– Анна, – представилась водительница.

– Георгий.

– Куда путь держите, Георгий? – спросила она.

– Просто гуляю, – ответил он.

– Вдоль шоссе?

– Как видите.

– Перейдём на «ты»?

– Изволь.

– Хочешь ко мне в гости, Георгий? – сказала она.

– Какая шустрая, – ухмыльнулся Егор.

– Жизнь коротка, так зачем тратить время на пустые разговоры?

– Вы… ты мне определённо нравишься, Анна.

Дом у Анны был шикарный. Без преувеличения сказать – особняк. Огорожен высоким кирпичным забором, два этажа, три ванных комнаты, огромная гостиная зала, высокие потолки с лепниной, причудливая, чуть ли не антикварная мебель.

– Однако! – восхитился Егор. – Ты дочь олигарха?

– Типа того, – уклончиво отозвалась Анна.

Они по очереди приняли душ – музей, а не ванная комната! Хлороформ подействовал очень быстро. Нагой Егор оказался прикован к кровати по рукам и ногам. Анна надела на голое тело врачебный халат и достала саквояж с инструментами.

На кучке чуть подсохшего дерьма сидит красивая бабочка. Бабочка не ведает, что сидит на дерьме, не знает, что такое дерьмо. Она просто отдыхает. Через минуту бабочка беззаботно вспархивает и улетает. Дерьмо останется лежать ещё долго.

(Отрывок из романа «Море любви, океан бухла»)

– Мадам, вы поразили меня в самое сердце!

– Кто именно? – холодно осведомилась Вронская. – С утра, помнится, тебя туда поразила Райская. – И совсем ледяно добавила: – А потом, в сарае, и ниже!

– Не ревнуй, Анна Аркадьевна! – добродушно, беспечно и с некоторой примесью похуистичности молвил Лев Данилыч. – Мы же выше условностей, не правда ли?

– Ну да, ну да, – хмыкнула Вронская саркастически. Очень саркастически. Очень-очень саркастически. Прям охуеть как саркастически!

– Это начало рассказа, балда! – снисходительно усмехнулся князь

Ада сделала вид, что не расслышала.

– Мадам, вы поразили меня в самое сердце! – воскликнул я с полной уверенностью.

– Молодой человек, идите на хуй, – молвила она в ответ.

– Мне 45 лет, блять, какой я тебе, нахуй, молодой человек? – смертельно обиделся я.

Тёлочка остановилась и посмотрела на меня с удивлением. Я бы даже сказал громче – с изумлением. Ничего так фемина, грудастая, жопастая, большеглазая. Люблю таких.

(И Вронская, и Райская с приятностию, польщённо зарумянились.)

– Ты знаешь ли, блядина ты недоёбанная, что в 19 веке за «молодого человека» на дуэль, нахуй, вызывали?! – распалился я не на шутку. – Это тяжёлое оскорбление, ёбаный в рот!! МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, блять!!! Молодой человек ща тебя в жопу твою разъёбанную выебет!!!! С особой жестокостью и, блять, усердием!!!!! Пиздопроёбина, блять!!!!!!!!

Лосёночка разглядывала меня всё с большим интересом и вниманием, крещендо нарастающими.

– «Крещендо нарастающими» – это тавтология, – вклеила филологиня Аделаида Викторовна тоном 67летней училки, 46 лет отработавшей словесницей в школе, на полставки подрабатывавшей завучем, одно время даже поработавшей директором (но недолго, всего полтора года), ведущей кружок по литературному рукоблудию и секцию любителей Сорокина (старой девы, ни разу в жизни даже не мастурбировавшей (уже не говоря об оргазме)).

Лучше бы, блять, она этого не говорила!

– Я, блядский рот, филолог по призванию, словесник по диплому и писатель по жизни, так что ты мне тут мозг не еби, Каренина, – молвил Братиславов грозно и с расстановкой, и гнев его крещендо нарастал. – Это только с виду я князь Мышкин и малобородый Достоевский! Внутри я свирепый Хэм! Не тот Эрник Хемингуэй, которого мамка одевала в сестрино платье и заставляла танцевать канкан. А брутальный Хэм! Зрелый Хэм! Бородатый Хэм! С ружьём, стаканом и полувставшим хуем наперевес!! Писать, бухать и ебаться, да!! Да, блять!!!

