— Ну а мне? — мягко спросил её Родольфус.

— Тебе... — она неожиданно задумалась. — Может, кое в чём, — неохотно решила она. — Но он — не ты!

— И слава Мерлину, — буркнул Рабастан.

— Я считаю, что Обет достаточен, — сказал Родольфус. — И он прав: нам не раз понадобятся ещё его услуги.

— Так пусть остаётся тут! — воскликнула она.

— Но я не могу! — нервно возразил целитель.

— Кому это интересно? — резко возразила Беллатрикс. — Вы нужны здесь — значит, вы останетесь! Руди? — требовательно произнесла она.

— Может, сюда ещё половину Мунго притащить? — удивился Сириус. — Не дури, Белла.

— Надо будет — притащу! — отрезала она.

— Его будут искать, — возразил Родольфус. — Мы закроем Блэку возможность свободно передвигаться по Британии.

— Ну и что? — откровенно удивилась Беллатрикс.

— А вот заавадишь случайно этого, — захохотал Рабастан, — и кто тебе нового притащит?

Целитель побледнел, а Беллатрикс неожиданно не нашлась с ответом. Некоторое время она молчала, а потом недовольно буркнула:

— Не зааважу.

— Не верю! — трагически заломил брови Рабастан и даже прижал руки к сердцу. Картинно так.

— Идиот, — констатировала Беллатрикс и воскликнула обиженно: — Руди!

— Это всё не важно, — сказал тот устало. — Белла, Басти тебя просто дразнит. Но оставлять целителя здесь действительно нельзя. Не волнуйтесь, — обратился он к тому, — вы сейчас дадите мне Обет, и Блэк проводит вас назад. Это вам за консультацию, — он протянул целителю крупную красивую жемчужину. — Этого достаточно, я полагаю?

— Да, вполне, — быстро сказал тот, пряча жемчуг.

Непреложный Обет он произносил под недовольное ворчание Беллатрикс и тихое сопение наконец уснувшего на руках Мальсибера младенца.

...Когда Сириус Блэк вернул его обратно в Мунго, целитель с облегчением вздохнул и подумал, что настолько... экзотических случаев в его практике ещё не было.

И дай Мерлин, больше не будет.

Ибо второго ребенка у Беллатрикс не появится даже совместным попущением Мордреда, Морганы и Мерлина.

Глава 52

— Опять овсянка! — Рабастан с отвращением посмотрел на содержимое своей тарелки. — Я её видеть уже не могу, проклятую! Я хочу яичницу!

— Идиот! — вспылила Белла. — Ты что, забыл? Тише-тише, маленький, — заворковала она, — дядя просто дурак!

Годовалый Рейнард Арктурус Лестрейндж, сидевший на коленях у матери, мученически закатил глаза и закашлялся.

— Дядя, может, и дурак, но он больше так не может! — тоже вспыхнул Рабастан, сминая тарелку и в сердцах швыряя её на стол. — Не понимаю, почему мы непременно должны есть все вместе, — сердито сказал он, выходя из комнаты и от души хлопнув дверью.

Подбородок Рейнарда Арктуруса задрожал, и через секунду мальчик заревел, громко и отчаянно.

— Руди, да сделай же что-нибудь! — потребовала Беллатрикс. — Он же опять разболеется!

— Я же говорил, что его нужно кормить отдельно, — недовольно сказал Родольфус и, вздохнув, ласково обратился к сыну: — Арти, ну не плачь. Не надо. Ну, иди сюда, — он, вздохнув опять, отлевитировал сына к себе на колени и, обняв, начал укачивать.

Спать хотелось адски. Спать — а ещё просто посидеть в тишине. Но об этом он уже четвёртый день мог лишь мечтать...

— Как это — кормить отдельно! — возмутилась Беллатрикс. — Ты же знаешь, что Арти не любит есть один!

— А я люблю, — очень тихо пробормотал Родольфус.

Нет, он понимал, конечно, что Беллатрикс в данном случае права. Но ему невероятно хотелось немного тишины — а ещё нормальной пищи. Почему, в конце концов, нельзя делать вид, что они едят — а потом нормально завтракать? А ещё обедать.

С другой стороны, сына ему было жалко. Мальчик рос слабым, нервным и болезненным, и хуже всего было то, что одна его проблема следовала из другой, и как выбраться из этого замкнутого круга, было непонятно.

