— А как же ему относиться к тем, кто его всё время обзывает? — с вызовом спросил Гарри. — Вы же все — и вы, вот лично вы! — постоянно дразните его! И ладно бы за какие-то слова или поступки — но ведь за фамилию! В которой он уж точно не виноват! И за внешность. Это гадко!

— А в любой компании находится мальчик для битья, — пожал плечами Долохов, — вот Гиббон им и стал. Убил бы кого-нибудь, кто над ним смеялся — всё бы и закончилось. Либо бы от него отстали, либо тоже убили. А раз терпит — ну, так кто же виноват?

— То есть чтоб с тобой считались — надо убивать? — резко спросил Гарри. — Договариваться вас не научили?

— Тони, в некотором смысле, прав, — вмешался Трэверс. — Везде есть аутсайдеры — и в нашей компании на эту роль было два кандидата. Эйвери, в каком-то смысле, повезло: он умён и неконфликтен, хотя робок и даже труслив, и это сочетание делало его отличным претендентом — однако Гиббон со своей истеричностью его переплюнул. Понимаешь, Малыш, нельзя воевать в одиночку со всем миром, тем более, заранее — мир тебя переиграет. Гиббон этого не понял — и рассорился со всеми прежде, чем его вообще узнать успели. Если на простое "здравствуй" отвечать "пошёл ты на...", у тебя друзей не будет.

— Слушайте, — возмутился Джагсон, — сегодня праздник же! А мы про Гиббона. Не позвали его — так он и сам бы не пошёл, верно? И всем хорошо.

— Справедливо, — признал Снейп. — Должен заметить, что сегодня у нас не один, а два праздника, — добавил он. — День рождения нового Лестрейнджа. Мы пока не знаем его имени — но, полагаю, можем выпить за здоровье.

— Почему это не знаем? — возмутился Рабастан. — Он будет Рейнардом, в честь нашего отца!

— Ну, тем более! — воскликнул Снейп. — Тогда — за здоровье Рейнарда Лестрейнджа!

— Белла хотела сына Арктурусом назвать, — удивился Сириус.

— Пусть будет двойное имя, — легко согласился Рабастан. — Рейнард Арктурус. Красиво же!

— Значит, пьём пока без имени, — решил Джагсон. — Крёстным-то ты будешь? — повернулся он к Рабастану.

— Кто же ещё? — улыбнулся Рабастан. И добавил, покосившись на сощурившегося Блэка: — Может, даже мы вдвоём...

— Блэк в крёстных — дурная примета! — ляпнул Роули.

— Это почему?! — немедленно возмутился тот.

— Ну как — родителей убьют, а крёстного в Азкабан, — разъяснил ему Роули.

— Роули, ну ты и кретин, — вздохнул Долохов, — тебе б язык прижечь, чтобы не молол что попало.

— Н-да, — покачал головой Снейп. — Роули как был дебилом — так им и остался. Даже удивительно...

— Зачем прижигать? — удивился Трэверс. Он лениво махнул палочкой — и рот Роули... исчез. Словно не было. На его месте осталась ровная и гладкая кожа, ничем не отличающаяся от той, что была на подбородке.

— Да он напился, как свинья, — примирительно сказал Джагсон, — вот и несёт что попало.

— Значит, тем более ему на сегодня хватит, — сказал Трэверс, пока Роули безуспешно тыкал своей палочкой себе в лицо, пытаясь невербально снять заклятье.

Роули с отчаянием ухватился за лицо и глухо застонал.

— Эктор, — тихо попросил Гарри, — отмени заклинание. Он же просто дурак.

— Само спадёт, — легкомысленно отмахнулся Трэверс. — Когда протрезвеет. Может, поумнеет... хотя вряд ли, — признал он. — Ну, или хоть думать научится вперёд, что несёт.

— Он за сорок лет не научился, — махнул рукой Долохов, — хотя, конечно, стимула такого у него не было. Так что, может, и сработает. Светлеет уже, — посмотрел он на небо, — пора по домам. А то ещё кто по пьяни отличится.

— Да, пойдёмте спать, — поддержал его Снейп. — Вы зовите, если что, — сказал он Рабастану.

— Позовём, — пообещал тот. — Хотя я очень надеюсь, что не придётся...

