Зверь фыркнул. Он содрал с пояса Уна подсумок с патронами, а вместе с ним и походный нож с широким лезвием, потом начал обшаривать карманы. Как же унизительно. А девчонка все не унималась.

– Мы не иметь намерений взять что-то, – медленно проговаривала она по слову, всхлипывая и шумно протирая нос, – это большая необходимость, чтобы наш разговор быть пройти.

«Я раан, – напомнил себе Ун, – я никому не позволю себя запугать».

Он старательно делал вид, что ничего не происходит, что он не валяется на земле, что его не обыскивают и пытался с вызовом смотреть в глаза зверя, злясь, что тот трусливо избегает ответного взгляда, но когда полосатая лапа потянулась к нагрудному карману его рубашки, все рухнуло.

– Не лезь! – попытался рявкнуть Ун, но из пересохшего горла вырвалось что-то невразумительное, напоминавшее больной клекот. Да и разве эта тварь могла что-то понять? Как же там правильно будет... – Не лезь! – повторил Ун на зверином наречии и понял, какую страшную ошибку совершил.

Полосатый уже запустил пальцы в карман, вцепившись в платок, да так и застыл. Теперь его мертвый синий взгляд был неотрывно устремлен на Уна. Нижняя челюсть медленно пошла вниз, задергалась, как у принюхивавшегося дикого кота. Не оборачиваясь, он громко рыкнул Пестрой: «Это красноголовый умеет говорить!»

«Ну и пусть, мы пришли за другим, хватит, прошу тебя...» – Пестрая сказала что-то еще, но Ун не узнал слов, или не услышал их. Он только и мог, что смотреть, как полосатая лапа вытягивает из кармана платок. Захотелось крикнуть «Оставь», просить, умолять, но отвращение к самому себе пересилило страх. Что с ним такое? Это же просто кусок ткани. Мусор. Почему он готов так унижаться ради этого? «Да что со мной?».

Окажись на его месте прадед, превратился бы он в подвывающую размазню?

Полосатый повернулся к Пестрой, голос его звучал все громче и яростнее: «Он работал там! Понимаешь? В том месте! Он знает наш язык!». Если теперь посильнее пнуть зверя под коленом, то, может, получится его опрокинуть. Жалко, что до ножа у него на поясе не дотянуться.

«У меня будет только одна попытка».

Ун начал прикидывать силу удара, но промедлил, полосатый уже отодвинулся, точно что-то почувствовав, а потом снова сгреб его за воротник плаща и потянул к себе. Из искривленной пасти вырвались пережеванные, изуродованные почти до неузнаваемости, но раанские слова:

– Ты работать в том место!

Невозможно. Невозможно! Трижды невозможно!

Звери не имели права произносить ни единого раанского слова! Да и разве могли? Только притворяться, только повторять. Только изображать разум. Неправильно! Те в зверинцах... Ошибкой было оставлять им даже тот фальшивый язык, выдуманный древним врагом. А что происходило на островах? Сколько там пряталось и ждало своего часа таких вот диких полосатых, предки которых сбежали после Объединительной войны?

– Ты, красноголовой, мучить шаат! Ты…

Полосатый сжимал воротник Уна все сильнее и сильнее, ткань впивалась в кожу как удавка.

– Смотреть на меня, красноголовый! Разве я животное? – зубастая пасть зверя, плюющая слюной, стала еще ближе. И глаза... Они были синие, но не такие, у нее.... – Разве они есть животное?

«Хватит», – девчонка потянулась к полосатому, но тот оттолкнул ее боком. «Тирт, ты все испортишь!»– возмущалась она, как будто дикое животное могло ее понять.

– А это…

Зверь отпустил воротник Уна, взмахнул смятым платком, глянул на него с ненавистью, а потом – с удивлением. Он медленно встал, развернул зеленую ткань, повертел ее так и сяк, глаза забегали, точно читая что-то. Встревоженная Пестрая заглядывала ему через плечо, как любопытная птица.

Что они там увидели?

Ун попытался перевалиться на бок и не смог. Собственное тело не слушалось его, а стыд душил хуже любого воротника. Надо было притвориться оглохшим и ослепшим, но он не выдержал и снова посмотрел вверх, на полосатого.

