Из осады Тортосы мне удалось вынести для себя один важный урок: я обнаружил, что люди способны обитать даже во владениях Плутона[58]. Там, в окопах Тортосы, я познакомился с двумя ужасными существами, которые скорее напоминали пришельцев из иного мира.

Мальчишке было на вид лет шесть или семь, а его лохмотьев постыдился бы самый последний бродяга. Бегал он босиком, и из штанин, которые давно превратились длинную бахрому, выглядывали тощие голени. Его рубашонка, когда-то белая, посерела от пепла и долгих странствий. Но больше всего поражала его шевелюра – господи, что за шевелюра! Она была так грязна, что белокурые волосы сбились в колтуны, напоминавшие крысиные хвосты. С мальчишки не спускал глаз его постоянный спутник, другое необычное существо: карлик, одетый в потертый камзол из ярмарочного балагана. Все черты его лица были сжаты в странной гримасе, точно он страдал запором мозгов, как это часто случается у таких людей. Физиономию его сводили странные судороги, наводившие на мысли о каком-то умственном расстройстве. Однако самым невероятным элементом его внешности была воронка, красовавшаяся на голове. Большой металлический конус завершался трубкой, которая горделиво смотрела вверх. Я не сразу понял, что́ передо мной: карлик в воронке или воронка на карлике. Оба странных существа были одного роста.

Никогда не забуду первый вопрос, который я задал мальчишке, когда схватил его за ворот рубашки:

– Эй, ты! Где твой отец?

Отец? Он посмотрел на меня так, словно я говорил с ним по-китайски. К его каталанской речи примешивалось несколько испанских слов и очень много французских. Что же касается карлика, то словам он предпочитал рычание. Мальчишку звали Анфан, а карлика Нан, и в этих именах заключалась вся их биография. Имя Анфан было просто воспроизведенным на письме произношением французского слова enfant, которое означает «ребенок». Нетрудно было себе представить, что первый этап его жизни прошел во французском военном лагере, где мужчины называли это существо, путавшееся у них под ногами, просто enfant. А слово nan по-каталански означает «карлик». Не оставалось никаких сомнений в том, что Анфан в раннем детстве остался сиротой. Военные действия в Каталонии шли почти беспрерывно несколько десятилетий. Когда его родители умерли от какой-нибудь болезни или погибли от рук убийцы, Анфан уподобился щепке, которую носят волны. Что же касается карлика, то в его имени заключались его суть и его тайна. Каким ветром его принесло сюда и откуда он появился? Мы этого никогда не узнаем. Умом он не вышел и красноречием не отличался, а потому нам оставалось только теряться в догадках. Очевидно было одно: мальчишка питал к карлику невероятную, непоколебимую и вечную любовь. Во время странствий и жизни в окопах Анфан заботился о своем спутнике и защищал его, а как-то раз, потеряв приятеля в лабиринте траншей, пришел в полное отчаяние и не успокоился, пока его не нашел. Когда наконец они смогли обнять друг друга, оба зарыдали от счастья.

Как-то ночью я обнаружил их логовище, когда они безмятежно спали и были совершенно беззащитны. Парочка выбрала боковой отсек первой параллели, который напоминал вход в катакомбы. Там были сложены целые горы пустых ящиков от боеприпасов, огромных, точно гробы. Я различил в темноте какие-то тени, зашел в отсек и обнаружил их. Постелью им служила старая циновка, скрытая за разным мусором в глубине пещеры. Парочка спала, обнявшись, не обращая ни малейшего внимания на грохот орудийной стрельбы снаружи.

Анфан сладко похрапывал, одной рукой обнимая карлика, словно желая его защитить. Мне было захотелось напугать их до смерти, но в последний момент меня что-то остановило: я увидел босые ноги Анфана, приподнял маленькую ступню и осмотрел ее по всем правилам наблюдения, которым меня научили долгие часы в Сферическом зале. Кожу испещряло такое количество шрамов, что по этой карте можно было проследить все злоключения его короткой жизни. Это зрелище меня глубоко взволновало, что непростительно для инженера. Я не хотел позволить себе испытывать нежные чувства к этой парочке, но не смог потревожить их сон.