Глава 48

Мальсибер медленно шёл по кромке воды, с наслаждением ощущая, как она ласкает его голые ступни и как те на каждом шагу погружаются в мокрый песок почти до щиколоток. Жаль, что солнце уже село, однако воздух всё равно был тёплым и пах морем, свежестью, деревьями и — совсем слегка — дымом от костра. Хотя... какая разница, чем именно? Воздух ПАХ, вода и песок ЧУВСТВОВАЛИСЬ — мир вокруг был настоящим и живым, и Ойген до сих пор не до конца верил в то, что смог сюда вернуться. Сколько же он пробыл там, где нет даже времени? Год? Месяц? Или один день? Хотя нет — не месяц и не день. Он узнал ту женщину, к которой сумел после сотен... нет, тысяч неудачных попыток всё же привести ту душу, которой так неосторожно пообещал когда-то ВСЁ исправить. Сам не понимая, в чём клянётся... Сколько раз с тех пор, как он пересёк с нею на руках ту реку, он пытался привести её обратно в этот мир? Но всегда в последний миг дверь закрывалась, и он с рыдающим младенцем на руках был вынужден вернуться — чтоб попробовать опять, и снова, образно выражаясь, получить по носу. Но он пробовал и пробовал — и сегодня у него вдруг получилось. Почему — теперь он понимал, пожалуй... понимал — и не мог не улыбаться. Если б только они знали... Но нет. Он не скажет им — он просто будет рядом и... и что? Он больше ничего не должен этому... ребёнку. Да, он привык за это время думать о душе как о младенце — и сам не понял, как и почему так произошло. И привык к ощущению невесомого создания на руках — и только сейчас запоздало удивлялся тому, что у него почему-то совершенно не уставали руки. А ведь он так и держал его — всё время... сколько бы его там ни было.

Нет. Никто не должен знать, что это за ребёнок — если он и вправду хочет дать этой несчастной душе шанс прожить совсем другую жизнь. А он этого хотел...

Мальсибер легко опустился на колени и сел, не раздеваясь, прямо в набегающую на него ласковую лёгкую волну. А затем и лёг и, уставившись в темнеющее небо, в котором начинали загораться звёзды, тихо рассмеялся от переполняющих его облегчения и счастья.

Он вернулся! И он снова будет жить. Просто жить...

Ойген так и лежал на берегу, в прибое, лишь иногда сдвигаясь, когда вода поднималась слишком сильно, начиная заливать лицо — а когда начался отлив, высушил свою одежду и песок вокруг себя, а потом улёгся на него и долго лежал, разглядывая звёздное небо и слушая шум прибоя.

И не заметил, как заснул — впервые с тех пор, как когда-то давным-давно покинул этот остров.

* * *

— У нас гости, — удивлённо сказал Кандид, когда вся компания аппарировала на свой остров.

— Где? — мгновенно подобрался Блэк, выхватывая палочку.

— Сюда же никто, кроме нас, попасть не может, — удивился тоже вооружившийся Трэверс, — ни маги, ни магглы.

— Я не знаю, — Кандид, кажется, расстроился. — Но вон там кто-то лежит. И, по-моему, спит, — добавил он, указывая в сторону берега. — Хотя я не уверен.

— Утопленника, что ли, вынесло? — Трэверс пристально уставился в сторону тёмной фигуры на белом песке.

Впечатлительный Эйвери побелел — утопленников он боялся.

— Да нет, — Блэк принюхался, — мертвечиной не пахнет. Пахнет...

— Сейчас всё узнаем, — решительно сказал Снейп, отодвинув Гарри в сторону и двинувшись к берегу. — Гарри, подожди пока на месте, — велел он.

— Чем пахнет? — напряжённо спросил Гарри Блэка. — Сириус?

— Кто-то знакомый, — тихо ответил Сириус, — запах старый, не могу понять...

Эйвери, который остался с ними, недоверчиво посмотрел на Блэка и вдруг торопливо, запинаясь от волнения, пошёл следом за Снейпом и Трэверсом.

— Ремус, что ли? — спросил Гарри, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Нет, конечно, — мотнул головой Блэк. — Уж кого-кого, а его бы я узнал...

— Идём туда тоже! — позвал Гарри, доставая палочку.

— Стой тут! — тут же велел Блэк.

— Сириус, я давно не ребёнок, — нахмурился Гарри. — Идём, посмотрим. Даже Марк пошёл! — он двинулся вперёд, и Блэку волей-неволей пришлось пойти за ним.

И вдруг идущий первым Трэверс остановился и громко захохотал.

— Стоило Малышу один день тебя не позвать, как ты явился сам? Давно надо было!