– Садись-садись, Ун! Я знал, где тебя искать. Мы же гордые, мы к друзьям не поедем, мы поедем жить в этакую ночлежку! Это Оли, Оли это Ун...

Ун устроился на заднем сидении, двигатель приятно заурчал, кабина легко качнулась, и автомобиль полетел – другого слова и не подберешь – почти не касаясь колесами дороги.

– А что ты, Ун, не спросишь, куда мы тебя решили повезти?

– Куда же, господин...

– Назовешь меня сейчас на «шин», я тебе это «шин» знаешь, куда засуну?

– Куда же мы едем? – поправился Ун, не желая начинать этот извечный и бесполезный спор об элементарной вежливости.

– Так-то лучше. А везем мы тебя к господину Ли-шину. Он растрезвонил, что покажет сегодня что-то интересное. Но я думаю, он просто заманит нас и заставит слушать очередной свой манифест. В прошлый раз он порывался поехать учить соренские выводки раанским приличиям... Если ты с ним не поспоришь сегодня, Ун, так мы все там со скуки и поляжем.

– Ты обещал, что... – зашипела Оли, и вскрикнула, когда автомобиль вдруг заложил крутой вираж, и ее легонько хлопнуло о дверцу.

– Да потом сходим в эти сады, – ответил Ним-шин, – выступление Ли пропускать нельзя! Не прощу себе, если в этот раз сам не увижу, что он этакое придумает.

Ун попытался вспомнить, видел ли когда-нибудь господина Ли-шина. Кажется, нет. Да и знал о нем совсем мало. Господин Ли-шин был молод, богат – его семье испокон веков принадлежали обширные земли, в том числе рядом и в пределах Столицы. Говорили, что господин Ли-шин один из немногих друзей императора, что здоровье у него ни к черту, что, скорее всего, до появления собственных детей ему не дожить, и что он уже подписал бумагу, по которой передавал все свои владения императорской семье в их личное пользование.

Если и сводить все эти слухи в один образ, так получался избалованный, как бы сказал отец, вырожденец. Что еще ждать от раана, чьи предки заслужили высокородство низкой хитростью или тупой услужливостью? На самом деле, Ун не знал, как именно семейство господина Ли-шина заслужило все свои привилегии, но был уверен, что точно не обошлось без какой-нибудь ерунды или удачи.

– ...на юге неспокойно?

– А? – Ун часто заморгал, поняв, что задумался.

– Говорю, на юге неспокойно? Наглеют дикари с островов?

– Как сказать... – задумался Ун. – Во время этих полевых учений мы не стали звать к себе в палатку генерала-покровителя южных крепостей. Знал бы, что ты спросишь, так приказал бы ему явиться и дать отчет.

Ним-шин глянул на него через плечо с раздражением.

– Я у тебя как у друга спрашиваю!

– Даже если что и будет – не твоя забота. Кто пойдет против империи, пока у нас есть железные птицы? А слухов в столице больше, чем вшей у соренов. Нам далеко еще? – Ун, к собственному стыду, ничего не знал о событиях на юге и предпочел сменить тему.

Ехать пришлось недолго: выбравшись за город, Ним-шин погнал автомобиль без всякой жалости, и вскоре впереди замаячило поместье – одно из многих поместий, окружавших Столицу, но, наверное, самое большое, из виданных Уном. Чем ближе они подъезжали, тем очевиднее становилось, что роскошь этого места давно увяла. Ворота были распахнуты, но не гостеприимно – их, судя по вороху многолетнего вьюна, намертво вцепившегося в узорчатую ковку створок, просто никогда не закрывали. Клумбы поросли сорняком, передушившим все, что там когда-либо было посажено. Главный дом, облупившийся, точно покрытый волдырями, едва ли смог бы вспомнить, что такое краска, и крыша его из красной выгорела в ржаво-коричневую. Посередине широкого двора стояла статуя Странника, изувеченная сеткой трещин и покрытая коркой грязи. Ун никогда не любил Странника, этот герой сказаний все свои вопросы решал хитростью, а не честной схваткой, но даже этот пройдоха не заслужил такого обращения.

