На лице норна в одно мгновение промелькнула и пропала усмешка, говорившая: я так и знал.

– Откуда? – норн обвел рукой забитые до отказа шкафы. – У меня тут только все самое необходимое, господин раан.

– А, – неопределенно ответил Ун.

Повисло молчание, Ун стоял и смотрел на торговца, а тот смотрел на него и хмурился, но ничего больше не говорил. А что он должен был сказать? Ун задумался об этом и чуть не расхохотался. О нет, лавочник не просто должен был сказать что-то, от него случайный покупатель ожидал весьма определенных слов. «У меня нет листьев серого дерева, господин Ун, – должен был воскликнуть торговец и обязательно схватиться за голову. – Но вы зайдите часа через два, я распоряжусь, чтобы вам немедленно доставили лучшее крошево! Какие листья предпочитаете? Старые или молодые? Я, конечно, рекомендовал бы вам молодые, они...»

Но настоящий, не выдуманный торговец только оперся костяшками пальцев о прилавок, чуть наклонился вперед и почти угрожающе спросил:

– Может, вам нужна тушенка? У меня тут есть отличная, с Западной фабрики.

«Он не знает, кто я», – Ун глупо заулыбался, чувствуя, что одновременно и глубоко оскорблен, и при этом готов на радостях обнять этого норна, и с трудом сдержался, чтобы не купить у него какой-нибудь ерунды.

Он вежливо попрощался, вышел на высокий порог «Товаров» и осмотрелся с благоговением, впервые за много дней чувствуя себя свободным. На той стороне улицы норны таскали ящики, пересыпали серые клубни в мешки, копались в собранных плодах, отыскивая гнилые и помятые. Они просто жили своей примитивной, суровой, но честной жизнью, работали, и им дела не было до того, кто там приехал и чей он был правнук. Разве эти простаки мучились от назойливых идей, мыслей? Да они так уставали, что и себя-то не помнили, И ему нужно забыть, кто он такой. Поход не просто можно, его необходимо устроить! Нужна борьба, преодоление. Нужно забыть о покое, уюте, мягкой постели и теплой еде. Тогда, глядишь, и кошмары останутся в прошлом. Валящийся с ног, он будет закрывать глаза вечером и открывать их утром, не помня не только снов, но и того, как уснул. Если и можно найти избавление, то только...

– Вы господин Ун?

Все рухнуло. Секунду назад Ун мысленно пробирался через завалы сухого дерева, переходил в брод неглубокий ручей, был другим рааном, а теперь вновь провалился в свое тело, все еще разбитое болезнью, почувствовал зуд в горле – страшно хотелось курить. Он опустил взгляд. Мелкий сопливый мальчишка-норн подобрался к лавке бесшумно, и теперь глядел на него во все глаза и чесал желтую копну волос, точно искал блох.

– С чего это ты решил, что я господин Ун?

Мальчик пожал плечами, а потом взялся за край правого уха и потянул его, точно хотел оторвать. «Ах, вот оно как. Стоило догадаться», – с досадой подумал Ун. В конце концов не так-то много полу-ухих раанов жило в этих местах.

– Ну, выходит, ты угадал. Да, это я.

Мальчишка вперился в него этим ищущим и почти разочарованным взглядом, в котором читалось: «Это правнук нашего героя? А я-то думал, он покрепче и от него не воняет как от последнего бродяги». Все они так думали, просто взрослые умели лучше скрывать свои истинные чувства. Нет, в этих краях он обречен тут и там сталкиваться с незнакомыми знакомцами. Здесь ему не убежать от самого себя.

Продолжать путешествие в день девятой засечки расхотелось, Ун отправился в обратный путь, купил листья в единственное аптеке Хребта, пережив унизительную беседу с узнавшим его аптекарем, и вернулся в дом Никканы гораздо раньше обычного, задолго до заката. Полночи он ворочался в кровати, раздумывая, что же делать, трижды окончательно решал все же отправиться в поход, и трижды передумывал.

Утром из зеркала на него смотрело измятое, припухшее, как после пьянки, лицо, разговор с полумертвой Ноттой нагнал больше тоски, чем обычно, а двое утренних гостей только разозлили своей учтивостью. Когда они убрались, Ун еще минут десять пялился на тарелку с омлетом. Абсолютная свобода выбора сковывала, он ведь мог сделать что угодно. Мог собраться и отправиться в путь прямо сейчас, а мог подняться в комнату, запереться там и лежать. В конце концов Ун остановился на самом простом и самом трусливом варианте.

