– Ждёте особого приглашения? – сказал Верг без тени раздражения, как если бы эту же фразу произнёс любой другой человек в иных обстоятельствах.

– Я вот думаю, может нам не стоит вступать сейчас внутрь спортивной секции? Я и отсюда всё прекрасно вижу. Хотя, если вы собираетесь поучать меня работе на каждом снаряде индивидуально, показывая на собственном примере, то…

– Можем пропустить, раз вы того желаете. Да и, честно говоря, у меня нет особого желания показывать вам приёмы работы на снарядах, если только в этом нет резкой необходимости. Видите вон того парня в сиреневой майке? Это тренер, Вениамин.

– Не любите спорт?

– Как и вы.

– Так сильно заметно?

– Ну что вы. Выглядите вы хорошо, но на атлета не тянете. Рыбак рыбака, как говорится.

Администратор и Рафаэль понимающе переглянулись.

– Ну что ж, в таком случае предлагаю подняться на финальный ярус, он-то вас должен заинтересовать. По крайней мере, отделка у третьего зала иная, нежели у предыдущих двух.

– Заинтриговали.

Вход в третий куб обнаружился с неожиданной стороны. Если проводить аналогию с циферблатом часов, то обеденная располагалась на цифре шесть, спортзал на цифре двенадцать, а третья комната (пока ещё с неизвестной направленностью) была ровно на тройке.

Из-за не совсем симметричной конструкции, прозрачный мост был явно длиннее предшественников. А ещё внешняя прошивка самого помещения оказалась вовсе не прозрачной, как могло показаться с первого этажа.

– Зеркало? – немного удивлённо, нахмурив брови, спросил Рафаэль, хотя и так прекрасно знал ответ.

– Не любите собственное отражение?

– Просто странно. Прозрачные парящие кубы, один из которых ещё и зеркальный. Признайтесь, на самом деле это проектировал душевнобольной.

– Как вы изменились в тоне.

– Простое лёгкое возмущение. Мне немного некомфортно находиться в таком ээээ…

– Перенасыщенном месте?

– Да! Хорошее слово. Именно.

– Значит, задумка удалась.

– М?

– Ну как же, разве вы не поняли?

– Будьте добры.

– Нарочитая вычурность просто необходима, чтобы вытащить субъекта из привычной среды его обитания. Неужели бы вы пожелали лежать в казённом санатории, где каждая деталь напоминала бы вам больницу? Не думаю. А тут, – Верг снова охватил взглядом пространство, – как будто попадаешь в декорации сна. Разве не чудесно?

– Не знаю.

– Пройти внутрь не желаете?

– А что меня там ждёт?

– Магия кино.

– Правда? В этой огромной комнате вы крутите фильмы?

– Причём абсолютно на любой вкус, либо на спаренных сеансах устраивается голосование из предложенных подборок.

– Личный кинотеатр. Очень недурно.

– Ознакомитесь? Там, насколько мне известно, сейчас крутят научную постановку «Пищевая цепь», включенную по просьбе Лизаветы Павловны.

– Павловны?!

– Понимаю ваше возмущение, но бывает и такое.

– Откуда у вашей Лизаветы появилось отчество? Они запрещены.

– Не переживайте, ниоткуда оно у неё не появилось. Просто эта возрастная дама со своими причудами. У неё очередное… обострение. Ходит тут, знаете ли, везде представляется Лизаветой Павловной. Мы очень лояльны, не любим грубостей и принуждений, только в самых исключительных случаях. И ещё вот забавное: когда эта Лизавета попросила вписать её в гостевой лист как Павловну, то я сначала всячески отказывал, объясняя невозможность выполнить данную просьбу элементарным отсутствием такой графы. «Отчеств больше нет» – так я и уведомил эту прелестную женщину, на что она отняла мой рабочий планшет и в графу «имя» дописала слитно к имени это выдуманное отчество. Получилось: Лизаветапавловна. Ну не прелесть? Как такому человеку можно отказать в маленькой глупости?

– Действительно. Как? Давайте глянем ваш зал. – На этот раз Рафаэль без приглашения двинулся по пропасти в сторону двери, держа уверенный шаг. Но посмотреть ему отнюдь хотелось не на отрывок научного фильма с сомнительным названием, а на саму женщину. Возможно, именно с ней он попытается сдружиться, подробно расспросив о природе таких рудиментарных замашек.

