– Откуда ты знаешь?! Если я не буду его бить, и Кахир перестанет меня бояться, то верх в нем возьмет аль Хали. Чудовище вырвется наружу.

– Оно скорее вырвется из-за побоев! Когда-нибудь он схватит ваш кнут и переломит его, как соломинку. А потом и вас.

– Тогда его казнят, – мстительно улыбнулась мать Веста. – Ему отсюда не уйти. В одиночку в горах не выжить. Да и куда он пойдет? Ублюдка нигде не ждут.

«О, как же ты ошибаешься, – Ратта вытерла слезы. – Кахир везде выживет. А такой искусный меч нужен любому лэрду. Надо уговорить Кахира

бежать».

Но случилось другое. В северных горах внезапно появился Ханс. Видимо, с важными вестями. И Ратта догадалась: скоро начнется война. Это шанс для Кахира. Ему не придется бежать из Храма. Он спустится на равнину вместе с другими мужчинами и вольется в ряды горцев, которые отправятся на войну с аль Хали. И когда Кахир станет героем, а иначе и быть не может, мать Веста больше не посмеет поднять на него руку. Война для Кахира означала свободу.

Во время учебного боя с Хансом бастард аль Хали не удержался на ногах. Они сражались на самом краю горной кручи, и Кахир упав на камни, стремительно покатился вниз. Он успел повиснуть на руках, они у юного воспитанника Ханса были неимоверно сильные. Поэтому Ханс, нагнувшись над пропастью, не спешил вытаскивать парня.

– Как ты там? – насмешливо спросил он, глядя на черную макушку, торчащую над каменной грядой.

– Нормально, – Кахир сплюнул вниз, и его плевок смачно разбился об острые камни.

– Не боишься. Это хорошо, – удовлетворенно кивнул Ханс. – Ладно, вылезай оттуда, – он протянул Кахиру руку.

Миг – и парень оказался наверху.

– Я тебя зацепил, – озабоченно сказал Ханс, заметив кровь на плече у Кахира. – Дай-ка рану промою. Снимай рубашку.

Кахир отшатнулся.

– Что такое? – нахмурился Ханс. – Я не девица, чтобы меня стесняться. Да и девицы, небось, уже все рассмотрели, – рассмеялся он, оглядывая ладную фигуру своего воспитанника.

Но Кахир отчего-то помрачнел.

– А ну, раздевайся! – прикрикнул на него Ханс. – Ты собрался в поход. А там, бывает, мужики купаются голыми, когда дорвутся до воды. Причем, скопом, а не поодиночке. Ишь, какой стеснительный нашелся!

Парень, молча, стянул рубашку, и Ханс ахнул, увидев багровые рубцы:

– Кто ж тебя так?

– Мать-настоятельница, – хмуро сказал Кахир. – Я виноват.

– Тем, что родился на свет, – понимающе сказал Ханс. – Так вот, значит, как она мстит.

– Я не понял, брат? – удивленно посмотрел на него Кахир.

– Потом поймешь. Идем-ка к Ратте. Она с этим лучше справится, – Ханс кивнул на рану на плече у Кахира. И задумчиво сказал: – А вот что делать с этим…

Рубцы на спине у парня оказались очень уж красноречивы. Поэтому после перевязки Ханс спросил у Ратты, отозвав ее в сторонку:

– И часто она его бьет?

– Почти каждый день, – Ратта в отчаянии закусила губу. – Умоляю, брат, останови ее! Стоит Кахиру обратить внимание на какую-нибудь девушку, как мать Веста требует его к себе. Она словно чует. Сначала отчитывает его, напоминает о смертных грехах, о том, что он находится в Храме, а потом наказывает. Она сама его бьет.

– Понятно, – усмехнулся Ханс. – У других-то женщин рука не поднимется полосовать такое тело, даже у сестер-адепток. Ведь многие прошли через школу имперских борделей и научились ценить натуру. Кахира природа щедро наделила. Хотя, чему тут удивляться? Он же аль…

– Тс-с-с! – Ратта испуганно приложила палец к губам. – Об этом никто не знает кроме нас с тобой! Только мы побывали в красных каменоломнях вместе с матерью Вестой! Мне отрежут язык, если я проговорюсь, – Ратта испуганно оглянулась.

– Я с ней поговорю. В конце концов, в этом есть моя вина.

– О чем ты, брат?

– Веста больше не будет его бить, – пообещал Ханс.

