Под конвертом, аккуратно сложенным, со слабым запахом зимнего воздуха, лесного дыма и чего-то еще, лежит длинное шерстяное пальто.

Артур твердо и многократно повторяет себе, что это неважно. Это всего лишь пальто. Так что это было последнее, что дала ему мать. Поэтому после погребения он нашел в кармане ее письмо, как будто она сама вылезла из могилы и положила его туда.

(Он знал, что это Дом разыгрывает свои маленькие хитрости, и в тот момент ему захотелось сжечь его дотла за то, что он просто существует, за то, что недостаточно сильно борется за то, что любит. Вместо этого он разорвал письмо на две аккуратные половинки).

И все же. Это всего лишь пальто.

Но тошнотворное чувство вины преследует его весь вечер, подтачивая совесть. Он знает, что делать с чувством вины.

Он берет меч и идет в большую пустую комнату, которая, кажется, существует только тогда, когда он такой: беспокойный и напряженный, его кости гудят под кожей. Он выполняет упражнения с безжалостной, грациозной эффективностью. Его мать была естественна в обращении с мечом, как будто всю жизнь ждала, что кто-то вложит рукоять в ее руки. Она сражалась как апокалипсис, как великий и неизбежный конец. Артур сражается как мясник, быстро и безобразно. Но все равно: он работает до тех пор, пока его плечи не затрясутся, а сухожилия не станут раскаленной проволокой вокруг запястий.

Но этого недостаточно. Далее он обращается к книгам, пролистывая липкий справочник по европейским криптидам. Он останавливается, чтобы зарисовать надгробие восемнадцатого века, на котором выгравировано изображение извилистого животного, которое в одну туманную ночь якобы утащило женщину на смерть. Путеводитель утверждает, что это была огромная кровожадная выдра, но местные жители говорят «beithíoch⁴⁵».

Артур открывает переплетенный дневник и записывает координаты, близость воды, туман, символы, которые туземцы вырезали над своими дверными проемами на удачу. Здесь сотни других записей, восходящих к самой Элеоноре Старлинг, — поколения неистовых исследований, собранных в эксцентричный бестиарий.

Но Артур добавил на свои страницы новую колонку, озаглавленную «Текущая Активность». Он обращается к справочнику: последний раз о нападении сообщалось в 1927 году.

Нет, пишет он и чувствует странную, острую боль в груди, почти как надежду. Даже плохие истории заканчиваются.

Если он будет осторожен, если не дрогнет, если не отвлечется, то и эта закончится.

Артур открывает ящик стола и достает стеклянную банку с чернилами, бутылку со спиртом, набор длинных стальных игл с острыми наконечниками в виде звездочек. Свои первые татуировки он делал шариковой ручкой и швейной иглой, но теперь он более осторожен.

Ему не хватает места. Его руки и грудь испещрены штриховыми линиями, плоть завязана узлами там, где он слишком глубоко вонзил иглу. Но если он закатает рубашку и повернется в кресле, то сможет достать до участка кожи размером с ладонь между парой сорокопутов, чуть ниже набора скрещенных мечей.

На этот раз он выбирает Горгонейон⁴⁶ — женское лицо, обвитое змеями.

Поначалу татуировка была для него лишь холодным расчетом, логичной частью его планов. Но он стал получать от этого удовольствие. Хлопок расходящейся кожи, жжение чернил, освобождение. Ощущение, что он медленно стирает все мягкое и уязвимое, выковывая из себя то оружие, которое ему нужно.

Спустя долгое время он вытирает капли крови и проверяет свою работу в зеркале. Он хорошо скопировал дизайн, за исключением нескольких случайных изменений в лице женщины. Ее подбородок слишком острый, а жесткая линия рта заканчивается кривой извилиной.

Прогулка до Старлинг Хауса уже не кажется мне такой уж неприятной. В пальто Артура я словно в маленьком доме, с блестящими пуговицами на дверных ручках и жесткими шерстяными стенами, защищающими от холода. Впервые я понимаю, как кому-то может нравиться зима; это восхитительный вызов — быть в тепле, когда вокруг холодно.

