– Ее там нет и не было, и никаких свежих следов, мы долго ждали, – сказал господин Кел-шин с отчаянием.

Никкана постаралась утешить его, рассказала, что в лесу, вокруг здешних поселков, таились множество маленьких разбитых святилищ, о большинстве из которых не знал никто из непосвященных, и что госпожа Око могла отправиться в любое из них, но и это не помогло. По лихорадочной решительности в глазах господина Кел-шина Ун понял, что завтра утром тот отправится к руинам снова и будет ждать, и это будет повторяться день ото дня. Безумие не позволяло ему видеть очевидного и в дополнение к прочему – мешало думать.

Прошел день, второй, третий. Жизнь начала возвращаться в прежнее тихое и ленивое русло, Ун иногда забывался и оглядывался, ища глазами место, где пристроилась ведьма, но быстро приходил в себя, да и случалось подобное все реже и реже. В такие моменты он усмехался себе под нос и представлял, где теперь Текка. Все-таки она должна была поехать не на север, а на запад. Предгорье – вот где любой «колдун» найдет себе благодарную публику.

«Она уже далеко», – думал Ун и прикидывал, не сходить ли в аптеку за крошевом из листьев серого дерева, но рука сразу начинала поднывать, и тогда он фыркал, нервно усмехаясь: «Позже».

На четвертый день, посидев в столовой с первыми за долгие месяцы утренними гостями Никканы, Ун собрался на прогулку, сказал хозяйке, что вернется из леса к вечеру, но она вытаращила глаза и затараторила, задыхаясь от ужаса:

– Нет-нет-нет! Господин Ун, вы что, не слышали? Стая койотов задрала какого-то несчастного бродягу! Говорят, так обожрали, что и не поймешь, кто это был. И вы представляете, где это произошло? У северного жертвенника, это же почти в Хребте! Добрые боги, сжальтесь над нами! Без ружья сейчас лучше за околицу не ходить. Если вас стая окружит, так не отобьетесь.

– Спасибо. Я тогда, пожалуй, пройдусь в парке.

Эта новость не пробудила в Уне страха, пусть дом Никканы и стоял у самой кромки леса, зато в животе собрался холодный комок дурного предчувствия. Он догадывался, кого именно сожрали койоты, сразу заподозрил, что это значит, и совершенно не удивился, когда на утро пятого дня проснулся, чувствуя, как под щекой хрустит сухой лист, и слыша густой запах костра. Ведьма спала у него под боком, как будто никуда и не исчезала и ничего и не произошло, только на свежем глубоком порезе, протянувшемся по ее плечу, поблескивала клеевина.

Когда через пару часов Текка наконец-то открыла глаза, она не посчитала нужным что-то объяснять и взялась расчесывать свои длинные волосы, усевшись на край кровати, как всегда делала после сна. Ун долго наблюдал за этим ритуалом, прикидывая, с какого вопроса стоит начать, но потом махнул рукой. Едва ли он был готов услышать ее честные ответы. Да и какая ему, по сути, разница, что с ней стряслось и что она делала? Через неделю они попрощаются навсегда. А правду о ведьме и ее долгих прогулках пусть выясняет господин Кел-шин.

На завтрак Ун спустился, слушая легкие шаги, звучавшие за спиной. Он вошел в столовую, собираясь предупредить хозяйку о гостье, но Текка проскользнула мимо него, и бедная Никкана едва не уронила кастрюлю.

– Мы… мы рады вашему возвращению, – пролепетала она. Ведьма как будто и не заметила ее испуга и как ни в чем ни бывало заняла свое обычное место за столом.

Иногда Ун пытался угадать, как долго еще норны смогут терпеть эту не понимавшую никаких намеков особу, но теперь отмахивался от пустых размышлений. Если все получится, то возвращаться в Хребет ему уже не придется, и здешние нелепые неурядицы больше не будут его касаться. Так зачем тратить на них силы и время?

Последние дни перед отъездом Ун позволил себе провести, погрузившись в мелочи. Он помог зятю Никканы натянуть на забор колючую проволоку от койотов, удержавшись от замечаний, что это совершенно не требуется, у самой хозяйки выпросил рецепт настойки, получив в нагрузку еще рецептов десять, и заставил Текку каждый день говорить с ним на норнском, когда выяснил, что полураанка весьма сносно говорит и на этом языке тоже. Накануне отъезда он даже попытался оттереть со стены отметки, которые сделал только-только приехав сюда, и, посмотрев на результат в свете придирчивого рассветного солнца, пожалел об этом. Вместо кривоватых засечек, над спинкой кровати образовалось серое пятно, напоминавшее подпалину.