Ратта давно заметила, что он изменился. Стал не таким набожным с тех пор как близко сошелся с высокородными. Он сказал Веста! Не мать-настоятельница! И на Храм теперь смотрит скептически. В голубых глазах Ханса, ярких, как у всех горцев, насмешка. И входит он в Храм без почтения. Гордо расправив плечи.

Мать-настоятельница тоже заметила это. И хоть весть, которую принес на север Ханс, была благая, смотрела на него полновластная хозяйка одного их главных Храмов Триады с неприязнью. Мог бы и на колени встать.

– Зачем ты пришел, брат? – сухо спросила мать Веста.

– Как всегда: за пророчеством, – весело сказал Ханс.

Ну, ни малейшего почтения!

– И оно будет! – торжественно пообещала настоятельница.

– Тебе виднее, говорящая с тенями предков. Я только что видел Кахира.

– И какое отношение это имеет к пророчеству? – голос Весты зазвенел, как перекатывающиеся в сосуде льдинки, бьющиеся друг о друга.

– А ты вспомни.

Ханс без церемоний уселся на каменные ступени. Грубое деревянное кресло хозяйки Храма стояло на возвышении. Как символ ее главенства. Но Ханс давно перестал церемониться.

– Устал я что-то, – притворно вздохнул он. – Умаялся. Пора начинать подготовку к походу. Как только грата Виктория родит, мы и выступим.

– Я не желаю слышать о высших и о том, что они плодятся! – Веста с размаху ударила кулаком по деревянному подлокотнику.

«Чертова ледяная баба», – с неприязнью подумал Ханс, – и откуда в ней столько силы? Неужто и в самом деле, древнейшая кровь?»

– А придется. Твое последнее пророчество гласит, что новым правителем после смерти Ранмира аль Хали станет императорский бастард.

– Все так.

– Ты хотела свести Линара с Китаной. Их ребенка и посадить на трон. Но ничего не вышло. И кто, по-твоему, вернет теперь нам наши земли?

– О вере ты не хочешь спросить? Кто вернет ее?

– Это уж само собой. Но Храмы Триады надо где-то строить. Не только в горах. Я лишь хотел тебе напомнить, что Кахир – тоже императорский бастард. И у него есть все права на трон. Учитывая, какая кровь течет и в твоих жилах. Ты не думала об этом, сестра?

Веста молчала.

– Я сказал тебе, когда мы спаслись из красных каменоломен, что Кахир может улучшить нашу породу. Ему нужна женщина. А лучше не одна. Пусть бы рожали могучих воинов во славу Триады. Но ты бьешь своего сына, чуть ли не каждый день! Изгоняя, как ты говоришь, бесов. Естественное желание мужчины продолжить род. Какие ж это бесы?

– Это мое дело, – сурово сказала мать-настоятельница. – Кахир моя собственность.

– Но когда он станет императором, ему понадобятся принцы. А значит, и яйца нужны, которые ты так стараешься отбить.

– Не смей! – мать Веста вскочила. – Ты святотатствуешь в Храме!

– А то ты не была в борделе, – хмыкнул Ханс. – Там и не такое говорят. Память стала подводить?

– Тихо ты! – Веста испуганно оглянулась на дверь. – Я ведь не думала об этом. Пророчество так туманно. Но, похоже, что именно я могу основать новую династию. И вернуть нам все. Никто больше не посмеет называть нас горцами. Мы – истиные хозяева земель, тех, где сейчас раскинулись ненавистные Игнис, Калифас, Фригама….

– И Чихуан тоже наш, – поддакнул Ханс. И встал: – Вот и не трогай парня.

– Но я не могу допустить здесь, в Храме разврата!

– Ничего, недолго осталось. Скоро я или Шон заберем Кахира. Он вполне готов.

– Что ж. Такова воля Богов, – мать-настоятельница завела свои синие очи под самый купол. – Но Кахир всегда будет моим. И все, что он завоюет тоже.

Ханс, молча, пожал плечами. Главное сейчас – это спасти парня от печальной участи кастрата. Вовремя успел. А уж какова судьба Кахира, и что его ждет там, внизу, одни только Боги знают.

… Ратта чувствовала себя такой счастливой. Ханс ушел. Там, на равнине, он сядет в воздушную гондолу, принадлежащую сьорам Готвирам. И отправится на юг. А раны Кахира стали заживать. Мать-настоятельница снова перестала его замечать, как в те счастливые годы, когда Кахир был ребенком. Триада не признавала летоисчисление, введенное узурпаторами, чужаками. Они перетащили его со своей далекой планеты, как и многое другое. И навязали всем, основав империю. И только горцы теперь считают время по-старому. Никаких солнц и лун.