— Людям комфортно, когда ничего не меняется, — возразил Снейп. — Со временем привыкаешь к тому, что перемены, как правило — к худшему. Гиббон всегда был таким — и все к этому привыкли. Это норма, понимаешь?

— Не понимаю, — грустно сказал Гарри, — наверное, никогда и не пойму.

— Ты не суди по себе, — посоветовал Снейп. — Ты другой и ни на кого не похож. Возможно, твоё восприятие мира уникально, — он вдруг почему-то вздохнул и замолчал, глядя куда-то в море.

А потом спросил:

— Что ты думаешь о Гиббоне?

— Мне его жалко, — задумчиво произнёс Гарри, — вроде и умный, и талантливый, но... — он только рукой махнул.

— Жалко? — переспросил Снейп, и в его взгляде мелькнула печаль. — Почему?

— Да он на человека стал похож, только когда за виолончель взялся! — ответил Гарри. — И то всячески это человеческое в себе прячет.

— Было бы, что прятать, — не удержался Снейп. — Я отлично помню его в школе. Он всегда был злобным истеричным трусом — не то что не дружил ни с кем, на Слизерине с этим сложно, но он даже просто разговаривать по-человечески был не в состоянии. Я вообще не помню, чтобы он спокойно говорил, кроме как отвечая на уроках.

— Он вполне может говорить по-человечески, — тихо ответил Гарри, — но только с теми, кому доверяет. Это грустно, на самом деле, но доверяет он только мне, ну и Ойгену тоже. Доверял.

— Я же говорю: ты уникален, — подчёркнуто проигнорировав упоминание Мальсибера, сказал Снейп. — Потому что уж поверь мне: жалеть это ничтожество не за что. Но ты отыскал ему занятие и считай, что осчастливил — то есть сделал больше кого бы то ни было. Так что можешь жить спокойно — и если ты желаешь, можем вернуться в лабораторию, пора приступать к следующему этапу приготовления подкормки.

— Я не согласен, что его не за что жалеть, — негромко сказал Гарри, — но спорить с тобой не хочу. Поможешь мне с чарами? Запирающие я поставлю, а вот с отвлечением внимания у меня не очень.

— Помогу, — вздохнул Снейп. — Хотя я тебе уже показывал, — упрекнул он Гарри. — Помнишь формулу? — он привычно начертил её в воздухе.

— Помню, — смущённо улыбнулся Гарри, — у меня с концентрацией проблемы, слишком много сил вкладываю. Так, глядишь, все не просто внимание на этот дом перестанут обращать, но и вообще забудут о его существовании.

— По-моему, это то, что нужно, — хмыкнул Снейп. — Но как бы наши подопечные не решили, что сходят с ума, когда из ниоткуда зазвучит виолончель. Так что соберись и действуй. Начинай.

— Ага, — улыбнулся Гарри, — и Долохов со своей бригадой примется проблему решать, как обычно, надёжно и основательно.

Он сосредоточился — и повторил движение палочки Снейпа, надёжно прикрывая от любопытствующих жилище Гиббона.

* * *

Солнечный диск опустился в океан, и Гарри, который каждый день приходил сюда — сначала в сопровождении Эктора, Сириуса, Северуса и Маркуса, а потом уже, когда прошло два года, в одиночестве, позвав Ойгена и попробовав увидеть Дверь на ту сторону, молча опустился на белый песок.

Двери не было — как не было её с тех самых пор, как она неожиданно захлопнулась за ушедшим на ту сторону Мальсибером. За два минувших года, кажется, никто больше не верил и не ждал его — да и Гарри тоже приходил сюда, скорее, по привычке и из чистого упрямства. И за это время он привык потом сидеть и думать, глядя на догорающий закат. О разном. О том, как прошёл ещё один день, и о тех людях, с которыми теперь жил. Их было много, и они все были очень разными — и всё же было что-то, что их всех объединяло. Нет, не исчезнувшая метка, а... Гарри так и не нашёл за эти годы подходящего определения.

Что общего, например, могло быть между Беллатрикс Лестрейндж и Руквудом? Белла была очень похожа на Сириуса — наверное, как все Блэки. Взрывной темперамент, фанатичное упрямство, яркая эмоциональность Беллы — и холодное бездушие Руквуда, который иногда казался Гарри не человеком, а машиной. Искусственным интеллектом, как в столь нежно любимых Эктором комиксах.

