Он развернулся и решительно распахнул дверь летнего домика. Толпа затихла, а сердце Уна забилось часто-часто.

Слуга, крепко держась за короткий поводок, вытянул на порог мелкую, дрожащую макаку.

Глава XV

Гости окаменели, потом точно разом опомнились, попятились. Даже Ним-шин и госпожа Оли-шин отступили на шаг-другой. Ун позволил себе снисходительно улыбнуться. Чего они все испугались? Этого детеныша в обносках? Эту совсем худенькую самку с серой гривой, разводами рыжих полос на лапах и морде? Они что, не видят, с каким ужасом смотрит она на них синими глазенками? Как горбит хребет? Не понимают, что не будь на ней ошейника – она уже давно бы забежала обратно в дом?

Бояться можно, если перед тобой целая стая, да и то – когда под рукой нет палки или пистолета, Или если ты сам еще сопливый мальчишка. А тут?

«Какое позорище».

– С чего такой переполох? – небрежно спросил Ун.

Ним-шин попытался изобразить улыбку, но получилось какое-то нервное, чуть перекошенное выражение:

– Да видел я макак. Но здесь... без охраны... один поводок! Они же могут быть бешеными. Ну, Ли! Ну, Ли!... Ты только подумай. Но теперь понятно. Вот кто все это устроил. А я-то думал!

Внутреннее торжество Уна сменилось непониманием:

– Что «все устроил»?

– Ах, да, ты же еще не слышал! Знаешь господина Рица? Старикан такой, служит в министерстве... Ну, не знаешь и неважно! Он держит двадцать или тридцать макак. Все хочет вывести какую-то там особую домашнюю породу с добродушным нравом и с полосками какой-то там неземной красоты. Да не смотри так! Конечно, у него есть позволение кого надо. Тут другое главное. Неделю назад у него пропала макака. Громко не объявляли об этом, но слушок прошел. И теперь я, думаю, мы знаем, куда именно она пропала.

– Я прошу вас не бояться, – голос господина Ли-шина перекрыл взволнованный шепот оживших гостей. – Она не причинит никому вреда! Как я уже сказал, макаки стали опасны, потому что был нарушен порядок их дикой жизни! Но сегодня мы начнем исправлять эту ошибку и возрождать прекрасную раанскую природу! Дорогу! Дорогу!

Он взял у слуги, хладнокровного и, похоже, привыкшего ко всему, поводок и пошел в толпу, увлекая за собой перепуганного детеныша. Та упиралась, но слабо, упади она на землю – ошейник бы просто сломал ей шею.

– За мной!

Господин Ли-шин шел вперед, и гости расступались перед ним, при этом он был и совершенно уверен в себе, и совершенно отрешен: как будто и приглашал зрителей пойти с ним, и одновременно с тем – не нуждался в них, и был готов провернуть все дело в полном одиночестве. Эта решимость подкупала даже сильнее обещания дармового представления.

Рааны сначала неуверенно, но потом все смелее начали присоединяться к нему. Получилась не то свадебная, не то похоронная процессия. Ун не вслушивался в пустые и теперь уже бахвальные разговоры, и только пристально следил за макакой. Она едва-едва поспевала за уверенным шагом господина Ли-шина, то и дело оборачивалась, скалилась, похоже, от боли, отбивая голые подушечки лап о плиты дорожки. Ун плохо помнил макак в зверинце – сколько лет прошло! – но был уверен, что при всей дурной кормежке и грубом обращении они были куда крепче этого ухоженного, но хилого щенка.

Гости прошли через запущенный двор, миновали охваченные плющом ворота и свернули в поле, направившись в сторону видневшегося невдалеке леса. Здесь у бедной макаки все стало еще хуже: прошлогодние сухие стебли кусали за пятки, и она смешно подпрыгивала и повизгивала.

Кто-то из гостей засмеялся:

– Смотрите, как она радуется свободе! Вот это восторг!

Все согласно закивали, некоторые даже состроили умильные гримасы.

Уну захотелось разуть кого-нибудь из этих благородных господ и заставить пробежаться по репейнику и крапиве, но, повернувшись к Ним-шину, он сказал о другом:

– Господин Ли-шин серьезно собирается выпустить домашнюю макаку в лес?

– Это же Ли! – покачал головой Ним-шин. – Он если что решил, так от своего не отступит. Еще потом и письмо это заставит подписать... Как бы от него отвертеться...

