты еще в пьяном виде исповедоваться перед кем начни. Мало тебе, что Жанна вдоволь твоих ночных кошмаров наслушалась? Личный врач называется. Кто кого теперь лечит?

А судя по лицам мальчишек — последние месяцы они провели в Бездне. На самом дне.

И даже полный траур надеть нельзя. Потому что Его Величество Карл и Его Высочество Гуго хотят видеть при дворе лишь буйный гогот и шальные оргии. И никаких кислых унылых рож! И не сметь игнорировать приглашения на балы!

Пожелать бы графу Мальзери в очередной раз дошутиться с его змеиными обрядами! Только обряды как раз не его — вот что страшно. Ну, отправится милейший граф на корм созданиям, коим теперь поклоняется. Так, увы, не один, а со всеми, кого уволочет за компанию. А то и не только с ними. Сброшенный с горы камень убьет не только жертву. И не только того, на кого рухнет жертва. А лавину не остановить на полпути.

Так что пусть лучше старший Мальзери сдохнет как-нибудь иначе. Желающие найдутся. Целые толпы. И жаль, сам Рунос такого права не имеет.

Как и думать сейчас об Элгэ Илладэн! Она — жива, вырвалась на свободу. А даже если и нет — впереди вечность, чтобы ее оплакать. И отомстить.

А сейчас — не смей срываться. Не смей, слышишь⁈

Бертольд Ревинтер с толком не пригубленным бокалом белого — трезв как стекло. И хмур теперь всегда. Чем неспокойнее в Квирине — тем больше финансист похож на человека. Что ж — даже у таких есть любимые люди. Жаль, у Ревинтера их мало. А у Валериана Мальзери — нет совсем. Как и у Гуго.

— Дорогой принц, вы удостоили своей беседой лекаря?

Легок на помине — Валериан Мальзери. Всё так же надменен, всё так же неприятен. Скользок, как… Как!

Хотя если сравнить с принцем Гуго… Бывший мидантиец хоть пахнет лучше.

А вот что назвал свинохряка «дорогим» — плохо, очень плохо.

— Да вот — просвещаю юношу! Учу жить правильно.

Гуго, даже пьяный, удивился и, кажется, обрадовался. Засиял жирно смазанным блином.

Разулыбался-то — втрое шире, чем до этого. Все гнилые зубы налицо. Чищеные — хорошо если месяц назад.

Чего не отнять у Мальзери — так это аристократизма во всём. По крайней мере — на людях. В высшем свете и на Регентских Советах.

Презрительная усмешка чуть кривит безупречные губы. Еще у мерзавца не отнять красоты. Даже в почти пятьдесят. На таких и в старости восхищенно смотрят молодые женщины. Совсем молодые.

И только они. Более взрослые угадают за прекрасной оболочкой цветка-убийцы его яд. Безошибочно губящий беспечных бабочек. Даже очень красивых.

Символично, что таких цветов полно именно в Мидантии. И на Востоке, у ханов…

Дядюшка Гуго — хоть и не юная красотка, а при виде улыбки Мальзери расцвел в ответной. Не хуже пиона в Месяц Заката Весны. При всей подлости свинячий принц порой — наивен и простодушен, как… свинья. Куда ему против аристократа змеи знают, в каком поколении? И тоже с королевской кровью в жилах. Только к ней еще прилагаются века воспитания.

А принца Гуго воспитывал лишь самодур-отец, внук барона. По материнской линии. И руководствовался принципом: «Греби под себя, сколько влезет. Жри от пуза. Это и называется — принц».

Такое воспитание дает разные плоды — у одних отцов и матерей. У Филиппа выросли и Гуго Амерзэн, и Арно Ильдани. А еще будущий король Фредерик, что совершал и благородные, и откровенно позорные поступки. И лишь ближе к старости стал чем-то походить на Гуго. Да и то — далеко не во всём.

Впрочем, как раз в этом ничего удивительного нет. Арно обуздывал дурные инстинкты (если они у него вообще были) всегда, Гуго — никогда. И то, и другое встречается редко. Больше тех, в ком намешано и добра, и зла. Как в короле Фредерике.

— Не думаю, что ему пойдут впрок ваши советы, дражайший принц, — вновь усмехнулся герцог Валериан. И тут же добавил:

— Да и, право, зачем ему? У него нет ни одного из ваших достоинств, чтобы привлечь прекрасных дам. Ни малейшего.

— Это точно! — довольно хохотнул Гуго. — Но мне его порой так жаль…

Какая мерзость! Впрочем, Рунос слышал, что порой Гуго искренне жалеет какую-нибудь безвременно почившую комнатную собачку. И при этом другими собачками (побольше) травит окрестных крестьян.

Впрочем, хуже ли он Валериана Мальзери, что не жалеет никого? Правда, говорят, ценит свою коллекцию картин. И искренне огорчился, что великий Готта не нанес ему визит в прошлом году — когда заезжал в Лютену. А ведь его планировалось даже пригласить за хозяйский стол. Неслыханная честь для почти простолюдина!

2

Только не это! Карл! Яркие кричащие тряпки в цветочках, камзол… еще и нараспашку. Явственно полная, рыхлая фигура. Жирная. Расплывшаяся.

Это у них семейное, что ли? Гуго похож на винную бочку, Фредерик тоже был склонен к полноте. Правда, последний — только после сорока. И лет этак нескольких кутежей.

Впрочем, Гуго ими увлекается чуть не с детства.

У Жанны — соблазнительно пышные формы… пока соблазнительно. Арно был то ли исключением, то ли постоянные тренировки и походы не давали природе взять верх.

Впрочем, Карл перещеголял всю родню, вместе взятую. В двадцать, говорят, даже Гуго был еще красавцем.

— Мы с моим хорошим другом Вало беседовали о жизни! — Амерзэн подхватил под локоть Валериана.

Тот даже не поморщился от такой фамильярности — ни словесной, ни прочей. Мидантийское воспитание.

Рунос тяжело вздохнул. Сразу трое представителей дворцового зверинца — это уже перебор. Даже для него.

Жанна, где же ты, твое спасительное Высочество? Или особо наглые прихлебатели короля и принцев? Вас ведь тут полно.

— Я хотел представить Его Высочеству моих сына и племянника, — одними губами улыбнулся Мальзери.

Интересно, он иначе вообще умеет?

Впрочем, возможно. Торжествующе. Особенно — на могиле врага.

— Чудесно, чудесно! — Карл расплылся в столь пьяной ухмылке, что Рунос едва не поморщился. А Валериан и бровью не повел. — Но зачем они моему дяде? Я сам с огромным удовольствием окажу поро… покро… ик… покровительство столь достойным молодым… ик… людям.

И, сбив остатки пафоса, пьяно и глупо захихикал.

Рунос про себя застонал. Король достаточно набрался, чтобы настоять на своем. И недостаточно — чтобы наутро забыть о разговоре.

На кой у Мальзери вообще такой длинный язык? Глупость Гуго — заразительна?

— Но как же теперь быть, Ваше Величество? — вновь натянул улыбку граф Валериан. — Я уже пообещал адресовать эту просьбу вашему мудрейшему дяде. Может, сделаем компромисс?