Было, правда, еще кое-что.

Ун разулся, прошел через высокие двойные двери в гостевой зал. Маме нравились здешние светло-зеленые обои и блеск люстры, сплетенной из острых стеклянных игл, она обычно смотрела на все это и даже как будто улыбалась, но сейчас ее кресло у окна пустовало.

Позади Уна приглушенно цокнули домашние туфли. Он не хотел оборачиваться, ведь уже догадался, кого увидит, но ребячество, обиды и детские капризы ему, двадцати одного года отроду, давно не шли. Ун медленно, с неохотой повернулся и кивнул Аль. Пришлось приложить все силы, чтобы не скривиться, как от зубной боли, при виде смотрительницы.

Аль была красивой, да что греха таить – он и сам на нее посматривал. Нет, он мог понять отца. Понять мог, а вот простить – нет. И сама Аль делала все только хуже. Слугам полагалось носить черное и серое, а она и теперь вырядилась в синюю юбку, будто не работала в этом доме, а владела им.

– Ваша матушка отдыхает, – сказала Аль с тошнотворной, притворной покорностью. – Но я помогу ей сойти к обеду. Она будет рада вас видеть.

«И как тебе, грязная ты душонка, хватает наглости подходить к моей матери?» – подумал Ун, и, наверное, что-то такое все же мелькнуло на его лице, да как мелькнуло! – невозможно было не заметить. Аль даже захлопала своими огромными глазенками, но быстро спохватилась и вздохнула, горестно покачала головой.

– Похоже, господин Ун, вы все еще держите на меня обиду, причину которой я так и не поняла. Если дело в тех пустых слухах, которые распускала прошлая кухарка про вашего отца...

Решила, значит, пойти в прямую атаку и выдать все, якобы, ничего не тая. А как поет, как поет! Только ножкой не топнет. «Нет, часа мне тут вполне хватит», – Ун отмахнулся от Аль, не дослушав ее проникновенную и насквозь лживую речь, о которой никто не просил, вышел из зала, поднялся на второй этаж.

Ванна была уже готова, и от горячей воды поднимался легкий пар, на вешалке висела чистая рубашка и брюки. Полевая баня это хорошо, но куда ей против старой доброй ванны?

«Неравная схватка», – подумал Ун, вытирая волосы мягким полотенцем. Свежий, чистый и в чистом, он вышел в коридор, и на него снова налетела Тия. Она поймала его за руки, глянула направо и налево, прежде чем заговорить:

– Ты видел Нима?

– Господина Ним-шина, – поправил ее Ун. – Я месяц скакал по полям. С чего бы мне его видеть?

– Вы курсанты все время ходите в самоволки, через забор лазаете...

– Я не хожу, – усмехнулся Ун, – и до нашего полевого лагеря ехать два дня на поезде. Ради твоего господина Ним-шина я бы такой путь проделывать не стал. И сдался он тебе? У него каждую неделю новая подружка.

Тия вспыхнула, покраснела:

– Подружки, подумаешь! А мужем будет моим.

Ун пожал плечами. Отец не спешил подавать документы Тии в министерство семьи, были у него, похоже, какие-то свои замыслы. Кто знает, может быть, он и господин Гит-шин, отец господина Ним-шина, что-то такое и задумали. Скорее всего, так и было.

– А где Кару?

– Кару? Вообще, хорошо, что ты сейчас приехал, – вдруг ни с того, ни с сего сказала Тия, отпуская его руки, – тут, знаешь...

– Господа, – Дот, бесшумный лакей, в этот раз потопал для приличия, чтобы никто не заподозрил, что он подслушивал. – Вас ожидают в столовой.

Отец, как и всегда, был во главе стола, напротив него, в кресле на колесах, сидела мама. Ун подошел к ней, демонстративно не обращая никакого внимания на Аль, стоявшую рядом, и присел на корточки. Странное дело, прошел месяц, а мама как будто постарела на целый год, и глаза ее запали еще сильнее. Материнские скрюченные болезнью пальцы показались Уну жесткими, как коряги.

– Я вернулся, – сказал Ун. Мама, конечно, ничего не ответила. Только чуть наклонила голову. Несколько белых прядей упали на лицо, и Аль тут же ловко вернула их обратно в прическу. – Рад тебя видеть.