Первым в глаза бросился фрагмент экрана с монохромным изображением. Яркое сменяющееся пятно находилось сейчас чуть правее от середины, частично освещая мягкие стены зала. По правую руку Рафаэля роль стены выполняла площадка для кресел, чей уровень стремительно опускался ближе к экрану. На первых рядах можно было разглядеть подсвеченные подлокотники крайних кресел.

Шаги Верга не были слышны. Только еле уловимое ухом дыхание (осязаемое скорее умом, нежели действительностью) чувствовалось за спиной. Сам Рафаэль шел немного крадучись, не отдавая себе в таком поведении отчёта. Каждый шаг расширял ему обзор на картинку. Появилась возможность различать мелькающие фигуры вперемешку со сменяющимися пейзажами.

«Теперь, когда мы разобрались с вопросом непосредственной связи внешней энергии нашей планеты с лично-внутренней, то можем перейти к эксперименту» – сказал с экрана мужчина в белом халате, пристально глядя в глазок камеры, от чего создавалось ощущение зрительного контакта.

Рафаэль дошагал до первого ряда, откуда открывалась вся зона кресел. Ровно посредине (ряд 8 место 5) восседала сухощавая маленькая женщина. На её голове пестрила солнцезащитная соломенная шляпа с гигантскими бортами, свисающими лёгкой волной по всему радиусу. Также на лице Лизаветы Павловны имелись солнцезащитные очки, а от руки её поднималась изящная полоска сигаретного дыма. Похожая на цветок старушка улыбнулась, посвящая свой добрый взгляд прибывшему гостю.

– Оставайтесь, сейчас начнётся моя любимая часть! – выкрикнула дама, после чего улыбка её исчезла, превратив лицо во внимательную маску, жадно впитывающую информацию.

Рафаэль с мгновение поколебался, но решил всё же принять приглашение, усевшись на ближайшее кресло. Прекрасного образца велюр почувствовал он, проведя рукой сбоку сиденья. Такие чехлы не встретишь и в премиальных залах, рассчитанных на людей высшего света. Пока Рафаэль вошкался, чёрно-белый фильм шёл в своём темпе.

На первом плане всё тот же мужчина в белом халате. За его спиной, на больничной каталке, лежала совсем юная девушка, накрытая до подбородка белым покрывалом. Центральная фигура что-то говорила, но пока слова воспринимались оторвано от контекста. Наконец Рафаэль перестал вошкаться, сосредоточившись на происходящем. Администратор же остался стоять неподалеку, с интересом смотря то на экран, то на лицо гостя.

«Эта юная дева стала жертвой редкой болезни, которая изводила бедняжку долгие месяцы вплоть до полного истощения. Что же происходит с человеком в последнее мгновение его жизни, перед окончательным затмением? Сейчас, на её примере, мы попытаемся понять механизм последней вспышки сознания, и как эта вспышка позволяет нам прожить наши убеждения в религиозном контексте».

Как только мужчина закончил говорить, кадр плавно свернулся, развернувшись затем допотопной рисованной графикой. Теперь тело девушки выглядело наброском без деталей. В окрашенное в притемнённый белый пространство внутри её черепной коробки аниматор дорисовал светящуюся лампочку, а с конца цоколя появилась чёрная полоска на манер фитиля, запутанного хаотичной линией и протянутого по всему телу.

«Отбросив научную терминологию, перейдём на детский сленг, который максимально доступно сможет раскрыть такой сложный вопрос. С самого рождения в нас запускается человеческий фитиль, являющийся отрезком от пункта «А» – рождением, до пункта «Б» – смертью».

На экране кончик чёрной линии воспламенился, начав свой медленный путь со всеми хаотичными перипетиями.

«В разные эпохи средняя продолжительность жизни менялась, каждый раз увеличиваясь при интенсивном развитии медицины. Опираясь на наш век, можно с полной уверенностью сказать, что женский показатель как никогда высок: восемьдесят пять лет. Но вы должны помнить о многочисленных аномалиях, случающихся постоянно.

Генетика, наследственность, несчастный случай, злой рок, судьба; что угодно может прервать жизнь, не включив индивида в общий список счастливчиков. Этой девочке не повезло. Её отрезок достаточно быстро сгорел, умертвив неразвившийся ум и тело».