Вот только о ведьме высокородный как будто не знал ничего. Такую ловкую актрису, всю жизнь водившую простаков за нос, театр бы только довел до зевоты. – Я думаю, ей обязательно нужно будет увидеть...

Ун кивнул.

Пусть себе болтает.

Еще бы этот его полусорен ехал быстрее! Восточная дорога была не весть какая, ухабов на ней хватало, но здешние солдаты никогда не водили так медленно и осторожно. А что будет за перекрестком, когда они свернут на южную дорогу, где в последний шторм все размыло? «Какая мне разница», – Ун привалился плечом к окну, позволяя себе ни к чему не прислушиваться и ни о чем не думать. Иногда «Бык» покачивался, подпрыгивая на очередной кочке или выбоине, и Уна вырывало из дремоты, но ненадолго. Иногда господин Кел-шин сам расталкивал его, спрашивал какую-нибудь глупость и упорно не обращал внимания, что снова и снова получает невразумительные ответы: он просто никак не мог замолчать, его счастью отчаянно требовался собеседник. А за окном все тянулся, и тянулся великий южный лес.

– ...как по-твоему, Ун?

Ун вскинул голову, не сразу вспомнив, где находится, а потом пробормотал:

– Простите, не расслышал, – он потянулся переставить винтовку, которая начала заваливаться между передними сидениями, но она вдруг вздрогнула и, как живая, скользнула из-под руки.

«Что...»

Уна бросило назад, цевье винтовки хлопнуло по бедру, а потом автомобиль взбрыкнул, встал на дыбы, и все закрутилось.

Невидимая рука сжала Уна поперек груди, встряхнула, приложив головой о крышу, со всей силы метнула в сторону, ударила о землю, подхватила вновь и потащила по дороге.

…кто-то едва слышно подвывал жалобным, высоким голоском. Ун поморщился от этого писка, с трудом разлепил веки – мир вокруг утопал в черно-сером клубящемся мареве. Он потянулся протереть лицо, смахнуть эту пелену, и охнул. Боль пошла от плеча, по руке, а потом отдалась где-то в боку, как будто прямо в ребрах.

Кулаки и тяжелые ботинки, замах, удар, хлюпающий тошнотворный звук, и снова замах...

«Я дрался?» – попытался вспомнить Ун. Нет, это было давно. Мысли путались, и проклятый плач, от которого раскалывался череп, становился громче, словно медленно приближался, как накатывающая волна, к нему начал примешиваться ритмичный скрежет. Ун поморщился, сплюнул кровь вместе с осколком коренного зуба и часто-часто заморгал, не позволяя себе больше никаких резких движений.

Сквозь клубящуюся темноту начали проступать неясные силуэты. Что там крутилось, и крутилось, и крутилось...

«Колесо».

Уна будто ошпарило кипятком, память вернулась.

Автомобиль лежал на боку шагах в десяти от него, похожий на большое подстреленное животное. Чуть в стороне распласталась добыча поменьше. И хотя бурая пыль сжирала все прочие цвета, синий мундир был не по зубам даже ей.

«Господин Кел-шин умер», – подумал Ун, еще даже толком не приглядевшись к телу, и знал, что прав. Разве что-то живое могло лежать настолько неподвижно в такой странной скованной позе? А голова... Куда это смотрела его голова? Нос задирался выше правого плеча. Похоже, господин Кел-шин свернул шею.

Что теперь делать?

Руки Уна начали холодеть, пальцы скрючились, сгребая мелкие камни. Но потом ужас, подступивший к горлу, растворился, сменившись внезапным осознанием: над телом господина Кел-шина кто-то стоял – не Варран, и не Лин.

Это была невысокая тощая женщина в серо-зеленом комбинезоне. Она обнимала винтовку, кажется, его винтовку, и подвывала. Это была... была... Ун сощурился, а потом дернулся всем телом, желая только одного – вскочить на ноги, но слабость, намертво спаянная с ноющей болью, навалилась ему на спину и придавила обратно к земле. «Надо притвориться мертвым», – правильная мысль запоздала. Островитянка заметила движение, вскрикнула и бросилась прочь от господина Кел-шина, едва не спотыкаясь о приклад и ремень винтовки.

Секунда – и она рухнула на колени рядом с Уном, наклонилась, ее странное лицо оказалось совсем близко. Он никогда в жизни не видел ничего подобного. Только на картинках. Только в книгах. Она была как трехцветная кошка, бурые, рыжие и белые разводы на коже перетекали друг в друга, из-под спутанных льняных волос, припорошенных пылью, пялились печальные зелено-желтые глаза, покрасневшие от слез. Говорили, что у островитян бывала и чешуя, и перья, но у этой пестрой как будто не было ни того, ни другого. Только уши, увешенные кольцами, были немного длиннее, чем полагалось и чуть топорщились в стороны.

