– Вы небось всякие бурбоны пьёте, – мечтательно протянула она. – А мы народ нищий, простой.

Ей было всего двадцать девять лет. Но казалось – все пятьдесят. Алкоголь оставил явные следы на её лице, и сквозь них была красота читалась с трудом, а ведь она была очень красивой раньше, одна улыбка чего стоила.

– Она привозила вам ребёнка? – не стал тянуть время я.

И положил на грязный стол пачку денег. Глаза женщины загорелись, и даже снова красивыми живыми стали. Она потянулась к деньгам, но я покачал головой. Сначала информация.

– Да привозила… годика полтора ему было. Сказала, что его ищет мафия. Вы, то есть. И что Карина в опасности, а ребёнка спрятать надо. А тут его кто будет искать? Никто и не искал, – развела руками она.

– Он жил здесь?

– А вам что, не нравится? Я заботилась о нем. Своих то детей у меня быть не может, с тех пор, как аборт сделала…я готовила ему каждый день, мы гулять ходили. Опять же газ у меня есть… Он даже плакать меньше стал, спокойнее ему было, чем с мамкой, мамка то больно шебутная.

– Вы пьёте, – сказал я.

Я заставлял себя не торопиться. Дать ей досказать все. И я боялся ответа на главный вопрос.

– Ну и что? Все пьют. А маленького тут никто не обижал, все мои друзья его любили.

– Где ребёнок сейчас?

Таисия улыбнулась, ещё раз выпила, затем неспеша закурила. Макароны начали подгорать, она выругалась и выключила под ни и огонь.

– Весной, – начала она. – Да, весной, вначале, я ездила к мужику. Есть у меня мужик, километров сто от города. Ну и грешна, выпила… Утром проснулась, мальчишки нет. Думала помер. Думала, приедет Карина, что я скажу ей?

– Дальше, – поторопил я, слыша, как от ужаса моё сердце бьётся где-то в ушах.

– У нас тут все нищие, – продолжила она. – Никого детьми ненужными не удивишь. Зинка, соседка, так вовсе троих мелких дома оставила и к хахалю уехала. Неделю они дома сидели, пока я ментов не вызвала. Благо, живые…а там младшему годик всего.

– Дальше! – рявкнул я, теряя терпение и самоконтроль.

– Да все с твоим сыном хорошо, – обиделась Таисия. – Нашли его. По новостям даже показывали местным, мамку искали. Я уж звонить не стала, что я скажу? У меня даже документов никаких на ребёнка не было. И номер Карины я тоже потеряла. Вот приедет, скажу, в детдоме твой сын. А что, там хорошо, сыто тепло, на всем готовом…

Я опустился на стул, забыв про свою брезгливость. Мне просто нужно было посидеть. Минуту. Таисия деловито накладывала в тарелку подгоревшие макароны, а я сидел, и под звон в ушах осознавал, что я знаю, где искать моего сына. И что он совсем близко.

Месяц. Я была мамой целый месяц. Сенька не начал чудесным образом разговаривать, но смотрел на меня без настороженности. Мы оба привыкли друг к другу, и это, без преувеличения, было прекрасно. Я наслаждалась каждым мгновением материнства. И как только все немного поуспокоилось мы с Сенькой стали ходить по врачам. Я не хотела, чтобы происходящее походило на медицинскую комиссию, это стресс и для взрослого. Я сказала себе – мы никуда не спешим. Один специалист раз в несколько дней. Сегодня мы были у психолога. В красивом светлом кабинете Сеньке понравилось. Он играл, доктор, милая девушка, примерно моя ровесница, с удовольствием за ним наблюдала.

– Чудесный малыш, – заключила она. – Вам повезло друг с другом. Вы настолько профессионально себя ведёте, что я даже не уверена, что вам нужна моя помощь.

– У него много страхов, – неуверенно ответила я. – Я не хочу их усугубить.

Сенька играл в кубики. Кубики он любил любые. И сначала, прежде чем строить башни он рассматривал каждую картинку на каждой стороне. Словно старался запомнить, словно это имело значение.

– Детская память щадяща, – сказала девушка. – Она выбрасывает многие воспоминания. Но она избирательна. Сеня не помнит, как он оказался ночью на парковке, кто его там оставил. Но он помнит ощущения. Помнит холод. Темноту. Страх быть одному. Так же и с алкоголем, он наверняка не помнит, кто его напугал, но запах вызывает стойкие ассоциации и страх. Поэтому даже забытые давно события оставляют глубокие раны в душе, психологические травмы, от которых сложно избавиться. Так дети, которые голодали по-настоящему, потом будут переедать и прятать еду впрок.

