Такого отряда бы хватило и для проверки веревок, и для замены сигнальных ракет. Пустяковое ведь дело. А если уж тащиться в лес впятером, то точно не с Ганнаком.

Ун вытянул шею, вперив взгляд в затылок ненавистного норна. Тот шел вторым, прямо за Варраном, но вот как будто что-то почувствовал, воровато оглянулся через плечо поверх капюшона маскировочного плаща, сморщил крапчатый горбатый нос. Сейчас он, конечно, незаметно трижды сожмет и разожмет правый кулак, пытаясь отогнать от себя неведомое зло. Внутри у Уна все заклокотало от медленно кипящей ярости на этого недоумка. Хотя почему только на него?

Варран, вот кто был здесь настоящей первопричиной.

Месяц назад, когда они только приехали в пятый пограничный лагерь для усиления здешнего гарнизона, именно Варран, обычно молчаливый и задумчивый, в первый же ужин с новыми товарищами разболтал им все, что только мог. И о «дружбе» Уна с древним божеством, и о том, как эта «дружба» спасла его сестру от неминуемой смерти и окончательной гибели в посмертии. Будь среди слушателей второй раан или полураан, он бы обязательно иронично улыбнулся, но норны восприняли все всерьез. Они знали, чьим потомком был Ун, слухи тут расползались, как масло по воде, но после историй Варрана начали смотреть на него уже не с любопытством, а с неподдельным уважением.

Все, кроме Ганнака.

Пока остальные удивленно качали светловолосыми головами, этот трижды сжал и разжал кулак, с трудом сдерживая гримасу отвращения, а потом встал из-за стола и торопливо ушел, едва не опрокинув лавку.

Больше за одним столом с ним они не оказывались. Лишь иногда Ун замечал долговязую фигуру Ганнака то у прачечной, то у склада камня-тепловика, при этом взгляд норна всегда был встревоженным или испуганным. Если бы все продолжалось так и дальше, можно было бы просто забыть об этом чудаке, но на утро четвертого дня ботинки Уна оказались набиты пригоршнями черно-белых перьев. Оставалось только порадоваться, что неведомый сумасшедший не запихнул туда всю птицу целиком. Неведомый ли? Ун сразу понял, чьих это рук дело, пусть даже не имел доказательств, и решил как следует поговорить с Ганнаком, но тут вовремя вмешался Варран. Он вызвался побыть переговорщиком, ушел, вскоре вернулся и почти виновато попросил:

– Не злитесь на него, господин Ун. Ганнак из восточных, они там все со странностями.

– Я заметил, – мрачно ответил Ун, вращая в пальцах перо, на котором остались темно-коричневые пятна застывшей птичьей крови.

– У них считается, что Повелитель госпожи Текки не должен поминаться ни в Мертвом, ни в Вечном мире, – Варран посмотрел куда-то вверх, да с таким почтением, словно прямо сейчас видел одного из своих богов. – А уж если Повелитель кого-то отмечает или присваивает себе чью-то душу, так для восточных ничего ужаснее и придумать нельзя. Ганнак просто хотел уберечь нас всех от беды. Перья буревестника это оберег, знаете, ведь Великая Птица…

Варран тогда много чего наболтал, но главное сводилось к одному: впредь Ганнак будет держаться от Уна подальше и никаких новых «оберегов» никуда подкидывать не станет. Такой вариант всех устраивал, Ун решил не искать встречи с этим сумасшедшим, а сумасшедший в свою очередь с двойным усердием избегал его.

Оказавшись с ним в одном отряде, Ун наивно надеялся сохранять хрупкое равновесие и впредь, но прошло каких-то два дня, а он больше не мог смотреть на норна и не скрежетать зубами.

Все началось практически сразу, стоило им только углубиться в лес, оставив позади транспортного «Лося». Над отрядом пролетела какая-то птица с невыговариваемым норнским названием, разумеется, редкая, разумеется, несущая на своих пестрых серо-синих крыльях тысячи и тысячи дурных предзнаменований, и все эти предзнаменования, разумеется, сводились к одному: «Лучше бы нам не брать с собой господина раана. Смерть ходит за ним».

Ганнак сказал это Варрану негромко и на норнском, не догадываясь, что «господин раан» весьма недурно понимает его язык и тугоухостью тоже не страдает. Ах, если бы все обошлось только этим пожеланием! Но ненормальный крапчатый то и дело бубнил не то молитвы, не то заклинания, во время привалов устраивал целые представления с растиранием листьев и вычерчиванием знаков на земле, и бесконечно пялил на Уна свои зелено-желтые глазенки. Варран не обращал внимания на этот балаган, а вот Саттак и Биттар как будто тоже начали медленно заражаться чужим страхом, и часто о чем-то перешептывались и отводили взгляды.

