На момент начала сессий жизнь Тани, которая и так не отличалась стабильностью, пришла в точку особенной неустойчивости. Девушка жила в общежитии для тех, кого освободили условно-досрочно. Она могла находиться там в течение года. Все это время она рисковала вновь попасть в тюрьму, если совершит преступление, нарушит правила общежития или пропустит встречи с инспектором по пробации. Для Тани складывалась опасная ситуация: девушка боялась собственных приступов гнева, а также переживала из-за того, что на относительной свободе вернется к спиртному, наркотикам и жестоким партнерам, а также что любая ошибка отдалит ее от шанса на восстановление опеки над Люком – ее восьмилетним сыном, который жил с бабушкой по отцовской линии.
На одной из первых встреч она произнесла фразу, которая застряла у меня в голове. Я объяснила, как будут проходить наши сеансы, и сказала, что понимаю, насколько тяжело опять возвращаться к прошлому, но уже с новым человеком. Она улыбнулась: «Тот же трейлер, но на другой стоянке».
Таня – молодая девушка, но люди в ее жизни постоянно менялись и не задерживались: это касалось социальных работников, психологов, полицейских и инспекторов по надзору за условно осужденными. Таня не доверяла никому из них. Она считала, что они существуют лишь для порицания после того, как гнев, отвращение к себе и страх вылились в преступление. Никто из тех, кто должен был поддерживать девушку, на самом деле этого не делал. Все просто оставались в стороне и не обращали внимания на то, что Таня сталкивается с насилием и пренебрежением. Они наблюдали, как она разрушает себя и других, но решили вмешаться лишь тогда, когда стало уже слишком поздно. Почему же в этот раз все должно сложиться иначе?
Стойкая привычка не доверять тянулась из детства: ее подводили почти все взрослые, которые должны были заботиться о ней. Таня была старшей из пятерых детей. С самых ранних лет своей жизни она сталкивалась с алкоголизмом, домашним насилием и проституцией матери. Девочка думала, что обязана защитить братьев, сестер и маму Мэй от того обращения, которое она точно предотвратить не могла.
Когда Тане было 10, к ним в квартиру переехал жестокий партнер матери, по совместительству ее сутенер. Мужчина приносил домой наркотики и проявлял жестокость по отношению к Мэй, Тане и одному из ее младших братьев. Пока мать была с клиентом, девочку выгоняли из дома. Она бродила по улицам в поисках какого-нибудь занятия, человека, который ее приютит, или места, где она с тремя братьями и сестрой сможет почувствовать себя в безопасности. Когда такое место находилось, она оставляла ребят и возвращалась в квартиру, беспокоясь о безопасности Мэй. Таня неоднократно видела, как маму избивали, и это вызывало ночные кошмары: безликие люди появлялись из темноты и душили мать, а она была не в состоянии пошевелиться.
Травмирующие обстоятельства отпечатались на характере Тани. Пренебрежение со стороны матери – это такая форма насилия, которая не оставляет синяков, но имеет долгоиграющие последствия. У Тани сформировалось стойкое чувство, будто она совсем одна во вселенной, ощущение пустоты и изоляции, из-за которых она стала попадать в отношения с жестокими партнерами.
У Тани ни одни отношения не были простыми. Мать, которую она любила и отчаянно старалась оберегать, страдала от алкоголизма и пыталась (к счастью, безуспешно) заставить дочь заняться проституцией, когда девочке было всего 10. Женщина не давала Тане обратиться в полицию из страха, что ее арестуют за растление, и она неоднократно уходила от трудных вопросов социальных служб, которые приходили по вызову обеспокоенных соседей. Первый парень Тани, тридцатилетний Даррен, появился, когда девушка была подростком. Он познакомил ее с кокаином, кетамином и спайсом, а также склонил к сексу с его друзьями. Лишь когда подруга призналась, что она тоже была одной из «малышек Даррена», Таня поняла, что принимала жестокое обращение и эксплуатацию сутенера за любовь и внимание партнера. Позже она стала воспринимать букву D на пояснице (татуировку, которую сделал Даррен) как своего рода клеймо, чем она, по сути, и была.