– Она из-за голода выберется к городу и перепугает кого-нибудь до смерти. Надо сообщить в гвардию.

Ним-шин на ходу поймал его за плечо и легонько тряхнул, зашипев:

– Ун! Ты думай, о ком говоришь! О Ли! О друге его величества! Да он сморкается в платки с красной каемкой. В земли достопочтенного господина Ли-шина без императорского позволения даже гвардии-генерал покровитель высочайшего двора сунуться не посмеет. Ты правда веришь, что из-за очередной причуды Ли станут беспокоить его величество?

Госпожа Оли-шин споткнулась о какую-то корягу, жалобно и возмущенно пискнула, и Ним-шин поймал ее под руку, прервав свою речь. Да в продолжении и не было нужды. Ун уже все понял, и теперь только смотрел на угрюмую стену леса, которая приближалась к ним медленно, но неотвратимо. К крайним тонким липкам господин Ли-шин подошел один, подтягивая за собой упирающуюся и ничего не понимающую от страха макаку. Рааны встали полукругом, точно у сцены, но на почтительном и безопасном расстоянии.

– Это первый зверь, которого я возвращаю нашей природе! Ибо дикое должно быть диким, и инстинкты...

Какие инстинкты? Ун смотрел на макаку и все пытался понять, что такого дикого в ней нашел господин Ли-шин. Перед ними стоял зверь, лишившийся меха из-за сотен лет принуждения носить одежду, оставшийся без плотных наростов на ступнях, потерявший клыки и когти, без которых нельзя было рыть норы, изнеживший желудок вареной и жареной едой. А за спиной этого домашнего зверька хищно темнел лес, готовый за одну ночь пережевать его, а утром выплюнуть замерзшее тельце.

Господин Ли-шин расстегнул ошейник макаки и произнес, торжественно взмахнув рукой:

– Беги! Будь свободна!

Макака не сдвинулась с места и вдруг захныкала, еще сильнее сгорбилась, переминаясь с одной покрасневшей, расцарапанной лапы на другую. Господин Ли-шин хлестнул по воздуху поводком, толпа загалдела и засвистела, раздался жалобный писк, зверек отпрянул – шажок, другой – и вот уже побежал, скрывшись среди деревьев.

–Ура! Вот начало и положено! – сказал господин Ли-шин, и все захлопали. Ун тоже похлопал из приличия, но все больше и больше понимал, с изрядной долей неприязни, что просто так уйти не сможет. Бросил бы он Пушистого в чаще леса? Особенно щенком? Макака ведь была совсем мелкой и годилась только сдохнуть. Мерзкое, конечно, создание, но все-таки животное. Уж лучше пристрелить, чем так мучить. У него неприятно зачесался обрезанный край правого уха.

– Покусает она кого-нибудь, – сказал он Ним-шину. – Или помрет там. Как все уйдут, надо бы...

Он был готов выслушать пару другую замечаний насчет своего слабоумия, но, странное дело, Ним-шин глянул искоса, заговорчески и тихо-тихо сказал:

– Знаешь, ты читаешь мои мысли! Мы обязаны ее изловить. Отвезем хозяину и обойдемся вовсе без гвардии.

Потом он подумал еще немного и добавил:

– А что макаки здесь не будет – так они прятаться в лесах умеют мастерски, как говорят. Или все решат, что она убежала куда или померла. Хотя, что придумывать, Ли о ней, наверное, через неделю уже и не вспомнит.

– Вы не пойдете ловить макаку! – влезла госпожа Оли-шин, но Ним-шин обнял ее, шепнул что-то и поцеловал. Она возмущенно скривила губки, явно желая возразить еще, но передумала.

Такая резкая перемена в настроении друга показалась Уну подозрительной, но теперь было не время искать подводные камни, и он всмотрелся в лес, стараясь запомнить направление, куда побежала макака.

Восхищенные рааны обступили господина Ли-шина, слышались поздравления, смех и дружеские шутки, наконец, снова зазвучал голос хозяина дома, но теперь в нем пропал огонь и проступила усталость:

– ....прошу вас всех ко мне. Надо отпраздновать. Я приказал подготовить закуски и вино, ведь такое событие...

Услышав это, Ун невольно сглотнул. Последний раз он ел вчера, и кусок мяса сейчас бы пришелся очень кстати, но решение было уже принято – не отступишь. Гости и господин Ли-шин уходили, галдя, и трех задержавшихся у кромки леса раанов никто не хватился.