Рааны, собравшиеся здесь, а собралась их добрая толпа, кажется, не замечали этих тоскливых знаков. Почти все они были высокородными и веселыми. Среди них Ун выхватил взглядом пару воспитанников корпуса безопасности, и у него зачесались кулаки. Смешно подумать, когда-то он восхищался этими ленивыми животными, а оказалось, что они были годны только сторожить зверинцы и гонять соренов в провинциях. Ун был поражен, когда узнал, что рискованные смельчаки из пограничных войск, кроме названия, к этому «корпусу безопасности» совершенно никак не относились. Да и вражда курсантов Высшего офицерского училища и выкормошей корпуса тянулась уже не одно десятилетие и обязывала его держать марку.

«Вмазать бы вам», – подумал Ун, но тут же осадил себя. Он сегодня не при лычках. Скажут потом, что напал исподтишка и что струсил и побоялся попасться патрулю при форме. «Ладно уж, живите сегодня», – фыркнул он.

Ним-шин остановил автомобиль под опасно наклонившимся дубком, чуть в стороне от автомобилей других гостей, занявших добрую половину двора, и помог Оли выйти. Она вцепилась в его руку, но при виде высокого собрания, кажется, решила сменить гнев на милость. Ун только теперь заметил тонкий красный кант на рукавах ее платья. Не слишком широкий. Должно быть, девушка принадлежала к боковой ветке какого-нибудь знатного рода.

Ун хотел спросить, что им делать и куда идти, но тут кто-то выкрикнул: «Там Ли уже начал речь» – и рааны торопливо пошли по дорожке, огибающий дом. Позади него обнаружился одичавший вишневый сад, заросший колючей ежевикой. Красноголовая толпа собралась у небольшого летнего домика, на крыльце которого стоял, судя по всему, сам господин Ли-шин. Он оказался еще моложе и болезненней, чем представлял Ун. Волосы его были тусклые, пятна едва-едва проступали на желтоватой коже, но лихорадочно блестящие глаза отдавали решительностью. Он взмахнул рукой, и широченный рукав непомерного плаща сполз ему на плечо.

– ... и я долго думал, что есть для меня Раанская империя. И понял! Справедливость, – толпа, кажется, была огорчена таким не скандальным и даже банальным ответом. – И эта справедливость императора распространяется на все живое в наших землях! На раанов, на других разумных созданий и на диких зверей. И даже на тех самых тварей, которых наши враги вырвали из природы, которых заставили взять в лапы оружие. Да-да! Я говорю о макаках! Их повадки были искалечены древним врагом! Они, дети лесов и степей, должны бегать свободными в своих стаях. Охотиться, рыть норы. Все знают, что именно дикие макаки были главной добычей красноспинных волков. И украв макак из природы – мы убили этого дивного зверя! Но не все потеряно. Я в это верю! Я прошу, – он говорил все громче и громче, и уже, кажется, задыхался, – нет, я требую! Друзья мои! Я требую, чтобы вы подписали мое письмо его величеству! Зверинцы должны быть упразднены! Макаки должны быть возвращены в природу!

Ун посмотрел на Ним-шина с немым вопросом: «Что несет этот кретин?» – Ним-шин же с трудом сдерживал смех. Он явно получил больше того, на что надеялся.

– Когда эти удивительные создания снова станут дикими и обретут свободу...

– А что же, можно тогда будет на них охотиться? – выкрикнул кто-то.

Господин Ли-шин ответил вполне серьезно:

– Полагаю, когда популяция восстановится.

– А я слышал, что они агрессивны, – громко сказал Ним-шин и схватил Уна за плечо, – одна такая откусила моему другу кусок уха! Вы посмотрите!

Ун тяжело вздохнул, какой толк объяснять, что ничего ему не откусывали, если Ним-шин сам придумал замечательную историю и сам же в нее поверил? Хозяин дома вытянул тонкую шею, сощурился, вглядываясь подслеповатыми глазами в Уна, гости тоже оборачивались с любопытством.

– Разумеется, они напали на вашего друга! Макаки помещены в чуждую им среду. Они принуждены учиться делать непосильную для них работу разумных существ! Это любого зверя сведет с ума. Говорят, раньше их самки могли вынашивать по пять щенков за раз. И что теперь? В зверинцах по одному, и то в лучших случаях! Эти прекрасные животные должны быть возвращены в лоно природы! После мы подпишем мое обращение, – он достал откуда-то из кармана мелко исписанный лист плотной бумаги, – и я знаю, что мы будем услышаны! Зверинцы будут закрыты! Макаки будут жить своей дикой жизнью! Но первые шаги я должен сделать сам!