Князь и в самом деле стал парадоксально похож на бородатого Хэма с ружьём, стаканом и полувставшим хуем наперевес.

– Я это к тому, – терпеливо пояснил он для Вронской, – что могу и в ебало дать!

Вронская разумно рассудила, что одного фингала на двух дам в компании более чем достаточно, и пусть с ним останется одна Райская – поэтому краснодипломная филологиня покорно сомкнула ебало. К тому же Ада подумала, что «крещендо нарастающими», может быть, вовсе и не тавтология.

– Так, бляди вы ненасытные, сбили вы меня нахуй совсем, – продолжил Лев Данилыч. – На чём бишь я остановился? А, вспомнил. Выебу тебя как Шарик ногу, говорю ей, как Тузик грелку, пока не сдуешься! А потом надую и опять выебу, уже по-взрослому!!!

– Суров ты, папа Хэм! – не мог не отметить анархонудист Архаил Ипатьевич.

– Оленёночка всё разглядывала меня с ещё большим интересом и вниманием, крещендо нарастающими, – рассказчик выразительно посмотрел на коллегу, и Ада как бы невзначай отвела взгляд немного вниз и в сторону, как целочка, которой предложили анальное сношенье.

Надо было как-то сгладить ситуацию, и я солгал во благо:

– Ты мне не очень-то и понравилась!

– Вы совсем охуевший? – осведомилась моя сердцепоразительница с любопытством, как мне показалось, неподдельным.

– Есть немного, – не без приятности и самодовольства признался я.

– По-моему, не немного. С избытком.

– Вопрос восприятия, – сказал я не хуже Шопенгауэра.

– Чьего восприятия?

– Послушайте, мадам, давайте оставим философские диспуты до более подходящего момента. Например, до посткоитальной эйфории, – предложил я по наитию. – А сейчас пойдёмте поебёмся!

Меньше всего я рассчитывал на взаимность! Но она просто сказала:

– Пойдёмте.

– Вы все прекрасно знаете, что я не поборник и даже напротив, противник обсценной лексики…

(Аделаида Викторовна очень нетактично, пожалуй что даже некрасиво фыркнула.)

–…но другого слова я подобрать не в силах. Я охуел, господа! В рот не ебаться как охуел! Охуел так, что просто пиздец! Охуел, блять, как ёбаный хуй в тесной пизде! Как…

– Ну мы поняли, поняли! – нетерпеливо заторопилась Райская. – Что дальше?

– Дальше, блять, больше! – многообещающе ухмыльнулся сказитель и огладил ладонью бритую голову, как Малон Брандо в «Апокалипсисе нау».

– Что, вы вот так бросите все свои дела и пойдете со мной ебаться? – уточнил я.

– Именно так, – удостоверила она.

– Если не ошибаюсь, изначально вы послали меня на хуй и жестоко оскорбили «молодым человеком», – туманно намекнул я. – Так что же заставило Вас изменить своё решение?

– Вы поразили меня в самое сердце! – призналась она.

Кто был охотник, кто добыча?.. Уж воистину!

Я как-то очень быстро и буднично поверил своему счастью, но оставались вопросы бытового плана.

– И куда пойдём, ко мне или к Вам? – спросил я посему.

– К Вам, – сказала она.

– У меня дома сестра, зять и моя матушка, – сообщил я. – И большая собака по имени Гай Юлий.

– Зять? В нашем случае это муж сестры?

– В нашем случае именно так, – подтвердил я.

– Нет, с Вашей сестрой, зятем, матушкой и большой собакой по имени Гай Юлий я не хочу. Это слишком многолюдно.

– Что ж, тогда идёмте к Вам.

– Боюсь, мой муж будет против.

Пути господни неисповедимы, это верно! Но не тот выигрывает, кто сдаётся, но тот, кто дерзает! Мы познакомились. Её звали Богуславская Изида. Какая нелепая и даже экстремистская ирония, слабо улыбнулся я про себя – именно эта богиня ведёт меня к своему брату…

Лев Братиславов прервался, как бы уразумев что-то.

– Все знают, кто такая Изида, или иначе Исида? – спросил он строго. – А то иначе в этом месте непонятки могут выйти.

Взгляд индиговых княжеских очей остановился и застыл на «Гордости Галактики» – Эраст Петрович действительно до сих пор сидел в этой мудацкой футболке, делая вид, что не слышит вопроса. Тогда Лев Данилыч провёл маленький блиц-опрос.