Но Ратта также и заметила, что Кахир по-прежнему не поднимает глаз на женщин. И всерьез испугалась. Как-то она подошла со спины и положила руку ему на плечо. Нежно провела по нему и почувствовала, как сжался несчастный парень. Его ведь годами избивали за одни только непристойные с точки зрения матери Весты мысли.

А он всего лишь разглядывал девушек. Пытаясь понять, чем они отличаются от мужчин и почему его к ним так тянет.

– Хочешь тушеное мясо козленка? – ласково спросила Ратта. – Ты его вчера убил, а я приготовила. С пряными травами, как ты любишь.

– Спасибо, – благодарно посмотрел на нее Кахир.

Ратта вдруг поняла.

– Я не твоя мать. Я … – она запнулась. – Чужая тебе женщина. С которой ты…. Можешь чувствовать все тоже, что и остальными.

– А кто моя мать? – жадно спросил Кахир.

– Я не могу тебе этого сказать, – Ратта тяжело вздохнула. – И об отце тоже. Ты – собственность Храма. Но это не навсегда. Скоро начнется война. И ты совершишь на ней много подвигов. Дай ей то, что она хочет.

– А чего она хочет? – настороженно спросил Кахир, который сразу понял, что речь идет о настоятельнице Храма.

– Главное, это голову своего смертельного врага. Императора. Ну и все, что ему принадлежит. Империю, – сказала равнодушно Ратта.

– Но почему я должен завоевать ее для матери Весты?

– Потому что ее улыбка всегда будет тебе дороже улыбок самых красивых в мире женщин.

– Понимаю, – кивнул Кахир. Лицо его было серьезно. – Потому что она мать-настоятельница.

– Да. Мать… Так ты хочешь козленка? – Ратта белозубо улыбнулась. То, что Кахир больше не страдает от бесконечных побоев, делало ее такой счастливой. Она словно расцвела.

Но вот его боязнь женщин… Как бы это проверить?

Ратта прекрасно знала, что ни одна из послушниц не осмелится войти ночью в келью Кахира. Его-то Веста больше бить не будет. Но сестры и послушницы в полной власти матери-настоятельницы. И все ее боятся до смерти. Видимо мать Веста запретила женщинам приближаться к Кахиру.

Кроме Ратты, под присмотром которой он вырос. И которая заботилась о том, чтобы он был сыт и о его здоровье. И Ратта решилась. Кахир был для нее всем с тех пор, как она взяла его на руки, новорожденного. Это Ратта спасла ему жизнь, прикладывая к материнской груди против воли самой Весты. Но она была слишком слаба, чтобы Ратту оттолкнуть. И Кахир выжил. А теперь надо позаботиться о другом.

Она шла по мрачному узкому коридору, особенно холодному по ночам, прижимая к груди глиняный кувшин. Всем, кто попадался на пути, Ратта говорила:

– Кахир приболел. Простудился. Я несу ему травяной отвар.

И все понимающе кивали. Мать есть мать. Многие считали Кахира сыном Ратты, а она эти слухи не опровергала. Скоро Храм успокоится. Все улягутся и, намаявшись за день, погрузятся в глубокий сон. Их с Кахиром никто не потревожит. Ратта боялась того, что собирается сделать. У нее не было мужчины с тех пор, как она попала в Храм. Да и тех двоих ублюдков, что решили ее невинности в грязном бараке красных каменоломен, она мужчинами не считала. Это были скоты.

На самом деле Ратта прекрасно понимала мать Весту, которая тоже через это прошла. Насилие это чудовищно. Поэтому ни с кем из братьев по новой вере Ратта так и сошлась, хотя засматривались. И сейчас она была женщиной хоть и зрелой, но далеко еще не старой. В самом соку.

Тело Ратты было крепким, талия тонкой, а грудь упругой и кипельно белой, в отличие от обветренного лица. Ратта невольно чувствовала ее, когда прижимала кувшин, особенно выпирающие соски. Сердце оглушительно стучало.

– Кахир, – негромко позвала она, приоткрыв дверь.

Он уже лег и очень удивился, что кто-то пришел к нему в келью так поздно.

– Сестра? Что случилось?

Кахир сел. Несмотря на холод, спал он без рубашки. Свет в его келье был скудным, он проникал сюда через небольшое узкое окошко, но луна сегодня светила особенно ярко. И Ратта смогла рассмотреть мощный торс и литые грудные мышцы. Щетину на подбородке, которая росла стремительно. Кахир выглядел намного старше своего возраста. Ему сейчас было почти двадцать солнц, как говорят эти высшие. Или лет, как принято считать в Храме. Но на вид так гораздо больше. Мужчина!