Дела шли так плохо, что впервые за все время, прошедшее с приезда в эти края, Уну вновь захотелось увидеть Текку. Он представлял, как ведьма выходит из-за деревьев, укрытая только потоком длинных красных волос, как смотрит змеиными глазами на Ганнака и остальных, и как обращает их в бездумное бегство, одним лишь своим видом. Ну и картина бы получилась!

И вообще было бы славно, если бы Текка осталась на пару дней. Да, пары дней бы хватило. Больше и не надо.

Ун перелез через трухлявый, проминающийся под пальцами ствол золотоорешника, отряхнул руку от кусков окорья, почувствовал, как защипало в горле. Пальцы сами собой сжали несуществующую самокрутку. Вот, пожалуй, единственная его теперешняя беда, в которой Ганнак был не виноват.

Кошмары вернулись.

Наивно было думать, что он совсем излечился от них. О нет, они не исчезли, только слегка затухли, спрятались, как тлеющие угли в золе, и полыхнули вновь в самый неподходящий момент. Пять дней назад Ун проснулся, едва не крича и отмахиваясь от бестелесного образа, тянущегося к нему, и теперь не расставался с флягой настойки. Пара глотков перед сном – и никаких ночных подвываний. А если раздобыть листьев серого дерева...

Шрам на ладони зачесался, Ун вспомнил о ноже, который продолжал таскать в голенище ботинка.

«Пусть сорены этим куревом подтираются», – подумал Ун, и Текка с ее фокусами и привычкой держать свое слово была тут не при чем. Утихомиривать советь всяким дерьмом – это удел тех, у кого она не чиста, а разве он сделал что-то неправильное?

Отряд вышел на лесную прогалину, раскинувшуюся с юга на север, и Варран указал на небольшую отметку на стволе засохшего дерева. В первые походы Ун не понимал, куда надо смотреть, тыкался повсюду, как слепой щенок, но теперь быстро разглядел тонкие зеленые нити, протянутые над землей на высоте ладони. Порви такую – и тут же сработает спусковой механизм дымового и сигнального короба, скрытого листвой и дерном. Такие ловушки в пограничье были установлены практически везде, где можно было более-менее легко пройти, и все они по большому счету были бесполезны. Ун как-то спросил у одного норна, с десяток лет прослужившего на наблюдательных вышках, много ли дикарей тут поймали, заметив взметающийся в небо дымный след, тот перечислил их всех, не задумываясь:

– Много! Была дикая свинья, крыса, кажется, кот, да, кот и три волка. С волками прямо беда какая-то, совсем лапы не умеют поднимать. И это только за последние полгода. Страшные у нас тут дикари! Вот говорят, нашли какие-то следы на восточной дороге. Следы! У-у! Раньше у нас были настоящие следопыты. А теперь, а! – пожилой норн тогда так досадливо махнул рукой, что кусок мяса слетел с его вилки. – Они свой след от чужого не отличат. Тут берег высокий, скалы пологие. Кто на них заберется? Если бы нашли что-то на западной тропе, тогда другое дело... Вот где бы больше башен поставить...

И все-таки, сколько бы напрасных тревог не случалось из-за веревочных ловушек, ничего лучше за последние несколько десятков лет никто так и не придумал, и бесконечные патрули продолжали менять ракетницы, а наблюдатели на вышках – проводить бессонные ночи.

Ун посмотрел на Варрана, который уже оттянул крючок предохранителя на пусковом коробе и начал откапывать его, на Саттака и Биттера, которые пошли возиться с остальными тремя ловушками, установленных на отдельных линиях, потом, на свою беду, взглянул на Ганнака. Проклятый норн снова пялился на него, хотя был обязан смотреть в сторону леса на случай проклятых засад и проклятых диких зверей. Как бы славно было вмазать ему! Несильно, чтобы он не смог потом ничего доказать капитану, но крепко, чтобы засунул свои приметы куда подальше и плохие, и хорошие. Ун чувствовал, что закипает, и когда через пару часов, они оказались на развилке, и надо было решить, кто отправится разбивать лагерь, а кто пройдет проверить еще с пяток ловушек, вызвался добровольцем. Славно было бы пойти с Варраном, но напарником его оказался Саттак. Что ж, тоже неплохо. Не мог же Ганнак совсем забить ему голову своей ерундой?