Наверное, хороший сын сказал бы что-то подушевнее после долгой разлуки, но Ун едва-едва смог выдавить и эти две фразы. Находясь далеко от дома, он позволял себе забыть, что с ней стало, а потом приезжал на побывку, и каждый раз встреча с ее болезнью происходила словно впервые.

– Наговоритесь еще. Садись. Будем обедать.

Ун с благодарностью посмотрел на отца, прервавшего пыточный ритуал, встал, отряхнув брюки, и занял свое место, приготовившись засечь пятнадцать отведенных минут на поедание первого, но тут же опомнился. Напротив него сидел не какой-то покрытый испариной после бега или рытья траншей собрат-курсант, а Тия. Да и еду еще не подали. Здесь некуда было спешить, и никто никогда не торопился.

– Я встретил на днях генерала, главу вашего училища. Он хорошо о тебе отзывался, – сказал отец, пока служанка вносила и расставляла тарелки с горчичным супом.

– Рад слышать, – хорошие новости, хотя верилось в них с трудом. Чтобы Плешивый кого-то да похвалил? Он скорее сжует свою фуражку, чем удостоит кого-то из курсантов добрым словом. Наверное, ходил в Совет просить о чем-то.

– Я тоже рад. Через полгода будут выборы на освободившееся место в Совете. Поддержка генерала была бы мне очень кстати... – размышления о будущем не ложились на лицо отца тенью, напротив, задумчивость, дела, сложности как будто его молодили. Там где других время старило, он только крепчал, и седина лишь придавала ему пущей важности. Наверное, так происходит со всеми раанами, у которых была настоящая цель. – Тия, где твоя сестра? – отец повернулся к Тии, и брови его сошлись на переносице.

– Она не выйдет, – процедила та сквозь зубы, не отрывая глаз от тарелки. – Кару же сказала, что не будет с вами говорить, пока вы не измените своего ре...

Отец стукнул кулаком по столу, Тия замолчала, а ложки жалобно звякнули.

– Не нравится ей! Недовольна она. Я не знал вашу мать до свадьбы и ни о чем не пожалел. Семья – вопрос государства и долга. Кару пора повзрослеть. Мы с ней потом обо всем поговорим.

Тия покосилась на Уна с каким-то непонятным ожиданием, он лишь пожал плечами. А что тут скажешь? Разве отец был неправ?

Уну самому предстояло жениться в следующем году, а он уже и забыл, как выглядела его будущая жена. Да и когда они в последний раз виделись? В школе?

Обед продолжился и завершился в тягостном молчании, Ун соврал, впрочем, без особого сожаления, что отпуска ему не дали и что он должен до вечера быть в казарме, и почувствовал легкость, когда оставил дом позади. Только почти осязаемая обида Тии немного испортила момент освобождения, но что поделать? Каждый выживает, как умеет.

Через час Ун, позевывая, поднимался по скрипучей лестнице на третий этаж «Хромой гончей». Хозяин гостиницы, как и обещал, придержал для него чердачный «номер». Кровать была постелена, и Ун, недолго думая, завалился спать, и проснулся только на следующий день, когда солнце уже било в глаза через оконце под скатом крыши, а в дверь безжалостно барабанили.

– Да что такое? – взревел он, зажимая ладонями уши.

– Там приехал высокородный господин, хочет вас видеть! – ответил возмущенный голосок служки.

– В такую рань!

– Так уже половина второго.

Ун с сомнением посмотрел на круглые часы на стене – правда, половина второго – и неуклюже поднялся, принявшись одеваться. Личность таинственного гостя он угадал точно. Господин Ним-шин явился во всей красе. У края тротуара, прямо напротив бурой двери гостиницы, измаранной сотней-другой неприличных надписей, стоял, поблескивая натертыми боками, автомобиль «Бег». Двенадцатая модель, шутки ли!

Господин Ним-шин высунулся в окно, чуть не задушив себя плохо повязанным, расшитым красными цветами галстуком:

– Как тебе, а?! Неделю назад купил! Ну, не я, папаня. А какая разница!

Чаще девушек, господин Ним-шин менял только автомобили. Правда, в этот раз девушка с ним тоже была. И тоже новая. По крайней мере, Ун ее раньше не видел. Или видел? Все подружки господина Ним-шина были на одно лицо: большеглазые, круглощекие, одним словом – хорошенькие и с фигурами, что надо, хоть и маленько полноватые. Эта сидела на переднем сидении, и ее зеленые глаза смотрели из-под красной длинной челки по-волчьи.