А что общего между Гиббоном и Долоховым? Который, кстати, чувствовал себя отлично — может, даже лучше всех, и даже умудрялся весьма прилично зарабатывать, консультируя местных (и, кажется, уже не очень местных) обитателей соседних островов "о способах разрешения конфликтов". Вроде бы убийств после его консультаций не случалось, да и кровавых разбирательств — тоже, так что Гарри в его деятельность не вмешивался. И вот что же общего между ним, ещё и взявшимся не так давно тренировать некоторых местных "в искусстве боя и самозащиты", и несчастным Гиббоном, взрывающимся от любого показавшегося ему косым взгляда?

Или между насквозь приземленными Роули и Джагсоном и мечтателем вроде Рабастана Лестрейджа, в картины которого, кажется, можно войти — и который всё чаще пишет не островные пейзажи, а меловые скалы, поросшие вереском холмы и холодное море под низким северным небом?

Или между тем же Эктором и Северусом? Кроме, разве что, отношения к нему, к Гарри. Правда, нечто общее можно было отыскать между Руквудом и Снейпом — но всё же, всё же...

Но при этом они все на удивление спокойно и едва ли не гармонично ужились здесь — разве что не считая Гиббона. Лестрейнджи, вон, даже ждут ребёнка, а Джагсон, кажется, вознамерился отыскать себе жену среди местных женщин. Что-то было, что их всех объединяло — даже Сириуса.

Тот так и держался особняком, общаясь, по большей части, с Гарри и, как ни удивительно, с собственной кузиной — и хотя это общение чаще всего напоминало бесконечные перепалки, кажется, ни одна из сторон их так не воспринимала. Порой Сириус бывал в Британии — к его вящему изумлению, аврорат сработал так, как должно, и Блэка оправдали, даже извинившись (правда, несколько невнятно) и вполне вернув ему доброе имя.

Он все же пригласил сюда Ремуса Люпина, оказавшегося оборотнем, но вот вписаться в странноватую компанию обитателей острова Люпин так до конца и не сумел, проводя здесь только небольшую часть года.

— Это место настолько не моё, — как-то сказал он Сириусу, — что мне тяжело здесь находиться.

И тот его понял и нередко куда-то отправлялся вместе с ним — и Гарри, хотя и скучал по ним, видел, что обоим это идёт на пользу.

Иногда он и сам думал о том, что хотел бы побывать ещё где-то и попутешествовать, что с ними, что, к примеру, с Эктором, но пока что не решался насколько-то надолго покинуть остров. Но, возможно, в будущем году...

Он посидел ещё немного на берегу, глядя, как на небе появляются первые звёзды, и, легко поднявшись с песка, пошёл к дому.

Глава 46

Появления наследника — Лестрейнджи были твёрдо уверены, что родится сын, и упорно ругались из-за имени (Рейнард или Арктурус) — ожидали перед Рождеством, или Йолем.

Но жизнь обожает смеяться над всеми планами, которые так тщательно строят люди...

Хэллоуин обитатели обоих островов любили и готовились к нему заблаговременно. Утром тридцать первого октября ветви пальм были украшены чрезвычайно натурально выглядящей паутиной, кокосовые орехи зачем-то превратили в тыквы, а их настоящих собратьев с вырезанными причудливыми рожами расставили и у дверей домов, и просто по берегу. Вечером предполагался большой общий ужин у костра — однако ближе к полудню стало ясно, что этот праздник не пройдёт по плану: у Беллатрикс начались схватки.

Поначалу все жители островов обрадовались — рождение ребёнка казалось добрым знаком, да ещё выпивка... Родольфус на радостях обещал отдать на праздник весь кальвадос, который, на удивление, оказался весьма недурным. Но уже спустя пару часов стало ясно, что вместо праздника кальвадос может пойти на поминки.

Схватки то становились сильными и частыми, то почти что затухали, и в какой-то момент приглашённая из местных повитуха озабоченно сказала, что боится за ребёнка. Впрочем, и без её слов было понятно, что что-то идёт не так — вот уже и обезболивающие заклятья плохо действовали. Эффект зелий был не лучше — Беллатрикс держалась, но было заметно, что силы её тают.