Она исчезла в коридоре. Наша входная дверь со щелчком закрылась.

Кэрран нахмурился.

— Она что, только что украла нашу еду?

— Ты можешь обсудить это с кланом буда, — сказала я ему. — Но поскольку наш сын сегодня укусил их альфу, я не знаю, насколько мы сможем там продвинуться.

— Он укусил Андреа?

— Угу.

— За лодыжку?

— Вообще-то, за голень. Она сказала, что его зубы задели кость.

— Хороший укус, — сказал Дерек.

Кэрран улыбнулся шире. Хорошо, что Джима здесь не было. Они, вероятно, дали бы пять.

Я взглянула на Конлана. Он спал, ни о чем не заботясь. Сегодня моя жизнь непоправимо изменилась. Ничто и никогда не будет прежним. К тому времени, как Конлан проснется, мне нужно было придумать, как с этим справляться.

Кэрран небрежно подошел и стащил кусок хлеба у Джули.

— Что его взбесило?

Я вытерла руки кухонным полотенцем.

— Хочешь сначала поесть или посмотреть коробку?

— Что за коробку? — спросил Дерек.

Кэрран взглянул мне в лицо. Выражение его лица посуровело.

— Сначала коробку.

* * *

КЭРРАН НАКЛОНИЛСЯ К коробке, стоявшей на столике на веранде. Его ноздри раздулись. Золото перекатилось по его серым радужкам.

Верхняя губа Дерека приподнялась, обнажив кончики зубов. Теперь он был похож на волка. Хищного, дикого волка.

— И чем же вам пахнет? — спросила я.

— Хищником, — сказал Дерек. — Никогда раньше не чувствовал ничего подобного.

— Ты уверен? — спросила я.

— Пахнет паникой и спасением собственной жизни, — сказал Дерек. — Я бы запомнил это.

— Пахнет вызовом, — сказал Кэрран.

Джули нахмурилась, глядя на коробку.

Кэрран открыл ее и достал розу. Его голос приобрел спокойный размеренный тон, как будто он говорил о погоде.

— Интересно.

Тетя сосредоточилась на коробке.

— Я видела такое раньше.

Ох, боженьки.

— Что это?

— Это старый способ объявить войну.

Чудненько.

— Такое было использовано для преодоления языкового барьера. Перевод не требуется. Подчинитесь нашим требованиям или… — Ее полупрозрачные пальцы коснулись ножа. — Мы перережем вам глотки и превратим ваш мир в пепел.

Все лучше и лучше.

— Мог ли отец…?

Она покачала головой.

— Таков был путь уру. Чужаков. Варваров. Твой отец — цивилизованный человек. Если бы ему пришлось объявлять войну, он бы первым делом позвонил тебе.

Что ж, по крайней мере, я могла ожидать телефонного звонка до того, как Роланд устроит Армагеддон и убьет всех, кого я люблю.

Джули вышла.

— Что насчет розы? — спросил Кэрран.

— Я не знаю, — сказала Эрра. — Иногда в коробку кладут мешочек, символизирующий дань уважения.

— Заплати нам, и мы уйдем? — спросила я.

— По сути. Я никогда не видела такого цветения. Роза — цветок королев. Когда твоя бабушка строила Висячие сады, она наполнила их розами.

И в этом-то и заключалась проблема. Мы знали, что для нас значит роза. Мы понятия не имели, что это значит для того, кто отправил коробку.

Джули вернулась с листом бумаги и карандашом.

— Откуда мы узнаем, кто ее отправил? — спросил Дерек. — Зачем объявлять войну и не называть себя?

Эрра повернулась ко мне.

— Ты видела посланника?

— Нет.

— Если мы подождем достаточно долго, то узнаем, — сказал Кэрран, его взгляд потемнел.

— Они сделали подпись, — сказала Джули.

Все посмотрели на нее.

— Коробка светится синим, — сказала она, рисуя. — На крышке более светлый синий символ. Она подняла бумагу. Два круга, соединенные двумя горизонтальными линиями. Это было похоже на старомодную штангу.

— Алхимический знак мышьяка? — Я нахмурилась. Это не имело смысла.

— Это также может быть астрологическим символом противостояния, — пробормотала Джули.

Я взглянула на тетю. Эрра моргнула.

— Изур?

— Что такое Изур? — спросила Джули.

