– Что? – недоуменно уставилась на него Вероника.

– Ну как тебе сказать…

Саша достал телефон, сфотографировал её и показал снимок.

– Удали! – Вероника вскочила.

– Не, нифига. Теперь это вещдок. – Саша спрятал телефон в карман. – Тебе помочь? Или расценишь как домогательство?

– Сама справлюсь, – огрызнулась Вероника. И принялась отряхиваться.

Под кроватью у Паши, разумеется, скопились целые залежи пыли. Сам не убирал, а мать, видимо, не подпускал. Пока в крови бурлил адреналин, Вероника на это внимания не обращала. А теперь осознала, каким она выглядит чучелом. Не удивительно, что та мамаша рядом с пластиковой горкой так странно на неё смотрела. И так быстро ушла, забрав детей.

– Блин… Переодеться надо.

– М, а вот это мне уже нравится. Может, и к чаю чего купить?

– А ты ещё чаю не напился?

– Честно? До тошноты. Я вообще чай не пью на самом деле. Но на что не пойдёшь ради долга.

– Ладно, пошли. Только не надо ничего себе воображать! У меня мама дома.

– Пф. Я же опер, забыла? Откуда у меня воображение. Никаких промежуточных этапов между глазами и эрекцией.

Вероника нервно хихикнула и пошла в сторону своего дома.

– Что думаешь? – спросила она.

– Я же опер…

– Саш, перестань, а?

– Ладно, окей. – Саша сменил тон. – Я думаю, что этот твой приятель вписался в движ, который не тянул. Перегрелся на солнце, погнал гусей и спрыгнул с моста, чтобы освежиться. В полёте у него отказало сердце. Точка. Конец истории. Ты что, его в школе отшила, что ли?

– Откуда ты?..

– У-у-у… Ясно, понятно. Ну, я сильно сомневаюсь, что он по тебе сох все эти годы. Если б да, то это уже психиатрия по-любому. Твоего имени он не орал, наколки с твоим портретом не было – я фотки из морга видел. Так что забей.

– Да я вообще не об этом, – солгала Вероника. – Что Нина Фёдоровна говорит? Как он вёл себя в последнее время?

– Ты же сама всё слышала.

– Может, пока я в комнате была…

– Пока ты в комнате была, мы изучали его детство по фотографиям. Кстати, видел фотку с первого класса, даже переснял. Себя покажешь?

– Ни за что!

– Ладно, сам угадаю.

– Не угадаешь!

– Посмотрим.

– Хватит ржать! – Вероника врезала Саше в плечо кулаком. – Смотри, что я нашла у него под кроватью.

Саша остановился, глядя на целлофановый свёрток. Руку не протянул.

– Знаешь, что это?

– Да я-то знаю. А вот о чём ты думала, когда с этой хренью в таком виде на детскую площадку попёрлась? А если б кто-то полицию вызвал? Спрячь!

Вероника сунула опасный свёрток в карман джинсов. Они пошли дальше.

– Разве тебе это не кажется странным?

– Что, «план» под кроватью? Нет, не кажется. Я такое через день да каждый день вижу.

– Что парень, который начал заниматься спортом, курит дурь.

– Эм… А что тут не так?

– Но ведь… Где спорт, а где это дело? – Вероника недоумевала.

– Да брось ты. Травка – не героин. Ну, покуривал иногда. Судя по тому, что хата не провоняла, не так уж часто.

– Может, он не дома курил.

– Да стопудов не дома. Если верить его матушке, из квартиры вообще редко выходил. Но даже если каждый раз напас делал, этого маловато, чтобы сторчаться.

– Надо найти того, кто ему это продал.

Саша остановился.

– Опять двадцать пять… Да за каким хреном, объясни? Ну, найдём. Дальше что?

– Может, Пашку в какую-то секту втянули?

– Чего?

– Ну, пойми ты наконец! То, как он вёл себя на мосту – ненормально! И я пытаюсь найти объяснение.

– У тебя это объяснение в кармане лежит. Если он перед забегом ещё и «дунул», то лично у меня вообще никаких вопросов не остаётся.

– А разве он мог? Там же должен быть какой-то… не знаю. Допинг-контроль?

– Допинг-контроль делают тем спортсменам, которые реально на что-то претендуют. «Что-то» в данном случае – призовые места. А к тому времени, как этот тюлень пробежал десятку, те ребята, скорее всего, уже приближались к финишу. Чем там упарываются остальные перед гонкой, всем плевать. Каждого проверять – медиков не хватит.

