Все там же, в воздухе, над просторами Северного Ледовитого океана, он пришел к очень непростому для себя выводу. В сущности, эта мысль уже посещала его и раньше, но была настолько чудовищна, что одно ее приближение вызывало сильнейшую головную боль и лихорадку сердца.

Сейчас она вошла в сознание уверенно и нагло, собираясь остаться надолго. Сергей окончательно понял, что объяснить некоторые произошедшие в Москве события – и, вероятно, пролить свет на калифорнийские злоключения – можно лишь при одном условии, а именно: если допустить, что к пропаже файлов, утечке информации, подделке ключей и прочим гадостям причастен кто-то из домашних.

Но кто?

Домашних у Сергея было всего четверо – жена, два сына да собака Жука.

Катя? Абсолютно нелепо.

Костик? Нелепо и дико. Тогда уж надо подозревать и Жуку.

Неужели Коля? Молчаливый, уравновешенный тихоня Коля, о котором никогда нельзя сказать с уверенностью, где он обретается – то ли на занятиях, то ли в библиотеке, то ли у друзей, то ли в институтской охране, где он зарабатывает свои вроде бы скромные деньги, найдя способ обойти инструкцию, строжайшим образом запрещающую использовать студентов на этом поприще?

Неужели Коля?

Неужели малоденежье настолько задавило парня, что мафия купила его с потрохами?

Неужели он смог пойти против отца?

Неужели Сергей это ЗАСЛУЖИЛ?!!

Когда «Ил» подлетал к Москве, Сергей снова услышал в своей голове свист – предвестник головной боли. Он так и не смог заснуть в кресле за все тринадцать часов. Сергей понимал, что его биологические часы разрегулировались и на ближайшие несколько суток плохое самочувствие гарантировано.

Самолет снижался – свист в голове нарастал. Самолет сел – свист не утих. Пока Сергей проходил паспортный контроль и таможню, свист держался на одной ноте, но едва Сергей сел в поджидавшую его машину, нота взмыла вверх и стала такой громкой, что он начал посматривать на Петю – не слышит ли тот свиста.

Разумеется, Петя не слышал. Он расспрашивал Сергея о поездке, а тот отвечал невпопад и слушал звук в своей голове. Ему было страшно. Ему казалось, что еще чуть-чуть, и у него что-нибудь обязательно порвется в мозгу.

Дома, выдерживая радостный натиск жены и детей, обедая, рассказывая милую ерунду о далекой Калифорнии, он еле дождался того мгновения, когда уже можно было сесть к компьютеру, не вызвав обиды у семьи.

Сергей включил машину и запустил программу электронной почты.

Во время его отсутствия пришло несколько писем, и одно – действительно от Колмана. Тайлер сдержал и это обещание.

Вот примерное содержание его электронного письма:

Уважаемый господин Андреенко!

Я очень сожалею, что дал себя втянуть в историю с вашими пленками. Я полагал, что немного знаю Россию, но действительность опрокинула мои представления. Я никогда не думал, что зависимость от русской мафии может быть столь суровой.

Вскоре после того, как вы оставили у меня эти злополучные пленки, мне позвонил неизвестный и порекомендовал, чтобы я их уничтожил. Я, естественно, отказался. Неизвестный пообещал, что я об этом пожалею.

Может быть, моя главная ошибка заключалась в том, что я не сообщил вам сразу же об этом звонке и не вернул пленки.

Жалеть я начал очень быстро. Первой подверглась нападению моя машина – ее варварски изуродовали. На следующий день в моей квартире произошел пожар. Заметьте, это квартира дипломатического корпуса, и туда забраться очень нелегко. Пожар удалось погасить, но много ценных вещей погибло. Как вы знаете, я весьма молод и семьей еще не обзавелся, так что у меня нет ни жены, ни детей, на которых преступники могли бы оказать давление. Неизвестный позвонил еще раз и уже приказал, чтобы я уничтожил пленки. Мне было сказано, что демонстрация силы и возможностей тех людей, которых представляет этот неизвестный, уже состоялась, и на очереди – мои родители в Сосалито, жизни которых грозит серьезная опасность, об этом позаботятся партнеры в Калифорнии. Были выдвинуты следующие требования: 1) уничтожить пленки; 2) не сообщать вам ничего и не искать с вами контакта; 3) не пытаться обращаться к властям или использовать дипломатические каналы; 4) исчезнуть из Москвы на некоторое время.

