Смелые и даже вызывающие мысли Уна на капитана никак не повлияли. Он озадаченно покачал головой, подпер кулаками жирные бока и спросил:

– Что тут случилось, Тур? Как, по-твоему?

Сержант, присевший на корточки рядом с тушей, задвинул кепку на самую макушку:

– Я думаю, он откуда-то упал.

У Уна глаза полезли на лоб. Чтобы так разбить голову, полосатый должен был отправиться в Сизые скалы и сигануть там с какого-нибудь уступа – да и то крайней неудачно.

– Упал? – задумчиво протянул капитан. – Наверное. Бывает же такое, да, Тур? Приедет в зверинец ненадежный раан и сразу начинаются какие-то странные падения. Есть о чем подумать. Позаботься тут обо всем. Зверье не поднимай, пусть спят. И шевелись. Не хочу, чтобы они перепугались. Ну, пойдемте.

Ун замер. Это ведь о нем говорил капитан? Сейчас ему все выскажут? Прямо сейчас... Но офицер в сопровождении двух патрульных, охранявших тушу, пошел в сторону выхода, насвистывая что-то, кажется, гимн.

Последние ноты мелодии заглушил Птица. Он не выдержал, согнулся пополам, его шумно вырвало.

– Я разное видел, но такое, – измученно прохрипел он, скрутил крышку с фляги и сделал громкий, долгий глоток. – Как они этого, а…

– Меньше болтай, – перебил его сержант. – Сходи за тележкой и захвати мешок. Нет, лучше два. И подготовь там лопаты. А ты, Ун, помоги мне.

Птица с готовностью умчался исполнять приказ, Ун же, чувствуя легкую дрожь в руках, подошел к старшему. Вместе они приподняли тушу полосатого, задрали грубую рубаху и натянули ее на изуродованную голову.

Теперь стало видно, что на звере просто не осталось живого места: по рыжеватым полосам на животе расползлись огромные кровоподтеки, темные, похожие на кляксы. Ун вспомнил звук, с которым ботинок опускается на ребра, вспомнил, как сложно поднять руки, чтобы защитить лицо, и попятился.

– Господин сержант, может, все-таки позвать кого-то из полосатых…

– Ты слышал приказ капитана. Сами справимся.

Слова сержанта прозвучали холодно, и он как будто даже сам этому удивился, скрестил руки на груди, барабаня пальцем по большому серому пятну на левом локте, обошел тело, словно что-то высматривая.

– Ун, обо всем этом Сан не рассказывай. Спросит, скажи, что капитан полосатого уже отослал.

Уна как будто ударили, горла сдавила невидимая железная рука. Неужели сержант знает?

– Она вчера очень волновалась, что этого полосатого забирают. Подумает еще, что его из-за нее забили. Капитан ведь уверен, что это Сан его прятала...

– Глупости! – Сержант посмотрел на него удивленно, и Ун понял, что выпалил это слишком поспешно и прикусил язык.

– Да. Глупости. У капитана, конечно, есть причины так думать, но в этот раз он ошибается. Еще и меня подозревает. А полосатый, наверное, просто хотел остаться со своей самкой и забился куда-нибудь. А теперь... Ужасная смерть. И это только второй.

– Второй? – переспросил Ун.Сержант Тур пожал плечами:

– Ну так! Второй. Первой была пациентка Сан. Смерть можно накормить только стариком, Ун. Если ее свора приносит кого-то молодого, мало жившего и мало видевшего, так она отсылает своих гончих назад, снова и снова, пока не наестся. А если смерть плохая, жестокая, так и того хуже. Кровь к крови тянется. Больная нехорошо умерла, теперь этот… Думаю, псы заберут еще одного или двух.

Ун слушал и не верил, что кто-то может рассказывать эту сказку так серьезно, а сержант, похоже, ни секунды не сомневался в собственных словах. Ун знал, что у них за сержант, а привыкнуть к его замашкам все никак не мог. И удивление этой дикости и примитивности мысли теперь вытеснило даже страх перед капитаном.

«Надо же, и Мертвую сюда приплел», – усмехнулся Ун, отбросил в сторону очередную лопату земли и выпрямился. На широкой просеке могильника было множество небольших холмиков, среди них выделялся один крайний, еще не осевший, не разбитый дождями и ветром. Наверное, Мертвая лежала там. За прошедший месяц ее могила поросла высокой сорной травой, скоро она станет совсем незаметна, и никто о ней и не вспомнит. Причем здесь Мертвая и сегодняшняя гибель полосатого? Нет никакой связи. Но в мире сержанта два этих события были неразделимы, и время, прошедшее между ними, для него не играло никакой роли.