Эрра опустилась во двор, где первые звезды усеяли темнеющее небо, и указала в направлении Большой Медведицы.

— Изур, звезда-близнец.

Глаза Джули загорелись.

— Не делай этого, — сказала я ей.

Она протянула руки.

— Инопланетяне.

— Нет.

— Да ладно, почему это не могут быть инопланетяне? О-о-о, может, вся твоя семья инопланетяне.

Я повернулась и пошла обратно в дом.

— Куда ты идешь? — окликнул меня вслед Дерек.

— Мне нужно выпить.

Я вошла на кухню. Конлан все еще лежал на подушке. Все еще в полуформе. Передо мной мелькнуло искалеченное тело Джули на грани комы, наполовину человека, наполовину животного, запертого на больничной койке, накачанного успокоительными, потому что в тот момент, когда Дулиттл прекращал накачивать ее успокоительными, она превращалась в лупу.

Холодная и острая тревога пронзила меня где-то внизу живота.

Я рывком открыла бутылку сангрии, налила стакан и выпила ее залпом.

В дверь вошел Кэрран. Он двигался в полной тишине. Если бы мое периферийное зрение было хуже, я бы никогда не узнала, что он здесь. Он обнял меня и притянул к себе. Я прижалась к нему, чувствуя тепло его тела. Я так скучала по этому. Я скучала по нему.

Он вдохнул аромат моих волос.

— Что случилось? — спросил он тихим голосом.

— Что, если он не сможет превратиться обратно?

— Он превратится обратно. Для него это был волнующий день. У него прут гормоны. Он сожжет их во сне. — Кэрран поцеловал мои волосы.

— А что, если он этого не сделает? Моя кровь сильнодействующая, и концентрация Lyc-V в его крови зашкаливает. Что, если он взбесится?

Кэрран повернул меня к нашему сыну, прижимая к себе. Его голос был спокойным и успокаивающим.

— Такого не будет. Посмотри на него. Он пропорциональный. Посмотри на его челюсти. Они подходят друг другу, они хорошей формы. Длина его ног и рук идеальна. Он сделал это инстинктивно. Он не сопротивлялся, он просто сделал это. От лупы исходит вонь. От него пахнет чистотой.

Он потрепал меня по плечам.

— Он укусил Андреа. Он знает ее с рождения.

— Он был напуган. Это хорошо.

Это успокоило.

— Лупы не пугаются.

— Нет, не так. Они нападают вслепую. Взрослые могут быть хитрыми, но когда дети беснуются, они становятся дикими. — Он снова поцеловал меня. — Видела бы ты его в лесу. Он плескался в ручье. Он везде лазил, все обнюхивал, будто кто-то снял с него поводок. Он наш ребенок. У него это есть.

Мы стояли вместе, прижавшись друг к другу, и смотрели, как спит наш сын.

— Андреа назвала меня долбанутой мамашкой.

— Андреа иногда нужно заткнуться к чертовой матери.

— Мне не с кем себя сравнивать, — сказала я ему. — Я не знала свою маму, а Ворон не был образцовым отцом.

— Малышка Би — прекрасный ребенок, — сказал Кэрран. — Но она буда. Она пахнет как гиена-оборотень, она ведет себя как гиена-оборотень, и другие гиены-оборотни точно знают, кто она такая.

— К чему ты клонишь?

— Там нет сюрпризов. Он, — Кэрран указал на Конлана, — полон сюрпризов. Это будет весело.

— Я не хочу, чтобы у него закончилось детство как мое. — Откуда это вообще взялось?

В голосе Кэррана проскользнул намек на рычание.

— У него есть я и ты. Он не закончит так, как мы, и мы не закончим так, как наши родители. История не повторится. Я этого не допущу.

История имела обыкновение переворачивать самые продуманные планы, как взбесившийся бульдозер.

— Знает ли он, что я его мама, когда он в своем зверином обличье?

— Да. Я знал, что мои родители — это мои родители.

— Но знает ли он?

— Он узнал во мне своего отца.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я сказал ему остановиться, и он остановился.

— Может быть, он просто думал, что ты больший лев.

— Поверь мне, он знает нас. Наш запах, звук наших голосов. Он знает, что мы его родители.

Он знал, кто я, он знал, кто такой Кэрран. Хорошо. У меня получится. Раньше я делала вещи посложнее.