Вероника сокрушённо замолчала. Похоже, у неё закончились аргументы в пользу продолжения расследования.

– Просто жизнь – дерьмо, Вероник, – сказал Саша негромко. – Безо всяких на то причин. А что забрала эту хрень – это ты молодец, серьёзно. Мать всё равно бы рано или поздно за уборку взялась. Нашла бы – не порадовалась. Давай только теперь ты её выкинешь, пока не забыла.

– А может, экспертизу сделать?

Саша посмотрел на Веронику так, как смотрят на заболевшее животное – решая, стоит ли тратиться на лечение, или лучше сразу усыпить.

– Ну… Я слышала, что в «травке» бывают всякие примеси. Пестициды, из-за которых повреждается мозг…

– Даже если так. Я здесь – не на своей земле, сделать официально ничего не могу. Неофициально – тоже. Мест не знаю, людей не знаю. Здешние ребята, уж поверь, работают чётко. Сбытчиков берут, партии изымают. Прекратить всю эту канитель полностью невозможно. И этот свёрток уж точно никому и ничем не поможет. Выброси да забудь.

Вероника огляделась. Бросать на землю мусор она была не приучена. К тому же, они опять проходили через детскую площадку, где кто-то мог подобрать… А кто-то мог вытащить и из урны.

Подойдя к старому советскому турнику, Вероника привстала на цыпочки и пропихнула свёрток в горловину одной из опорных труб. Услышала шелест – свёрток пролетел до самого низа.

– Ну, ты и нашла место…

– А что? Попробуй, вытащи.

Саша хмыкнул. Действительно, достать дурь теперь можно было только срезав турник. Ну, или изготовив на заказ невероятно длинный пинцет.

– Успокоилась? – спросил Саша.

– Наверное…

– Слава Богу. Если ещё как-нибудь начнёшь переживать из-за чьей-то смерти, не имеющей к тебе ни малейшего отношения – звони, всегда готов. У меня, если что, скоро отпуск намечается.

– А у меня – командировка, – Вероника поморщилась. Настроение, и без того не самое радостное, испортилось окончательно.

– Далеко?

– В Екатеринбург.

– Некисло… А наш совместный ужин – до или после?

– Лучше после. Завтра поеду в Москву, собраться надо… Сам понимаешь.

– Окей, принято. Ну пошли, что ли, пить ваш знаменитый энский чай?

– Пошли. Мама там как раз печенья напекла.

– Девушка! Девушка!

– Ох…

Вероника, проснувшись, не сразу поняла, где находится. Перед глазами до сих пор стоял увиденный кошмар. Чёрно-белая фотография – та, с экрана в телестудии, тёмные фигуры лыжников на белом снегу.

Камера приближается, и лыжники оживают. Машут руками, зовут Веронику к себе. Они всё ближе, можно уже рассмотреть лица. И Вероника вдруг понимает, что лиц нет. Вместо них – жуткие, грубо вырезанные из дерева маски со слепыми провалами глаз.

Идолы обступают её. Надменные деревянные губы кривятся. То, что издали Вероника приняла за трещины, на самом деле струящаяся по губам кровь. Идолы хохочут и тянут к ней руки. Гора Мертвецов не отпустит живых…

– Вы кричали.

Соседка по креслу в самолёте, пожилая женщина в очках, укоризненно покачала головой. Бросила осуждающий взгляд на планшет в руках Вероники – перед тем, как вырубиться, она изучала материалы дела.

«Начитаются своих интернетов, потом вопят на весь самолёт». Этого женщина не сказала, но мысль прослеживалась чётко.

– Извините. Кошмар приснился.

Вероника коснулась кнопки, активируя экран планшета.

Ну, так и есть. Та самая фотография… Она смахнула фото. Выдохнула с облегчением, увидев любимую заставку – букет ромашек на фоне голубого неба.

Приснится же такое! Надо было и правда лететь вместе с Вованом. Молол бы весь полёт какую-нибудь чушь, она бы его подкалывала – красота. Никаких тебе оживших мертвецов. Да и прислоняться к Вовану удобнее, чем к спинке кресла… Вероника откинулась назад.

– Если хотите, можно позвать стюардессу, чтобы принесла воды. – Соседка сменила осуждение на милость.