– Что у тебя в руках? – с любопытством спросил Кахир.

– А, это… Это вода, – Ратта осторожно поставила кувшин на шаткий деревянный стол.

И села на кровать. Кахир невольно вздрогнул и отодвинулся.

– Не бойся, – ласково сказала Ратта. И погладив парня по груди, покрытой, словно шерстью курчавыми черными волосами, почувствовала, как он напрягся. Задела сосок и сама невольно покраснела. Но она уже решилась. – Ты вырос, Кахир. И ты не должен больше бояться женщин.

– Но ведь похоть это чудовищный грех, – сказал он хрипло. Мышцы напряглись. Жар охватил все тело. Кахир снова хотел отодвинуться, но не смог.

– Я тебе помогу. Ложись. В первый раз я сама.

Ратта ласково коснулась рукой его плеча, принуждая лечь. И хоть рука ее была слабой и легкой, как перышко по сравнению с сокрушительной силой Кахира, он послушался. Когда он лег, Ратта стала его гладить. Сначала обнаженный торс, потом ее рука опустилась ниже. Нет, все в порядке. Его мать не успела. Слишком могучий организм. Веста так и не смогла выбить из ненавистного сына чувственность.

Аль Хали. Кровь и плоть Ранмира. И ничего ты с этим не сделаешь.

Ратта несмело коснулась губами дрогнувшего пупка. Стала нежно целовать живот. Она и сама боялась. Отстранилась и вопросительно посмотрела на Кахира: он, казалось, не дышал. И Ратта стала поднималась своими горячими губами вверх. Целуя его грудь, потом шею. И, наконец, их губы встретились. Кахир нет, не застонал. Зарычал.

– Тихо, милый. Нас могут услышать. А я хочу прийти к тебе еще… И еще…

Она села на него, продолжая гладить:

– Вот так… Забудь о том, что это грех… Ты должен стать мужчиной. По-настоящему.

Она невольно охнула, когда нашла его огромный член и попыталась принять. Сначала была боль. Ратта невольно подумала, что юные послушницы, должно быть, чувствую тоже во время страшного обряда. Когда их посвящают богам и одному из них надо принести в жертву девственность.

Ратта попыталась привстать, но Кахир вдруг жадно ее схватил, и она почувствовала свое тело в каменных тисках. Ни вздохнуть. Он резко двинулся, потом еще раз, и еще… И боль ушла. Они старались давить свои стоны и сдерживать крики. В святилище Триады творился немыслимый грех. Но им уже было все равно…

… Когда в горах появился Шон, сердце у Ратты упало. Вот оно! Свершилось! Она и хотела этого, и боялась с тех пор, как стала по ночам приходить к Кахиру.

– Идем со мной на равнину, – решительно сказал он. – Ведь ты больше не рабыня.

– Нет, милый, – она погладила его по сизой от щетины щеке. – Там, внизу, тебе не нужна буду я.

– Неправда! – сверкнул глазами Кахир. – Ты всегда мне будешь нужна! Я тебя люблю!

Ратта горько рассмеялась:

– И снова нет. Я твоя первая женщина. Сколько их еще будет. Мне достаточно того, что ты будешь меня помнить. Ты рос дикарем. Не видел ничего. Там, внизу, тебя ждут прекрасные города. Девочкой я была в Игнисе. Как же он красив! Мраморные дворцы, журчащие фонтаны, рынки, где пахнет так вкусно, что поневоле хочется съесть все, что лежит на прилавках. Это праздник, Кахир! Ты откроешь для себя новый мир. И удивишься тому, как он огромен. И сколько в нем соблазнов. И все это может стать твоим, включая Игнис.

– Я не понимаю, – нахмурился Кахир. – Что значит, моим?

– Империя, Кахир. Со всеми ее огромными богатствами. И самыми красивыми женщинами. Где твое слово – закон. Где все жители – твои подданные. От высокородного сьора до самого последнего раба. И самый прекрасный на свете дворец – он твой, – Ратта тихонько вздохнула. – Ступай, Кахир. Иди вниз. Возьми то, что по праву рождения твое. Когда-нибудь ты узнаешь…

– Узнаю что?

Ратта вздрогнула и резко обернулась. К ним решительно шла мать-настоятельница.