Есть нечто священное в дыхании спящего ребенка, словно сама природа говорит нам, что не будет пощады тому, кто способен нарушить его покой. Я просто прикрыл их тонкой тканью из ящика со снарядами и ушел.

В этот период осады мы еще не начали рыть третью параллель, и огромное большинство гражданских лиц, проникавших в окопы, не забирались дальше первой. Обычно даже самые алчные торговцы не осмеливались доходить до второй траншеи, потому что по ней противник мог вести прицельный огонь из орудий и для ружейных выстрелов эта зона тоже становилась досягаемой.

Как-то раз я двигался с передовым отрядом саперов, производя расчеты при помощи таблиц и перископа. Ах да, я забыл рассказать об этом приспособлении. Оно представляло собой изогнутую трубку с толстыми стеклами, чрезвычайно удобную для наблюдения за крепостными стенами и именно поэтому всегда притягивавшую огонь осажденных. Из соображений осторожности лучше всего высовывать конец трубки через какую-нибудь дырочку в земле между двумя габионами. К несчастью, на стенах Тортосы в войсках Альянса был какой-то негодяй – голландец или португалец, – который беспрерывно рассматривал в подзорную трубу неприметную линию окопа, обладая при этом особым нюхом на перископы. Подзорная труба против перископа – в этом заключалась осада. Я провел половину жизни, сражаясь на стороне перископа, а другую ее половину – на стороне подзорной трубы. В тот день какой-то офицер приказал выстрелить в меня из орудия двадцатого калибра.

Бум! Снаряд разорвался между двумя огромными корзинами прямо над моей головой, осветив все оранжевым светом и взметнув в воздух комья земли и щепки. Меня спасло то, что в момент взрыва я сидел на корточках, склонив голову, и записывал на доске расстояния до различных объектов. Проходившие мимо саперы помогли мне выбраться из завала земли, досок и всякого мусора.

Я поступил весьма несправедливо и с криками растолкал своих спасителей, проявив самую черную неблагодарность. Мой перископ, драгоценнейший инструмент, сломался. Это еще больше вывело меня из себя. Наконец какой-то старый сапер решил меня образумить. Он резко прервал мои вопли:

– Не петушись, парень. Ты только чудом остался в живых. Иди-ка отсюда в лагерь, выпей чего-нибудь покрепче и попроси, чтобы тебя подштопали.

Этот добрый человек был, безусловно, прав, что не помешало мне отправиться в лагерь в самом отвратительном расположении духа. Я шагал с закопченной физиономией, злой как черт – и в этот момент встретил знакомую парочку, Нана и Анфана, которые, как всегда, бедокурили.

При строительстве Наступательной Траншеи создается множество боковых отсеков: это и склады для боеприпасов и строительного материала, и боковые ответвления, вырытые по ошибке и потом заброшенные, и дренажные сооружения, и ложные переходы, при помощи которых инженеры пытаются обмануть противника, и отсеки для отдыха и хранения продуктов. Иногда специальные ответвления ведут к платформам, на которых устанавливаются орудия. В одном из таких переходов стоял на коленях Анфан и сосал у солдата.

Почему меня так возмутило это ничтожное событие? Помню только, что я завизжал, как обезьяна:

– Я тебя на галеры отправлю, грязная скотина!

Солдат перепугался. На него вдруг набросилось какое-то злобное, с ног до головы покрытое красноватой пылью существо, белки широко открытых глаз которого выделялись своей белизной на абсолютно черном лице. Тут я заметил, что за спиной у солдата стоит карлик. Услышав мои крики, он бросился наутек – и не с пустыми руками. Мальчишка побежал за ним.

– Идиот! – сказал я солдату. – У тебя только что украли кошелек. И ты это заслужил сторицей.

Я бросился вдогонку за Наном и Анфаном и, естественно, их не догнал.

После того как была начата вторая параллель, мортиры и пушки осажденных и осаждавших обстреливали друг друга двадцать четыре часа в сутки. Со стен Тортосы пытались помешать продолжению строительства и уничтожить наши орудия, а мы из траншеи старались ликвидировать их артиллерию и пробить бреши в стенах. Ружейный огонь, который вели из крепости, не прекращался ни на минуту, и шум пуль, отскакивавших от габионов, напоминал стук града. Некоторые пули ударялись о верхний край корзин и упруго отскакивали в нашу сторону.