– Изида – это богиня чьей мифологии? – указал он перстом на горца-джедая.

МакЛауд сделал вид, что он невидим.

– Ну блять, языкатый, это элементарный вопрос!

Братиславов перевёл перст на нудоанархиста.

– Древнеегипетской, – отрапортовал Архаил Ипатьевич.

– Пять, Пореев! Садитесь, – князь посмотрел на Вронскую: – Супруга чья?

– Осириса.

– Пять, Вронская, садитесь. А сестра чья?

– Его же, – хихикнула Адка. – Шалуны были эти древние ёпгиптяне! Всех к Крафт-Эбингу на приём!

– Пять с плюсом, Вронская! – похвалил лектор. – Исида – богиня чего? Райская?

– Плодородия, волшебства, мореплавания, жмуриков, – доложила Аннабела Даниловна.

– А олицетворяет что?

– Супружескую верность и материнство.

– Апппсалютно нахуй правильно! Пять с двумя плюсами! – оценил препод. – Прошу занести в протокол и запомнить, как отче наш, – олицетворением супружеской верности и материнства у египтян являлась особа, состоящая в кровосмесительной связи с родным братом! От себя добавлю, что изображалась Изида женщиной с головой или рогами коровы, из чего вытекает, что моя сердцепоразительница всё-таки тёлочкой, а не оленёночком, лосёночком или кобылёночком. Вам, Фандорин, жирный кол и проклятье до третьего колена (не до седьмого только потому, что вместе бухаем)!

Гордость Галактики сделал вид, что ему похуй и энергично запыхтел вейпом, а князь, сделав все необходимые пояснения на предмет древнеегипетской мифологии, продолжил свой рассказ.

– По пути мы посетили эконом-магазин «Пятёрочка», где приобрели со скидкой два ботла крымского портвейна «Дар Тупина», по словам Изички обожаемого её супругом, пазырь зелёной «Мороши» мне и литруху белого мартини для моей богини (звучит как слоган)… Как справедливо написал ебанутый любомудр Фридрих Говницше: «Когда ты душишь жабу, жаба душит тебя» – на кассе я вступил с нею в неравный бой, в итоге победил и остался со ста рублями в кармане.

Осирис открыл нам дверь совершенно голым, что давало мне призрачно-туманную надежду на то, что мы сумеем договорится – я тоже люблю ходить по квартире и открывать дверь незнакомым людям в обнажённом виде. Однако настораживало то, что супруг и брат был чудовищно волосат и видимо был не в курсе, что в приличном обществе прибегают к помощи станка, электробритвы, триммера, машинки для стрижки волос, опасной бритвы (как ваш покорный) для удаления волос на лобке (обсуждать здесь несколько видов эпиляции и депиляции, мы, конечно, не будем). При этом Осирис был гладко для вечера выбрит лицом.

– Я поразила его в самое сердце, – кивнула на меня Изюля, отвечая на немой вопрос шерстистого супружника. О том, что я нанёс ответное туше, она умолчала.

Волосатый Осирис нас недоверчиво пропустил.

– Где-то я тебя видел, – сказал он мне, когда мы основательно бухнули и незначительно закусили.

– Лобком к лобку лобка не почесать! – отозвался я неопределённо и невольно покосился на его ветхозаветный куст.

– Ты из какого-то шоу, – заявил он.

Мне пришлось уверить его, что я, конечно же, ебанутый, как легко догадалась ранее его жена-сестрица, но до такой кондиции ещё не дошёл. Выпили ещё, за здоровье. После того, как вся амброзия закончилась (водяру я уговорил быстро и помог божественной чете с портухой и вермутярой), мне не оставалось ничего иного, кроме как прикинуться Амоном-Ра и совершить чреду обрядовых манипуляций. И это – конец истории.

– Хотелось бы услышать подробное описание религиозных обрядов, – чопорно заявила г-жа Райская. – Постановка тел, использование предметов культа.

– Подробнее не могу, потому как к тому моменту ужрался в хлам и ни хуя не помню, – признался древний ёбгиптянин.

После того, как выпили за здоровье Амона, отождествляемого с верховным богом Ра, настал черёд для рассказа действительного статского советника, отождествляемого с горцем и стареющим Эдрианом Полом.

