– Ну а вы, – спросил он меня, – на чью сторону в этой бесконечной битве встанете вы: орудия или бастиона?

– Не знаю, monseigneur. – Его вопрос застал меня врасплох. Но, немного поколебавшись, я все-таки ответил: – Наверное, я буду с теми, на чьей стороне справедливость.

Маркиз взял меня за правую руку, повернул ее ладонью вверх, точно собирался прочесть мою судьбу, и закатал мне рукав.

– Скажите Дюкруа, чтобы они проставили вам первый Знак.

На предыдущих страницах я попытался кратко изложить уроки Вобана, но не думайте, что он разъяснил мне свою теорию за время одной-единственной прогулки. На самом деле маркиз не раз говорил со мной, навещал меня в классной комнате или вызывал в свой кабинет, когда у него выдавалась свободная минута или ему хотелось порассуждать на ту или иную тему. Несмотря на это, основное бремя моего обучения по-прежнему лежало на братьях Дюкруа. Они писали черновик, а Вобан доводил текст до совершенства.

Однако вернемся к Знакам, о которых мы только что упомянули, потому что эта тема заслуживает внимания. (По крайней мере, на этом настаивает моя немецкая слониха: перебивает меня на каждом слове, точно говорящий попугай, и просит вернуться к той сцене, где я получил свой первый Знак.)

Мои наставники-близнецы присуждали мне Знаки, когда я достигал особых успехов в обучении. Я клал правую руку на стол ладонью вверх, и они наносили мне татуировку при помощи специального инструмента, напоминавшего отчасти скальпель, отчасти орудие пытки. Первый Знак они мне поставили на запястье, как раз там, где кисть соединяется с предплечьем. Слово «знак» – в данном случае весьма неточное определение. Первый из них был простым кружочком, который мне выгравировали фиолетовыми несмываемыми чернилами, причинив при этом ужасную боль. Следующий Знак был изысканнее и располагался в двух-трех сантиметрах от первого вверх по предплечью. Вторая отметка напоминала знак «плюс», но концы линий соединялись между собой, точно кто-то рисовал флюгер. Третий Знак – пентагон. Каждая следующая отметка была сложнее предыдущей. Начиная с пятого Знака в рисунке начинали угадываться очертания крепости с бастионами. Предполагалось, что инженер достигал совершенства, когда на его предплечье от кисти до сгиба локтя красовались десять Знаков.

Я не буду испытывать любопытство читателей: в этом мире сейчас никто не может похвастаться татуировкой из десяти отметок. Следовательно, инженеров с десятью Знаками нет, – по крайней мере, я таких не знаю. И это вовсе не означает, что где-нибудь не может существовать человек, достойный этого звания. Дело просто в том, что круг маганонов был очень узок – они принадлежали к высокоспециализированной касте избранных, – и люди, которые обладали правом наделять других Знаками, уже давным-давно отправились на тот свет. Правда, в живых остаюсь я, Девять Знаков, но какой от этого прок? Я слишком стар, чтобы заниматься с учениками, да к тому же эти парижские революционеры, которыми так восхищается моя ужасная и непереносимая Вальтрауд, исказили всё без исключения, даже устоявшиеся формы ведения военных действий. Это последнее утверждение надо пояснить.

Когда я был молод, войска состояли из профессиональных солдат (или наемников, не важно, как мы их назовем). Поскольку богатство любого короля было ограниченно, войска многочисленностью обычно не отличались. Именно поэтому так выросла роль крепостей, чьи бастионы защищали пути, по которым двигались войска захватчиков. Если враг решал не осаждать фортификации, а обойти и двинуться дальше вглубь чужой территории, он мог оказаться между двух огней: между армией неприятеля и гарнизоном крепости, атакующим его с тыла. Шансов же получить подкрепление в таком случае у него практически не оставалось.

