Бурбонская армия встала лагерем около Тортосы 12 июня, а я приехал днем позже и подключился к работе бригады инженеров. Кроме того, меня предполагали использовать в качестве связного между французскими и испанскими войсками, поскольку я владел обоими языками.
Во французской армии родственные связи играли даже более важную роль, чем в армиях остальных стран Европы, и бригадой инженеров командовал двоюродный брат герцога Орлеанского. Этот человек был скорее томным, чем грустным, никому не чинил препятствий и пребывал в счастливом неведении относительно всего происходящего. По его вкусам, манере держаться и утонченной внешности можно было подумать, что он отдавал предпочтение мужскому полу, что не соответствовало действительности. Его палатка казалась воспроизведением шатра Дария Великого[55], и ему нравилось проводить там время с утра и до вечера. Ткань была расшита цветами и фруктами на манер кашмирской шали, а вершина шатра напоминала гигантскую луковицу, похожую на купола православных церквей. Палатка была столь же огромна, сколь роскошна: в ней мог разместиться целый оркестр. Там устраивались бесконечные ночные гулянки для многочисленных гостей, и герцогу Орлеанскому приходилось время от времени призывать кузена к порядку. Несмотря на все предупреждения, командир нашей бригады не умел отказывать себе в удовольствиях самого разного рода, вплоть до вербовки проституток en masse[56] во всех городках и поселках, куда заходили его войска, и не гнушался даже бывшими монашками. Испанские священники жаловались герцогу Орлеанскому и тот, дабы избежать крупного скандала, в очередной раз отчитывал своего родственника. У этого человека были две слабости: духи` и парики. Ему безумно нравилось часами примерять перед зеркалом десятки париков, а духи ему доставляли специальные гонцы. Запахи он любил очень сильные, а потому восточные ароматы всегда заблаговременно предупреждали о его появлении.
Все его мысли были в Версале, и он терпел эту прогулку по южным краям с ироничной покорностью. Ему хотелось как можно скорее отбыть положенный ему срок и возвратиться в Париж человеком, честно отслужившим dans l’armée royale[57]. Что же касается его отношения к инженерному искусству, в этом смысле его можно было сравнить с золотой рыбкой, плавающей в фонтане парка: хотя это существо и обитает в пруду, оно не имеет ни малейшего понятия о свойствах воды. О значимости этого человека в истории лучше всего говорит тот факт, что я начисто забыл, как его звали. Назовем его Забытым.
Правда, мне хочется отметить одну положительную черту Забытого: он позволял подчиненным быть откровенными и высказывать свое мнение без обиняков, хотя такая терпимость обычно не является отличительной чертой французских аристократов. Однако подобная снисходительность была продиктована отнюдь не широтой взглядов. Почему этот человек выносил мою критику и позволял мне высказывать свои предложения и замечания? Да просто потому, что я ничего собой не представлял. Он видел во мне лишь назойливую муху, какие тем ужасным летом роились повсюду.
Хотите верьте, хотите нет, но с самого первого дня я понимал, что осаду города вели крайне неумело.
Я прекрасно осознаю, что на войне всегда не хватает самого необходимого и вечно все идет не так, как надо. И искусство командиров всегда заключается в том, чтобы эти трудности преодолевать, и так будет всегда. Никому из генералов еще не удавалось провести кампанию в идеальных условиях. Обычно все происходит как раз наоборот – вечно тебе чего-то недостает. Военные или инженеры во время осады должны уметь выходить из самых сложных положений, удовлетворяться тем, что имеется в их распоряжении, и использовать эти средства наилучшим образом (в надежде, что ситуация у противника не лучше или даже еще хуже, чем у них). Вобан об этом знал, и поэтому Дюкруа обучили меня всевозможным техникам, однако при этом постоянно настаивали на самом главном правиле: débrouillez-vous! Ворочайте мозгами!
Но даже если мы согласимся с тем, что на войне неизбежны случайности и лишения, следовало признать, что осада Тортосы велась по принципам, не имевшим ничего общего с теми уроками, которые я получил в Базоше. С точки зрения педагогики из этого опыта можно было извлечь определенную пользу: Тортоса показывала инженеру, чего не следует делать во время осады. Но во время войны за невежество расплачиваются кровью.
Приведем один пример. В первый же – в самый первый – день моих занятий полиоркетикой братья Дюкруа заставили меня вызубрить «Тридцать основных правил» Вобана, которым надо было следовать при осаде любой крепости. Хотите узнать, как звучало первое из них?
Être toujours bien informé de la force des garnisons avant que de déterminer les attaques – то есть: всегда до начала атаки следует получить исчерпывающие сведения о силах гарнизона.
Ну так вот – все расчеты относительно войск, защищавших Тортосу, оказались никуда не годными. Герцог Орлеанский знал, что стены города обороняли около четырех с половиной тысяч солдат, среди которых были англичане, голландцы и португальцы – жалкие остатки армии Альянса, пережившие Альмансу. Но когда начались бои, мы скоро поняли, что силы противника умножились: население города поддерживало их с энтузиазмом, которому могли позавидовать даже настоящие солдаты. Около полутора тысяч ополченцев города присоединились к регулярным войскам, а горожане помогали военным во всем. Женщины перевязывали раненых, а дети подносили на бастионы кувшины с водой. Я был удивлен больше всех. Почему эти люди не сидели по домам в ожидании конца сражения? Почему простые горожане, которым не было никакого дела до династических споров, рисковали своей жизнью на позициях и не боялись репрессий в случае поражения? Я оставался кротом и по-прежнему не хотел уяснить, что эта война означала конец света. По крайней мере, для каталонцев.
С точки зрения инженера Тортоса была местом очень интересным и своеобразным. Этот город всегда был стратегически важным пунктом и стоял в пограничной зоне, а потому в его очертаниях можно было различить наслоения различных стилей и эпох фортификационного искусства, от арабской стены и до бастионов, построенных по последнему слову техники. Город располагался на обоих берегах реки Эбро, недалеко от ее устья, поэтому стратегическое значение Тортосы долго объяснять не стоит. Если сказать точнее, сам город стоял на западном берегу, а на восточном бастион защищал подступы к городу, чертовски хорошо укрепленному. Самые замечательные инженеры австрийской армии поработали над его стенами, готовясь к осаде, которую считали – и совершенно справедливо – неизбежной после поражения при Альмансе. Они перестроили большую часть стен крепости, и угол их наклона был очень острым. В некоторых местах церкви оказались включены в состав укреплений, и инженеры ничуть не постеснялись превратить их в импровизированные бастионы.
Нечего было удивляться тому, что герцог Орлеанский встретил на своем пути столь тщательно подготовленную крепость. Завладев Тортосой, можно было контролировать самый важный водный путь в Каталонии и все дороги на юге страны.
Мы начали рыть траншеи 20 июня. Как я уже объяснял в первых главах, «открытие траншеи» – это ключевой момент в штурме крепости. От выбора участка наступления зависит успех осады: она неминуемо закончится либо поражением осажденных, либо бесчестием для военного деятеля, выбравшего неверное место для траншеи.
Я узнал о приказе накануне.
– А где геологическое исследование, monseigneur? – спросил я у Забытого.
– Исследование? О каком исследовании вы говорите, мой дорогой адъютант?
Войска уже расположились вокруг крепости, но ни один инженер не исследовал почву. На самом деле мои товарищи по инженерной бригаде были такими тупицами и неучами, что с трудом понимали, о чем я им говорил. Сначала я думал, что надо мной издеваются.