Он сидел на толстом поваленном дереве у кромки воды и задумчиво, неотрывно созерцал море. Древесина была отполирована солёной водой и солнцем и стала гладкой и блестящей. Воздух был насыщен запахом соли и водорослей. Густо-оранжевое солнце клонилось к закату, окрашивая могучие кучевые облака в какой-то фантастический, нереальный цвет. Крупные жирные чайки медленно кружились над тихой водой и противно, пронзительно каркали.

Подошла какая-то девушка и села на дерево рядом.

– Привет, – сказала она.

– Добрый вечер, – отозвался он, даже не взглянув на неё.

– Я Маша.

– Гесиод.

– Что Гесиод? – не поняла девушка.

– Так меня зовут – Гесиод, – пояснил юноша.

– А. Странное имя.

– Да. Родители так неудачно пошутили.

– А кто это такой? – спросила она.

– Поэт. Древнегреческий, – ответил он.

– И как живётся с таким именем?

– Не хуже, не лучше, чем с обычным.

– Ясно, – сказала девушка и почему-то вздохнула. – Что делаешь?

– Созерцаю море, наслаждаюсь одиночеством, думаю, – сказал юноша.

– И о чём думаешь, Гесиод?

– О жизни. О смерти. О себе в этом мире.

– Ясно, – сказала девушка. – А меня только что парень бросил.

– Сожалею, – сказал юноша.

– Полтора года встречались, и вот на тебе. А я его любила.

– А теперь уже не любишь?

– Не знаю даже. Мне кажется, что уже нет.

Они долго молчали.

– Потрахаться не хочешь? – спросила она наконец.

– С кем?

– Со Скарлетт Йохансон, – сказала она и прыснула со смеху. – Со мной, с кем же ещё?

Гесиод в первый раз посмотрел на девушку, секунды три, не больше.

– Только что рассталась с любимым и сразу же хочешь отдаться первому встречному? – спросил он.

– Ага.

– Это странно.

– Ничего странного. Хочу отомстить.

– Странная какая-то месть, – заметил юноша.

– Какая есть. Получше не придумала, – сказала девушка. – Так что, потрахаемся?

– Что, прямо здесь?

– Почему бы и нет? Или можем в дюны пойти.

– Нет, – сказал юноша.

– Почему?

– Потому что я тебя знаю десять минут. И ты некрасивая.

– Фу какой! Нельзя девушкам такие вещи говорить!

– Я всегда говорю, что думаю. Уж извини.

– Прям уж-таки и всегда?

– Всегда.

Девушка тяжело вздохнула.

– Зато у меня фигурка хорошая, – сказала она. – И передница очень маленькая, без вазелина и не влезешь.

– Тем более. У меня нет с собой вазелина.

– У меня есть, – помолчав, сказала она. – Ты, наверное, девственник? В этом всё дело?

– Я не девственник.

– Врёшь небось?

– Я никогда не вру, – сказал он.

Больше они не разговаривали. Когда солнце зашло, Маша пошла налево, в сторону посёлка, а Гесиод направо, к прибрежному отелю.

Похолодало.

На опушке леса стояла старая полусгнившая охотничья вышка с полностью разрушенной крышей. В воздухе пахло грозой. Парило.

– А давай там попробуем? – кивнула Светка головой на вышку.

– А не ёбнемся мы оттуда? – заметил Пашка с сомнением.

– Да нормуль, не ссы!

– Ну давай, чо.

Высокая замшелая деревянная лестница громко и подозрительно скрипела, но выдержала.

– Дождь скоро. Сильный будет, по ходу, – сказал Пашка, снимая джинсы. – Промокнем.

– Настоящее удовольствие того стоит! – хихикнула Светка и вынырнула из сарафана.

– Света, звезда минета, – хмыкнул Пашка. – Пососёшь для начала?

– Угусь.

Она присела на корточки перед стоящим бойфрендом и раздвинула колени.

– В Москву пора, – сказал Пашка. – Надоело мне тут. Скукота.

Светка освободила рот:

– Да ладно тебе! Прикольно!

И снова взялась за дело.

– Ничего прикольного! Развлечений никаких, инэт лагает постоянно, – сказал Пашка. – Ладно, надоело. Давай потрахаемся! Только чур я снизу!

Он лёг на спину, Светка залезла на него сверху. Небо беспросветно заволокло тучами. Воздух был словно наэлектризован.