Сознаюсь: я испугался. Да, я, американский дипломат, испытал настоящий страх. Я солгал начальству, что моя мать находится при смерти, добился согласия на внеочередной отпуск и срочно вылетел в Сан-Франциско. Мне все время казалось, что если я не доберусь до родителей, с ними обязательно что-нибудь случится. Таким образом, я взял на душу сразу два греха: придумал матери несуществующую смертельную болезнь и обманул начальство. Бог мне этого не простит. Уничтожение пленок я не считаю за грех: это, скорее, искупление греха - для меня и кара – для вас, за то, что вы необдуманно втянули меня в игру, для которой более точного названия, чем «русская рулетка», я подобрать не могу.

Я не знаю, зачем вам понадобился именно я. Мне неведомо, какую роль вы сами исполняете во всей этой истории, – возможно, вы жертва, так же как и я, но, возможно, вы часть какого-то дьявольского представления, режиссеры и зрители которого не вполне понятны и вам самому. Я не знаю, зачем вам вообще понадобилось создавать эту зловещую «Черную книгу». В Америке множество состояний было сделано мафиозными, мошенническими или кровавыми методами, и, может быть, мудрость в том, чтобы не смотреть в прошлое обвинительными глазами. Думаю, если бы у нас в Америке кто-нибудь попытался сделать такую же книгу, с ним обошлись бы не менее жестко, чем с вами. И уж, во всяком случае, этот «кто-нибудь» вряд ли стал бы вовлекать в свою деятельность сотрудника российского посольства.

Я очень надеюсь, что наша встреча в «Чарт-хаузе» будет последней. Единственное, что могу вам сказать по существу телефонных звонков, которыми меня «обрабатывали» в Москве, – это то, что звонивший был весьма молодым человеком. Судя по голосу, это юноша, которому не исполнилось еще и двадцати лет. Я и раньше слышал, что российская мафия, в отличие от американской, очень молода. Кстати, этот тинейджер говорил с характерным придыханием, слегка растягивая гласные звуки; тембр голоса – тенор в нижнем регистре. Не знаю, нужна вам эта информация или нет.

Мне очень хотелось бы верить, что с уничтожением пленок вся история закончилась. Однако ваше появление в Калифорнии меня очень насторожило. Боюсь, что какое-нибудь неприятное продолжение еще последует.

Да поможет вам Бог!

Тайлер Колман

Читая это послание, Сергей испытал просто хинную горечь. Особенно его поразили три обстоятельства: то, что Тайлер увидел дурное предзнаменование в появлении Сергея в Калифорнии; то, что предчувствие не обмануло американца; и то, как он описал голос неизвестного, звонившего ему в Москве.

«Юноша, которому не исполнилось еще и двадцати лет… Говорил с характерным придыханием, слегка растягивая гласные звуки… тенор в нижнем регистре…»

Невероятно похоже на Николая. Если бы Сергея попросили охарактеризовать манеру речи его старшего сына, он подобрал бы именно эти слова.

Возможно, Сергей накрутил какой-то совсем уж книжной или даже киношной детективщины вокруг событий своей жизни.

Но что если Коля действительно замешан? Вдруг именно он звонил Колману? Он или кто-то из его дружков-сверстников, прельщенных, подобно ему, деньгами и ослепительной удалью криминальной деятельности?

Неужели прав был Курт Воннегут, когда высказал такую жуткую мысль: «Сомневаюсь, что когда-либо существовало общество, в котором не оказалось бы сильных и молодых людей, страстно желающих поэкспериментировать с человекоубийством, при условии, что за этим не последуют какие-нибудь очень уж страшные наказания».

«Боже, в каком мире мы живем! – мысленно вопил Сергей, перечитывая текст на экране компьютера. - Чтобы отец стал подозревать сына в преступлении против себя! И ведь эта мысль, как бы противоестественна она ни была, уже не вызывает тошнотворного протеста! Она даже кажется вполне логичным ключом к загадкам. Но если придуманное мною – правда, то когда же порвалась отцовско-сыновья пуповина, связывающая нас? Когда я перебрал – или недобрал? – меру ответственности за детей? Почему я стал думать об ответственности? Как это у Юлиана Семенова? В «Бомбе для председателя» стареющий Штирлиц-Исаев размышляет: «Мы за них отвечаем. Но кто освободил их от ответственности за нас? Или возраст сейчас стал адекватен разуму?» Нет, Штирлиц, конечно же, не прав. Возраст не адекватен разуму. Возраст адекватен вине…»