Я стараюсь не надевать его, когда Джаспер может увидеть. Он хорошо относится к тому, чтобы не задавать вопросов, но у меня нет причин его беспокоить, поэтому я жду, пока школьный автобус не выедет с парковки по утрам, прежде чем просунуть руки в рукава и поправить воротник против позднего мартовского ветра.

Я уже выезжаю с парковки мотеля, когда раздается голос:

— Опал? Опал Маккой?

Я поворачиваюсь и вижу, что ко мне направляется симпатичная белая женщина. Она улыбается, словно случайно поймала меня, но ее шаги по тротуару тверды и целеустремленны. Ее зубы выглядят дорого.

— Да, мадам⁴⁷? — У меня во рту вкус молодых и деревенских слов. «Мадам» — это для школьных учительниц, парикмахеров и приставучих мамаш в продуктовом магазине; эта женщина относится совсем к другой категории. Стрижка у нее прямая и современная, а на руке часы с циферблатом, повернутым к внутренней стороне запястья.

— Я Элизабет Бейн. — Она произносит каждый слог своего имени так, что я понимаю: никто и никогда не называл ее Лиз. — Я надеялась, что мы сможем поговорить.

— О чем? Я сейчас иду на работу, вообще-то…

— Тогда я быстро, — говорит Бейн и снова улыбается. Это хорошо отработанное выражение, эффективное расположение мышц, призванное заставить меня улыбнуться в ответ. Все в порядке, говорит эта улыбка, ты можешь мне доверять. Волосы на тыльной стороне моих рук становятся колючими. — Ты работаешь в Старлинг Хаус, не так ли?

Я никому не говорила, где работаю — ни Джасперу, ни Бев, ни Шарлотте, ни даже чертовке, — и мысль о том, что Артур может случайно сплетничать о своей новой экономке, заставляет мой мозг сжиматься в комок.

Колючки бегут по рукам и вниз по позвоночнику.

— Может, и так.

— О, не волнуйся. — Она подходит ближе и касается моего плеча. От нее пахнет, как от магазина JCPenney's⁴⁸ в Итонтауне: стерильно, отжато паром. — Мы следим за такими вещами.

— Кто именно мы?

— О, конечно! — Небольшой дружный смех. — Я из Консалтинговая группа по Инновационным Решениям. — Мы работаем по контракту с Gravely Power. — Она протягивает руку. Я понимаю, что должна принять ее и сказать, что мне очень приятно с ней познакомиться — такая маленькая ложь, в общем-то. Но мои руки остаются по бокам, зажатые в рукавах Артура.

Бейн плавно убирает руку, ничуть не обидевшись.

— Мы надеялись, что ты сможешь нам помочь, Опал. Мы уже некоторое время пытаемся связаться с нынешним обитателем Старлинг Хауса.

— И почему же? — Вопрос вырвался прежде, чем я успела напомнить себе, что мне все равно.

— Это вопрос о правах на полезные ископаемые и границах собственности — множество юридических терминов, которые я не понимаю. — Уверена, она понимает; ее смех скромный, почти девичий, но глаза — граненое стекло. — Мистер Грейвли всегда ищет новые возможности для инвестиций в Идене, и мы считаем, что у участка Старлингов большой потенциал. Ты знаешь, что завод расширяется?

— Слышала.

Должно быть, мой тон сбился, потому что Бейн говорит с укором:

— Это может быть очень полезно для экономики Идена.

— Конечно. — А потом, поскольку нельзя вырасти рядом с Бев и не перенять несколько плохих привычек, я добавляю: — Они уже устранили утечку в пруду для летучей золы⁴⁹? Просто все помнят, что случилось в округе Мартин. Мэсси заплатил сколько, пять тысяч? И они до сих пор не могут пить свою собственную воду…

— Компания Gravely Power заботится о здоровье и безопасности населения, — говорит Бейн. — Итак, что ты можешь рассказать мне о собственности Старлингов?

— Я всего лишь экономка. — Я дружелюбно пожимаю плечами, изо всех сил стараясь подавить в себе голос Бев: проклятые стервятники. — Так что вам придется позвонить Артуру по этому поводу.