У мальчика обнаружилась аллергия — на рыбу, курятину, яйца, мучное, красные овощи и фрукты... Более того, плохо ему становилось даже от запаха этих продуктов, а в особо печальных случаях — от их вида или простого упоминания. Кроме того, маленький Лестрейндж совершенно не выносил одиночества и громко протестовал каждый раз, когда его пытались уложить спать — одного!!!

Поэтому спать с ним приходилось по очереди. К счастью, в этой очереди оказались не только Лестрейнджи, но и, ко всеобщему изумлению, Блэк, заявивший, что не даст им воспитывать племянника самостоятельно, потому что неизвестно, что они там понавоспитывают, и — что как раз никого особенно не удивило — Мальсибер, обладавший необъяснимой способностью почти моментально успокаивать малыша. Поначалу родители, особенно Беллатрикс, отчаянно ревновавшая сына к любому, кто оказывался к нему хоть сколько-то близко, даже подозревали его в применении ментальной магии, однако со временем то ли поверили в его честность, то ли просто решили не задаваться этим вопросом, а спокойно высыпаться хотя бы иногда.

Днем ребёнку тоже требовалась компания, но терпеть он соглашался далеко не всех. Он недолюбливал старших детей своей кормилицы, стоически переносил общество молочного брата, флегматичного толстячка Пепито, снисходительно терпел приёмных детей Джагсона (Белла с гордостью говорила, что её сын — истинный Блэк и не желает видеть рядом грязных магглов), обожал таскать за хвост Бродягу, пытался выдрать перья у Трэверса в анимагической форме и очень неоднозначно относился к Гарри.

С одной стороны, малыша буквально завораживали его разноцветные косички — и он, едва их завидя, настойчиво тянулся к ним, радостно и на удивление крепко их хватая, и мог подолгу так играть, то дёргая за них, то засовывая себе в рот, то просто весело ероша. С другой, рядом с Гарри он очень быстро возбуждался, что неизменно заканчивалось грандиозными истериками, если кто-нибудь не успевал вовремя забрать его. Впрочем, в этом случае Арктурус тоже начинал рыдать, но тогда его хотя бы можно было быстро успокоить.

Ко всеобщему даже не изумлению, а недоумению ещё одной любовью мальчика стала... музыка. С самого младенчества он быстро засыпал под звуки виолончели, а потом и сделанной всё-таки Гиббоном скрипки, и с возрастом его необъяснимая привязанность к этим инструментам лишь росла.

Долохов, криво ухмыляясь, поздравил Гиббона с великой честью — быть придворным менестрелем дома Лестрейнджей и примкнувших к ним Блэков и, не удержавшись, громко заржал.

— Мерлин мой, какие идиоты, — прокомментировал Мальсибер — достаточно громко, чтобы его услышал Гиббон — и тут же широко улыбнулся Долохову. — Тони, а ведь ты дивно поёшь, — сказал он ласково. — Я слышал — у тебя волшебный голос. И песни такие... я не понимаю русского, но они прекрасны. По-моему, нечестно лишать Арти удовольствия их слышать.

— Это просто свинство! — немедленно подхватила Беллатрикс. — И вообще, я считаю, что ты должен говорить с ним по-русски! Пусть знает сразу несколько языков. А ты, — она ткнула пальцем в Мальсибера, — по-итальянски.

— Тогда я буду по-французски, — заявил Рабастан.

— Вы чего, троглодита хотите воспитать? — удивился Роули.

— Троглодита я сейчас из тебя сделаю! — напустилась на него Беллатрикс.

— Это называется полиглот, — заметил Родольфус, почти улыбнувшись.

— Говорят, что это очень развивает, — добавил Мальсибер.

— Не надо из Роули троглодита делать, — пробасил Джагсон, — он и так уже этот... как его там... проглот!

— Кто бы говорил! — обиделся уже Роули. — На себя бы посмотрел — жрёшь как не в себя.

— Тони, — безнадёжно махнув рукой на Джагсона и Роули, сказала Беллатрикс, — я вполне серьёзно. Я хочу, чтобы ты с ним говорил по-русски. И пел — Ойген прав, ты же действительно поёшь прекрасно! А Арти любит музыку.

— И гитару мы добудем, — пообещал Родольфус.

— Может, нам ещё хор организовать? — с самым серьёзным видом поинтересовался Долохов. — Имени Пятницы?

— Почему пятницы, а не субботы или вторника? — раздражённо спросила Беллатрикс. — Впрочем, если вам так хочется — организовывайте, — пожала она плечами. — Но Арти любит музыку — это нужно поощрять!