Но в остальном комната после уборки выглядела так, словно Ун в ней никогда и не жил. Даже запах серого дерева сделался едва заметным и обещал скоро выветриться без следа.

– Ну, надеюсь, не свидимся, – прошептал Ун, закинул туго набитый походный мешок за спину и вышел в коридор спящего дома. Ему хотелось одного – убраться отсюда да как можно быстрее. Со всем семейством Никканы он попрощался накануне вечером, решив не говорить, что не планирует возвращаться, чтобы избежать долгих проводов, но в общей все равно остановился, замешкавшись. Нотта смотрела в его сторону, бестолково улыбаясь.

– Такая рань, а ты не спишь, ну я вот... – улыбнулся Ун, шагнул в сторону ее дивана, но вовремя опомнился, едва не расхохотался над своей непролазной, упертой тупостью и поспешил оставить живой труп позади.

Текка ждала во дворе. Не замечая утреннего холода и росы, она стояла у калитки босая, смотрела куда-то в пустоту перед собой, как зверь в засаде, и медленно перебирала длинные пряди. Ун приготовился выслушивать какую-нибудь нравоучительную ерунду, непременно касавшуюся ее обожаемого божества, но ведьма лишь молча протянула ему складной нож. Ун взял эту до боли в ладони знакомую плоскую рукоять с опаской, оглядел, нащупал пальцем боковую панель. Лезвие раскрылось легко, с едва слышным щелчком. Оно было немногим длиннее указательного пальца, но выковано из хорошей стали и с надежным креплением. Такой инструмент точно не сломался бы после пары дней походной жизни. И после того, как вонзился бы под ребра какому-нибудь наивному дураку, тоже.

Ун не заметил на рукояти и лезвии никаких следов крови, но все равно сложил нож и протянул его обратно Текке:

– Спасибо, у меня уже есть один.

Она ответила с тихим, необычным для нее смирением:

– Ты служишь Повелителю, а он не оставляет своих слуг безоружными в долгих странствиях.

– Раз так, то передай ему, пусть лучше насылает на моих врагов стаи койотов, нож это мелковато, – не удержался Ун от едкого замечания и внутренне вздрогнул, когда в ответ на этот намек, почти обвинение, на лице Текки не отразилось ничего: ни удивления, ни возмущения, ни непонимания.

«Это все не мое дело».

Ун снова посмотрел на нож.

Его старая няня-норнка старалась не забивать ему и сестрам голову бестолковыми норнскими сказками, но те, которые иногда все-таки рассказывала, сходились в одном: ведьмины подарки ни к чему хорошему не приводят. Его прежний сержант Тур обязательно сказал бы что-нибудь очень вдумчивое, вроде «за такие дары приходится платить тройную цену».

Ун улыбнулся чужой суеверности, подумал еще немного и сунул нож в голенище ботинка.

Глава XXXVIII

Должно быть, судьбами разумных, и правда, распоряжался какой-то божок, причем озлобленный и любящий плохие шутки. Объяснить произошедшее как-то иначе у Уна не получалось.

Динно уже целую неделю валялся в госпитальной палатке, когда вместо него в их отряд наконец-то прислали замену. И кого же капитан выбрал из сотни норнов, служивших в пятом пограничном лагере? Ганнака. Этого проклятого параноика.

Узнав о таком «подарке», Ун едва не расхохотался. Одно дело терпеть Ганнака с его лошадиной рожей и косыми взглядами в лагере, и совсем другое – отправляться с ним в лес и проводить бок о бок круглые сутки.

«Мы бы справились и вчетвером», – подумал Ун, пригибаясь и проскальзывая под тяжелой веткой, белой от клочьев паутины. Варрана не просто так назначили старшим в их отряде, когда дело касалось блуждания в чаще или поиска следов – он стоил троих, норны Саттак и Биттар тоже не вчера попали в Южный округ, совсем не новички. О самом себе Ун мог без всякого хвастовства сказать, что больше не отстает во время долгих переходов, ночную стражу держит не хуже прочих и стреляет как надо.