Ун сделал серьезное лицо, снова вогнал лопату в неподатливую почву, надавил всей стопой и пробормотал, растягивая слова на западный манер:

– Сломал ногу? Это потому что раздавил красную улитку полгода назад...– Чего?

Ун обернулся. Птица сидел на склоне могильного холма в тени развесистого широколиста и мял пальцами сигарету.

– Сменить тебя, Курсант?

«Ого, – Ун не поверил своим ушам, – а куда делся пастушок?».

– Нет, – ответил он, – я скоро закончу свою половину.

– Сержант времени не назначил, а друг наш вроде никуда не спешит, – Птица сделал короткую затяжку, перевалился на бок, подминая желтые цветы зверобоя, и посмотрел в сторону тележки, которую они оставили в удалении, почти у самого леса. – А раз так, то зачем и нам торопиться? На вот, покури.

Ун чуть не упал, когда ловил брошенную пачку сигарет, коробок спичек прилетел ему точно в лоб. Курить он не хотел, да так и не полюбил это по-настоящему со времен конторы, но все-таки достал одну сигарету и чиркнул спичкой. Ему вдруг стало страшно сделать что-то не так. Впервые за долгие недели он не чувствовал себя изгоем, и это даже казалось неправильным. Нет, ни о какой дружбе тут речи не шло, но не было враждебной отстраненности – и это настораживало.

Ун смотрел на дым, растворявшийся в горячем воздухе, и пытался понять, что изменилось. Либо Птица не так уж и ненавидел его и просто не хотел сам стать изгоем, либо все сводилось к той ночи, когда Ун вышел на дежурство вместо него.

«Они, правда, поверили, что я ни о чем не докладывал сержанту? Повезло», – Ун опустил глаза, уставился в недокопанную могилу. А что бы сказал отец? Что-нибудь вроде: «Тебя потрепали по плечу, и ты готов забыть, кто они и сделать вид, что ничего не видел? Малодушная мерзость». Нет, нельзя это забывать. Если он забудет, если убедит себя, что ничего не знает, то присоединится к их молчаливому сговору, станет как они. Ун раздавил дождевого червя, высунувшегося из земли рядом с ботинком, выбросил недокуренную сигарету и снова взялся за лопату.

Все действительно изменилось. В столовой четырнадцатый патруль больше не замолкал, когда Ун занимал свое место за столом. Он же изо всех сил старался изображать ответное дружелюбие.

«Что привело меня сюда? – напоминал себе Ун всякий раз, когда смотреть на лицемерные рожи его товарищей становилось уже невмоготу. – Меня привела сюда прямота и глупость». Он должен был защищать сестер, но предпочел потешить свою задетую гордость и почесать кулаки.

Теперь ему нельзя забыть о своей цели. И цель его не спасать всех этих кретинов, для которых и полосатая невеста, а вернуться домой. Он не может здесь ничего изменить. Он не проверяющий и не офицер. Он глупец, который снова прошел по самому краю пропасти и которому в следующий раз может уже так не повезти.

Теперь Ун держался тихо, приветливо и незаметно, каждый день просыпался с надеждой, что сегодня Сан найдет для него какое-нибудь дело в Зверинце. Там все было проще и честнее. Он заходил за Хромой в ее логовище в восемнадцатом квадрате, и они оправлялись на осмотр. Вообще полосатая была сообразительной и многому научилась, подражая Сан, и Ун быстро понял, что от него, по сути, требуется только делать записи. С перевязками и осмотрами она прекрасно справлялась сама.

Ун спрятался от солнца в тени старого сарая и наблюдал, как Хромая осматривает гриву недовольного старика. Зрелище было забавным. Она сидела прямо за ним, выпятив в сторону кривую лапу и состроив очень серьезное лицо. Иногда старый полосатый оборачивался и что-то грубо рычал, Хромая не терялась и отвечала, но не злобно, а важно, вскидывала голову и поджимала губы. Не дать, не взять посол высокого Совета с поручением государственной важности. Родилась бы самцом и со здоровыми ногами, так, наверное, стала бы одним из вожаков.