«Как она нашла нас?»

Ун нервно рассмеялся и закашлялся от попавшей на нёбо пыли. Лучше спросить, откуда у него берутся такие тупые вопросы. Никто никого не находил. Засада. Вот что это такое. И кто ее устроил? Эта девчонка? Она же младше сестер. Лицо это курносое, круглое... У островных ублюдков нет никакой чести, если они отправляют на такое грязное дело вчерашних детей и молодых женщин.

А потом она заговорила, и Ун застыл с открытым ртом. Этот ритм и звучание он бы ни с чем не перепутал.

Она говорила на зверином наречье.

В общем сбивчивом потоке слух его начал вылавливать отдельные знакомые слова: «Все не так», «неправильно», «как», «знаю» – но вот девчонка наконец-то замолчала, сделала несколько вдохов и продолжила уже на раанском:

– Мы не желать такого! Я изволю вам помогать. Ожидайте.

Пестрая отбросила винтовку в сторону, да, это была его винтовка, с маленьким сколом на прикладе, трясущимися руками достала из потертой сумки, перекинутой через плечо, кусок бинта, отцепила с пояса комбинезона флягу и плеснула водой на ткань.

Почему эта дикарка говорила на зверином наречье? Откуда она его знала?

Пестрая только-только протянула бинт к его лбу, как вдруг что-то дернуло ее назад, поднимая на ноги. Она выронила флягу, вода плеснула в лицо Уна, но он даже не попытался зажмуриться и замершим взглядом смотрел вверх. Рядом с девчонкой стоял, недовольно скаля пасть, полосатый.

Невозможно.

Рыже-серые зверь был высок, выше всех полосатых, каких Уну только приходилось видеть в зверинце.

Невозможно.

Грива его была коротко обстрижена, а морда выбрита от шерсти.

Невозможно.

Зверь был обряжен в такой же комбинезон, как и у его хозяйки, рукава были закатаны до середины лапы.

Невозможно!

На поясе полосатый носил нож и кобуру с пистолетом, а за спиной – винтовку Варрана...

Ун рывком приподнялся на ободранных локтях, повернулся насколько мог, готовясь к худшему, но выдохнул с облегчением. Норн был жив. Он сидел на земле чуть поодаль со связанными руками и ногами, изрядно помятый – из носа на подбородок и шею натекло крови – но, судя по пристальному взгляду, каким он следил за зверем, в полном сознании. Полусорен был там же, рядом, тоже связанный, но выглядел в разы хуже, хотя, похоже, и избежал глубоких ран. Он покачивался взад-вперед и беспомощно пялился в одну точку, на своего мертвого кузена.

Наверное, Лин повторял про себя снова и снова: «Все это неправда. Все это не на самом деле».

Ун, к своему стыду, тоже не мог отделаться от схожих мыслей.

Они ведь были здесь и сейчас, а не сто лет назад. «Это какая-то ошибка», – он убеждал в этом не то самого себя, не то безжалостный мир, в котором все уже произошло, а тем временем цепкие лапы схватили его за воротник маскировочного плаща и перевалили на спину.

«Скажи ему, что я его убью, если будет шевелиться», – приказал полосатый девчонке. И она ничего не возразила. Даже не попыталась одернуть его. Как будто именно зверь был среди них главным. Она быстро вытащила из сумки старую, едва не разваливающуюся книгу, начала листать ее, потом облизнула губы и пропищала, заикаясь:

– Он изволяет просить...

«Я не прошу!» – рыкнул зверь, разматывая моток веревки.

– Тирт изволяет просить вас не... не... эм... извольте погодить... – снова зашуршали страницы.

«Все уже, не надо», – буркнул зверь, закончив связывать руки Уна, и глянул с такой глубокой злобой, будто вот-вот собирался кинуться на него и порвать на куски. Нет, эта тварь не должна так свободно ходить по земле. Эта тварь не имеет права говорить ни с кем на равных, пусть бы и с последней островной дикаркой. Никому из этих тварей не позволено такого! Нет в них ничего разумного. Посмотреть им в глаза – там пусто. Нет ничего ни в черных, как темнота, ни в синих, как воздух. Никакого разума. Одно только притворство. «Я не боюсь вас», – подумал Ун, попытался вздернуть подбородок, но только стукнулся шишкой на макушке о какой-то камень и зашипел, морщаясь.