– И как быть?

– Так же, как и раньше, Дарья, – улыбнулась она. – Вы все делаете правильно. Просто любите его и будьте рядом. Пусть он верит вам и верит в вас, не подводите его.

Домой шли не спеша. Золотых листьев, так любимых Сеней уже не было, мокрую грязь сковал лёд. Теперь у Сеньки была новая забава. Он находил лужи, которые пересохли под тонкой коркой льда, и медленно вышагивал по ним, глядя, как по поверхности льда разбегаются хрусткие трещинки.

Силы продавить лёд до сухого дна у него не хватало, но он топал, старался, а я рядом стояла. Иногда, делала фотографии – их мало не бывает. Любой момент рядом с Сенькой мне казался достойным увековечивания.

Я доставала телефон, чтобы сфотографировать, какое у Сеньки смешное сосредоточенное лицо, когда раздался хруст. Секундная паника, но ребёнок на месте, мало того, счастлив. Ему наконец удалось сломать корку льда ботинком, первый раз.

– Мама! – сказал он и моё сердце совершило тройной кульбит в груди.– Мама!

И пальчиком показал на дырку во льду – получилось. Мне хотелось и смеяться, и плакать, и тискать и целовать своего мальчика, но я помнила, что с ним надо быть осторожной. Всплески эмоций тоже могут испугать.

– Молодец, – улыбнулась я. – Ты стал ещё больше и сильнее, и у тебя все получилось. Я горжусь тобой.

Сенька выломал кусочек льда и нёс его домой всю дорогу. Я опасалась, что в рот засунет, но для этого Сенька был слишком серьёзен и деловит. Поэтому просто нес, и донёс, а дома льдинку определили в морозильник.

От мороза детские щеки зарумянились, кудряшки примялись шапкой. Сенька сидел за столом и с удовольствием пил какао, заедая булочкой, а я любовалась им. Больше он ни разу ничего не сказал, но произнесенное дважды словно выжгло душу насквозь. По хорошему выжгло, оставляя шрам, который я буду носить с гордостью, раз за разом вспоминая, как оно было. Мама!

Телефон зазвонил вырывая из тёплых мыслей. Я посмотрела на экран, чертыхнулась, но вышла в коридор и взяла трубку.

– Дарья! – требовательно проговорила женщина. – Карим не берет трубку! Мы должны были лететь к морю на выходные, я три купальника выбрала! Он не берет трубку!

Господи, как я устала от женщин Карима. Я была бы рада не общаться с ними, но они похоже передавали друг другу мой номер, как преходящее знамя, иного объяснения у меня не было.

– Рита…

– Эта дура ничего не знает, – рассердилась собеседница.

– Карим Амирович занят работой, – спокойно ответила я. – Если он сочтет нужным, то сообщит вам необходимую информацию сам.

Как её зовут? Диана? Виолетта? За два года они просто слились в одно надоевшее нечто. Я сбросила звонок, а потом и вовсе заблокировала номер. Что мне за это будет? Пока я выйду из отпуска, у Булатова уже новая женщина будет.

– Нас это ничего не касается, – сказала я Сеньке, возвращаясь на кухню. – Мы с тобой без них счастливые, да?

Налила себе какао. Сделала горячее, чем Сеньке. Отхлебнула и с удовольствием закрыла глаза. Сенька протопал к холодильнику, проверять, как в морозилке поживает его льдинка. А я вдруг подумала, что там делает Булатов? Быть настолько не в курсе его дел было дико и непривычно. Хотелось набрать Риту и спросить, что происходит, но я удержалась. Он наверняка ищет сына. Я мысленно пожелала ему удачи, и даже стыдно вдруг стало – Булатову так плохо сейчас, а я просто бесстыдно счастлива.

Я погрузилась в свои мысли настолько, что не заметила стук. Сеньке пришлось потрепать меня по коленке, привлекая внимание.

– Что? – встрепенулась я.

Детский пухлый пальчик показал на входную дверь. В неё стучали. Звонок я отключила, потому что резкие громкие звуки тоже Сеньку будоражили. Посмотрела в глазок и отпрянула – Булатов. Стоило только вспомнить. Помнила, что он может быть нетрезв, и решила не пускать его в квартиру. Обула тапки и вышла из квартиры.