– Никто не узнаёт! – повертев головой, расстроенно шепнула Галина Таисии.

– Подожди, – резонно заметила Таисия. – Не смотрели еще! Вот после сеанса увидишь…

– Что увижу? – обрадовалась Галя.

– Что такое слава! – печально ответила подруга.

– А вдруг не понравится? Вдруг плеваться будут? Ругаться? – расстроилась Галина.

– Не может этого быть, чтоб не понравилось! – с тайной надеждой на обратное успокоила подругу Таисия.

– Думаешь? – с верой в подругу обняла ее Галина.

– Чего тут думать? – удивилась Таисия. – Видишь, сколько народу в очереди стоит?

Стоявший перед ними человек бухгалтерской наружности, явно ради просмотра фильма сбежавший с работы, мельком взглянув на девушек, отвернулся, через минуту смуглая спина его напряглась до такой степени, что складки на поношенной толстовке[12] распрямились, Он обернулся…испуганно посмотрел на Галину, потом задрал голову на рекламный плакат и снова – на Галину. Почему-то осуждающе покачал головой, отвернулся и больше не поворачивался. Подруги захихикали.

С грохотом открылись двери запасных выходов и, щурясь от яркого солнца, на улицу пошли зрители. Они шли прямо на Галину, стоявшую в конце огибавшей здание кинотеатра очереди, проходили мимо нее, глядя и не узнавая. Мужчины, истосковавшиеся за время сеанса по никотину, жадно закуривали друг у друга. Никто не говорил о фильме, и вообще было такое ощущение, что они вышли не из кинотеатра, а с профсоюзного собрания.

Галине хотелось закричать: «Это я! Я здесь! Посмотрите на меня! Это я изображена на плакате, этом огромном плакате! Почему вы не аплодируете мне? Почему не хвалите? Ведь все должно быть не так!» Но толпа была равнодушна, погружена в свои маленькие заботы и хлопоты. Какая-то рывшаяся в кошельке женщина грубо толкнула Галину, не заметив ее, и жаждущая славы актриса разрыдалась.

– А чего ты хотела, деточка? – удивилась пожилая гримерша с маленьким морщинистым и сильно напудренным лицом, с трудом натягивая на голову Галины затейливый парик. – Кумиры по улицам ходить не должны! И в очередях им не место, и в трамваях они не ездят… на то они и кумиры! Не узнали ее! Потому и не узнали, что не должны были узнать! Кумиры, милочка, где живут? – гримерша встала между Галиной и зеркалом, придирчиво осматривая свою работу.

– Где? – спросила Галина. – На Тверской?

– Вот там! – и старуха показала пальцем куда-то высоко вверх. – А ты где была?

– В очереди, – призналась Галина.

– Ты была на их уровне! – Старуха приложила ладонь к глазам, показывая уровень. – А тут кумиры не живут! Вот когда я премьершей была, иначе как на лихаче не ездила! Дорого! А что делать – премьерша! Надо было соответствовать! Не понимаю, зачем они придумали вам этот дурацкий парик? У вас замечательные свои волосы!

– А где вы играли? – робко спросила Галина.

– В провинции, деточка, в провинции! Конечно, Стрепетовой я не была, но бриллианты дарили! И подношения были! – со вздохом вспоминала гримерша. – Сейчас для вас главное – не упустить момент! – назидательно продолжила она. – Сейчас пойдут предложения! Много предложений! Очень выгодных предложений! И тут торопиться не нужно ни в коем случае!

– Мне уже предложили роль в следующем фильме, – призналась Галина.

– При чем здесь роль? – возмутилась старуха. – Интересные предложения! Предложения руки и сердца! И тут уж действительно надо семь раз отмерить и только один раз ответить согласием, – учила провинциальная премьерша Галину. – Теперь о главном!

– Елена Никандровна, на сцену пора! – взмолилась Галина.

– Успеете! – властно остановила ее старуха. – О главном! – значительно повторила она. – Вы теперь, милочка, знаменитость! И вас будут домогаться! – сообщила она. – Желать вас! Не отказывайте! – строго предупредила она. – Но и не соглашайтесь сразу же! Они должны быть все время в напряжении!

– Они… это кто? – улыбнулась Галина.