«Схожу еще раз на разведку, а там видно будет».

– Не одолжите мне какую-нибудь шляпу? – спросил он, отодвигая от себя полную тарелку. Никкана засияла, точно все десять дней только и ждала этой просьбы, выбежала из столовой и вернулась, торжественно неся перед собой старую, выгоревшую на солнце, но неплохо сохранившуюся шляпу. Шляпа Сан была из соломы, эта же – из какой-то плотной ткани, с загнутыми вверх полями и мягкой подкладкой.

– Спасибо, я потом верну, – Ун уже догадывался, кто именно носил эту вещь до него.

– Что вы! Пусть будет подарком! – Никкана промокнула глаза краем передника. – Для моего Диммита это было бы такой честью! Он всегда...

– Да, это и для меня честь, – Ун осторожно постарался увести ее от воспоминаний и очередного бесконечного рассказа о покойном муже, и заговорил доверительно, – мне нужна еще кое-какая помощь. Не подскажете, что там, к северу от Хребта?

Никкана забыла про слезы, снова убежала и снова быстро вернулась, но теперь с тонкой тетрадью, потрепанной, явно не раз и не два бывавшей и под дождем, и под палящим солнцем. В плотную картонную обложку были подшиты волнистые от давно высохшей влаги листы разной ширины и высоты. Никкана протерла ладонью скатерть, любовно, аккуратно положила тетрадь на стол и открыла ее. Первым же разворотом оказалась вклеенная карта, судя по подписи и крупному масштабу – всего лишь трех районов Южной земли. Она была исчерчена десятками карандашных пометок, в половине которых – темных прямоугольниках – Ун узнал обозначения наблюдательных постов. Он посмотрел на норнку с опаской.

– Ах, не волнуйтесь. Этой карте двадцать лет. Она старая. Вот, смотрите, мы здесь...

Никкана ткнула пальцем в Хребет, и Ун удивленно хмыкнул. К северу от недогорода был не один фруктовый поселок, но десятки и десятки точек, нанизанных на десятки и десятки ветвящихся дорог.

– Вот здесь в Высоком держат большерогих. Там замечательное молоко! Будете проходить, обязательно купить кружку-другую. А вот здесь Заводь. Туда не ходите. Они там вечно обсчитывают... Позор норнской крови! Но Создавший все видит их ложь. О! Они доиграются. Будут в Вечном Мире чистить навоз до скончания времени. А вот здесь у нас...

– А здесь?

Ун указал на пустое зеленое пространство к югу от Хребта.

Никкана пожала плечами:

– Здесь? Ничего. Ну, есть какие-то редкие дворы в один-два дома... Старики доживают свое. Знаете, старикам тяжело уйти с родовой земли. А я считаю, что это такая глупость. Их дети и внуки никогда туда не вернутся. Зачем упираться? Надо быть рядом с родней. Боги не в земле, они...

Никкана еще долго рассуждала, где именно живут ее боги, но Ун не слушал и только с жадностью смотрел на карту, на пустое зеленое пространство.

Идти в первую разведку он решил налегке: уложил в заплечный мешок пару фляг, кусок сыра, полпалки вяленой колбасы, пахнувшей острыми норнскими травами, скрутил несколько самокруток и набил карманы пригоршнями горе-мха, надеясь, что они хоть немного помогут справиться с мошкарой.

Новая старая шляпа села отлично, словно была сшита под него, она защищало лицо от солнца, и, что важнее – скрывала уши. По пути на окраину Хребта, Ун то и дело поправлял ее так и сяк, и перестал мять, только когда начал углубляться в лес. Здесь, не сделав еще и десяти шагов, он споткнулся о торчащий из земли корень и чудом удержался на ногах. Шипя из-за отбитого большого пальца, Ун вспомнил о своем недавнем открытии: норны ничего никогда не преувеличивали, и Никкана, похоже, тоже сказала все как есть. Южными дорогами, действительно, почти не пользовались. Чем дальше он шел, тем наглее трава, тонкие побеги, а кое-где и целые раскидистые кустарники, выбирались от обочины на колею, деревья низко опускали ветки, и иногда их приходилось обходить, чтобы не остаться без глаза.