– Кто это тебя любит? – пролаял зверь. – Ты не.. не заслуживать таких слов, – он медленно сложил платок. – Ты забрать эту… эту вещь у…

«Замолчи», – взмолился про себя Ун. Он все прекратил, все исправил, неужели это дурацкое прошлое будет вечно нагонять его и кусать за пятки?

«Хватит!» – в этот раз Пестрая со всей силы хлопнула зверя по лапе, заставляя отступить в сторону, выхватила платок, сунула обратно в карман Уну и помогла ему сесть, придерживая за плечи, как смертельно больного.

– Все должно было случаться не так, – прошептала она, нервно взглянула на мертвое тело господина Кел-шина и вновь принялась торопливо листать свою книгу. – Мы... мы отплатим семье мертвого золотом, у вас есть мое слово! Так не должно было получаться. Позволяйте начать с начала.

Конечно, они заплатят.

Ун наблюдал, как зверь прошел вдоль автомобиля, мимо Варрана и Лина, и как встал посреди дороги. Наверное, вынюхивал, не едет ли патруль. Везучая тварь. Из десятого лагеря на запад никто практически не ездил, а из пятнадцатого на их поиски отправятся только вечером.

– Извольте, пожалуйста, милостиво извинить моего друга. Мы приехать к вам не затем, чтобы делать зло. Мы пришли, чтобы говорить... – шептала девчонка, – я просить вас повернуться.

Ун медленно повернул к ней голову. Вместо книги Пестрая теперь держала в своих странных, трехцветных руках лист белоснежной бумаги.

– Здесь есть наши предложения. Я отдам их вам. Сейчас я буду прочитать. Я Таара-та-Нан приехала на вашу землю…

«Это не их земля», – громко возмутился зверь, девчонка даже вздрогнула, замолчала, но все-таки решалась читать дальше.

– Я Таара-та-Нан приехала на вашу землю, чтобы говорить как голос семьи Та-Нан о детях народа шаар, которых вы именуете те, что полосатые. Нам ведомо, что у вас есть много шаар. Я не приехала, чтобы спорить с вами, но чтобы говорить.

Варран зашевелился, потирая связанные запястья, зверь тут же оказался подле него и наставил винтовку.

– Сидеть! – и добавил на своем фальшивом языке: «Лживая твоя кровь».

Дорвался до оружия и сразу такая отвага. Но Ун знал, какие полосатые на самом деле, он видел все, стоя на стенах зверинца, и знал всю их жалкую, трусливую природу. Ничто в этих тварях его никогда больше не обманет.

– Мы готовы купить шаар вашей земли. Мы оплатим золотом и плодами дерева иана за каждого шаар. Мы не можем выкупить всех, но готовы выкупить детей. Здесь на бумагах, – она указала пальцем на лист, с которой читала, – начертано наши предложения. И мы готовы выслушать ваши предложения. Через три дня, если считать с дня завтрашнего, наш посол будет явиться на это место в полдень. Мы будем благодарить за ваше участие.

Она медленно выдохнула, протерла слезящиеся глаза и осторожно вложила послание в руки Уна.

– И мне правда… мне так жаль, – она встала, отряхнула штанины и попятилась, прижимая книгу к груди, как будто защищалась от кого-то. – Мы отправиться ждать три дня…

«Нет», – зверь подкрался к ним почти бесшумно, но Ун насторожился не из-за этой ловкости. Пугало другое, то как полосатый снова и снова позволял себе перебивать собственную хозяйку.

«Что же происходит на островах? Как мы позволили этому происходить?»

– Вы пойдете туда, – залаял полосатый по-раански и вытянул лапу, указывая на запад. Значит, вероятно, знал, где находится десятый лагерь, и не хотел, чтобы они быстро добрались до помощи. Потом полосатый повернулся и указал на полусорена, которого все также покачивался взад-вперед и дрожал. – С нами пойти тот красноголовый. Мы будем вернуть его после разговора. И еще… и...

«Да как же там!» – зверь перебросил винтовку из одной лапы в другую и быстро-быстро что-то затараторил на этом своем резком языке, Пестрая слушала, а глаза ее октрывались все шире.

– Вам должно следовать туда, куда вам указано. Мы вас просим… – начала переводить она.

«Нет, мы не просим», – буркнул полосатый.

– Мы вас просим идти на запад и не возвращаться сюда. Здесь будет оставаться один из наших на некоторое время. Он будет… – она принялась искать что-то в книге, но Ун уже догадался, что именно сделает этот «один из наших».