– Как кто? – поразилась Елена Никандровна. – Претенденты! Если вы будете чрезвычайно недоступны, они уйдут искать других, если слишком податливы – быстро охладеют! Позволяйте им целовать ваши ручки, особо интересным дарите поцелуй в щечку… – старуха показала в какое именно место щеки можно позволять поцелуи. – Ну а самым перспективным можно позволить и большее… – Елена Никандровна взяла паузу. – Можете позволить им обнажить ваше плечо и даже грудь! – зашептала старуха. – Но только одну! Только одну! Запомните, деточка, только одну и до соска! Не показывайте им сосок ни под каким видом!

– Хорошо, – пообещала, вставая, Галина. – Мне на сцену надо, Елена Никандровна, Арсеньев ругаться будет.

– Еще будут интриги, завистники, доносы… – перечисляла неутомимая ветеранша, поспешая вслед за Галиной из гримуборной. – В Тамбове в театре был случай, актрису вообще отравили мышьяком!

Галина пробиралась по узким коридорам театрального закулисья, сопровождаемая заклинаниями Елены Никандровны, и было похоже, что она убегает от них.

Повернув по указателю «Вход на сцену», она наткнулась на актера театра, ее сокурсника Сашу Русакова, того самого сокурсника, получившего от нее пощечину во время урока сцендвижения. Он молча протянул ей букетик цветов.

– Ты чего? – не поняла Галина.

– Я фильм посмотрел, – сообщил Русаков.

– И как? – оглядываясь на гримершу, спросила Галина.

– Мне очень! Очень! Очень! Очень понравился фильм и, самое главное, ты, Галя, – краснея и прижимая руки к груди, рассказывал Саша. – Знаешь… – вдруг сказал Русаков, – я ведь с тобой учился вместе…

– Знаю, – рассмеялась Галина.

– Но после фильма я понял, что я тебя не знал! – задыхаясь от волнения, продолжил Саша. – Как будто в первый раз тебя увидел… первый раз в жизни!

– Саша! – изумилась Галина. – Что с тобой? Ты красный, как рак!

– Я, кажется, влюбился в тебя, – пробормотал Русаков и побежал по коридору, едва не сбив с ног бывшую премьершу.

Наконец Галина выбежала на сцену.

– Лактионова, что с вами? – спросил Арсеньев, сидевший за режиссерским столиком в партере. – Вы больны?

– Нет, – справившись с собою и пряча букетик за спиною, ответила Галина. – Я здорова, все нормально, Михаил Георгиевич.

– Продолжим, – распорядился главный режиссер. – Теперь проверим мизансцену со входом Лизы, раз товарищ Лактионова почтила нас своим присутствием.

Галина украдкой взглянула в кулису. Там стояла Елена Никандровна, ладонью прикрывая грудь.

– Главное забыла сказать! – громко зашептала она, поймав взгляд Галины. – Не верьте вы этим россказням про любовь! Нет ее совсем, любви этой! Поверьте мне!

У студентов была отдельная гримерка – узкое пространство в подвале театра, хранилище отслуживших свой срок костюмов и реквизита. Галина смывала грим громадным куском банного мыла над жестяным рукомойником.

– Куда? – услышала она возмущенный голос Таисии. – Куда? Тебе чего здесь надо?

– Галю, – ответил ей Саша Русаков.

– Подожди! – властно приказала Таисия. – Видишь, девушки переодеваются! – Ты с ним поосторожнее! – предупредила она, подходя к торопливо одевающейся Галине.

– Почему? – насторожилась подруга.

– Больно красивый! – поморщилась Таисия. – Такие больше себя любят.

– Ты-то откуда знаешь? – рассмеялась Галина. – Ты говоришь, как Елена Никандровна… Как будто тебе сто лет!

– Ой, Галька! – по-старушечьи вздохнула Таисия. – Гляди! Я предупредила! – Оглянувшись, она выдала последний аргумент: – Он раньше с Сазонтьевой крутил любовь. А после Сазонтьевой с Сударушкиной…

– Я с ним ничего «крутить» не собираюсь! Поняла? – успокоила и себя, и подругу Галина.

– Гляди! – пророчески повторила Таисия.

Стараясь казаться неприступной и равнодушной, Галина вышла в коридор.

– Домой? – спросил дожидавшийся ее Русаков.

– А что? – неприступно спросила Галина.

– Я провожу? – попросил Русаков.