Даже Нэн, бабушка Тани и человек, практически заменившей ей мать, страдала от алкоголизма, как и Мэй. Таня вспоминала, как они танцевали на кухне бабушки под кантри (отсюда же и метафора про трейлерный парк) и мечтали о лучшей жизни. Но и эти воспоминания были омрачены. Наряду с танцами, объятиями и чувством безопасности, которое дарила Нэн, Таня вспоминала запах выпивки и пота и ощущение озабоченности, исходившее от ее бабушки, когда она употребляла спиртное. Это яркое, пронзительное и печальное воспоминание показывало, что ни один взрослый в жизни Тани не был источником чистой любви и заботы.
Пренебрежение дома распространялось и за его пределы. У голодной и забытой Тани школьный обед нередко оказывался единственным приемом пищи за день. Гордость и самоотречение стали частью ее образа. Она начала ассоциировать чувство голода с собственным контролем над ситуацией, а то, что ее кормят, – с жалостью и подчеркиванием ее отличия от окружающих, что вызывало стыд. Умение сопротивляться приступам голода и не просить еды стало крошечным островком контроля, который был доступен ей посреди окружающего моря хаоса и жестокости. В другое время она объедалась вредной пищей. Токсичные отношения с едой и голодом переросли в булимию: когда мы начали работать, у Тани постоянно случались приступы, она по привычке вызывала рвоту, стремясь не только оставаться стройной, но и избавиться от гнева, стыда и вины, которые преследовали ее. Она гордилась стройным, худым телом. Как и у многих людей, страдающих от анорексии и булимии, так выражался символический протест против взросления, которое, по опыту Тани, предвещало еще больше насилия, боли и страданий.
Когда Тане исполнилось 11, социальные службы наконец-то начали действовать: им пришлось отреагировать на ситуацию, когда пострадали братья – они угодили в эпицентр ссоры между Мэй и ее партнером и получили травмы. Мэй лишили родительских прав. Однако разместить братьев и сестер вместе было невозможно. Неоднократное устройство в приемные семьи срывалось из-за того, что Таня сбегала – часто к матери. В итоге Таню отправили в охраняемый детский дом – учреждение, где содержали детей, которым было небезопасно оставаться в приемных семьях, так как они хотели вернуться в родительский дом, откуда их забрали, а также те, кто совершил преступление, но возраст не позволял посадить их в тюрьму. Для Тани это стало очередным неподходящим и небезопасным местом – одним из тех, в которых она жила все детство. В нестабильной обстановке работники прибегали к ограничению физической свободы детей, когда чувствовали, что у них нет других способов установить границы. Там Таня познакомилась с Диланом, с которым потом стала встречаться. Покинув детский дом в 16 лет, девушка обнаружила, что беременна. У пары родился мальчик Люк, которого Таня воспитывала полгода, а затем он перешел под опеку матери Дилана. Год спустя, остановившись в приюте для бездомных, девушка познакомилась с Ли.
Психотерапия с Таней проходила медленно: в процессе мы осторожно, даже мягко, подбирались к безжалостному насилию и жестокости в прошлом. Воспоминания о том, что она видела и от чего страдала, были настолько сильны, что сохранялся риск возобновления травмы, заставлявшей Таню снова переживать самую острую боль детства, пока мы стремились понять, как это влияет на нее сейчас.
Но забота и поддержка не могли оградить Таню от последствий этих событий и от той физической формы, которую они приняли. Как и у многих женщин, переживших серьезную травму, воспоминания были закодированы в теле, сохранены физически, поэтому она чувствовала, что не просто вспоминает события, а активно переживает их заново. Как пишет психиатр Бессел ван дер Колк, «тело помнит все» и сохраняет повышенную бдительность: даже малейший триггер способен вернуть человека в то время и место, где произошло худшее событие в его жизни[32]. Для повторной травматизации может быть достаточно щелчка выключателя, шагов по половицам или открывающейся бутылки, если эти звуки когда-то были предвестниками серьезного насилия и страданий.