А сейчас эти зазнайки-якобинцы из Парижа выдумали такую штуку, как levée en masse[21], которую было бы справедливее назвать массовым убийством. В настоящее время войска своей численностью превышают армии моего времени в десятки и даже сотни раз. Можно оставить несколько полков осаждать крепость, не теряя времени на ее взятие, и погнать остальных солдат вперед. Именно поэтому, когда я был молод, на двадцать осад приходилось одно сражение, да к тому же целью большинства сражений было снять или просто не допустить осаду. А сегодня битвы заключаются в том, чтобы бросать под огонь вражеских ружей и пушек новые и новые ряды солдат, словно поленья в топку. У кого дров больше, тот и победил. К этому сводится современное военное искусство. Да здравствует прогресс!

Что же касается таинственных Знаков, то в мире, к которому принадлежал Базош, они были своеобразным кодом опознания.

В те времена, когда вежливость обязывала склонять в знак приветствия голову, инженеры первыми в обществе вернулись к римскому рукопожатию. Подавая руку при встрече, они незаметно открывали запястье, и один мог видеть Знаки другого. Таким образом моментально устанавливалась естественная иерархия и не возникало ненужных пересудов, споров и недоразумений. И поверьте мне, во время осады или обороны крепости это было чрезвычайно важно. Несмотря на то, что в армиях офицерам присваивались различные другие звания, Три Знака всегда признавали авторитет Четырех Знаков, и так далее. Армейским офицерам поведение инженеров иногда казалось несколько странным, но обычно Отмеченные были столь скрытны и заняты своими делами, а офицеры столь тупы, что не понимали, что происходит. Впрочем, возможно, их это и не волновало.

Иерархия Отмеченных основывалась на идее некоего всемирного братства. Представьте себе, что в Берлине или Париже, а может быть, на просторах венгерских равнин или на вершине Анд, под порывами ветра, бросающего вам в лицо пригоршни снега, вы вдруг встречаете совершенно незнакомого вам человека и он открывает вам свое запястье. И в один миг, словно по волшебству, все то, что вас разделяло, исчезает. Остаются только два человека, объединенные взаимным признанием и уважением. Ничто в мире не может сравниться со взглядом, в котором отражается сопричастность общему делу.

Ты понимаешь, о чем я говорю, моя дорогая и ужасная Вальтрауд? Конечно же не понимаешь. Однако ничего сложного тут нет. За твоей спиной свернулся у огня мой кот. Видишь, как он на меня смотрит? Это оно и есть.

До поры до времени я не понимал значения моих татуировок. Братья Дюкруа наградили меня вторым Знаком за подсчет горошин. Не смейтесь! Я больше не мог выносить пыток в Сферическом зале. Меня от него уже тошнило! Он внушал мне такое отвращение, что я даже не заметил, каких успехов добился.

Вы станете внимательным человеком, только когда будете начеку даже в минуты рассеянности. Вы меня поняли? Ну конечно нет. Я в то далекое время тоже этого не понимал. Внимание должно стать частью вашего существа, и тогда, даже если вам будет казаться, что мысли уносятся куда-то далеко, все ваши органы чувств будут работать и беспрерывно исследовать мир вокруг.

Однажды за обедом передо мной поставили тарелку с турецким горохом. В тот день Дюкруа обедали вместе со мной и сразу поняли, что моя голова занята посторонними мыслями. (Они не ошибались: я думал о том, что волосы на лобке у Жанны точно такого же цвета, как этот горох.)

Арман стукнул меня по лбу поварешкой:

– Кандидат Сувирия! Сколько горошин у вас в тарелке? Отвечайте немедленно!

Я быстро проглотил полную ложку гороха и ответил:

– В тарелке была девяносто одна горошина. А сейчас осталась восемьдесят одна.

Мой ответ им очень понравился. И я не соврал, хотя до того момента, как они мне задали свой вопрос, не отдавал себе отчета в том, что знал ответ. А горох я проглотил, не только чтобы их подразнить: мне хотелось доказать свое умение наблюдать явления в их развитии, а не только в какой-то конкретный момент.

Когда я выходил из Сферического зала, мне задавали неизменный вопрос: