Мерзлота была всюду. Правда, иногда она уходила вглубь, но чаще подпирала бетонной твердью поверхность земли. И тут твердо, и тут. А вот снова мягкая яма! Не потому ли здешнюю мерзлоту называют «сумасшедшей», что она не имеет постоянного горизонта?

В зависимости от глубины залегания мерзлоты по-разному вели себя растения — карликовая березка, багульник, мхи. Однажды Николай с удивлением обнаружил, что корни морошки уходят в мерзлый слой. Он стал долбить твердую искристую землю. Неужели эти утолщенные белые корневые стебли находят в такой среде влагу и питательные вещества?! Очевидно, это было так, потому что и другие сильные кустики морошки пускали главные корни глубоко в мерзлый грунт. Потом он нашел в мерзлом слое корни осоки. Значит, вечная мерзлота не убивает все живое? К ней можно приспособиться?

Это следовало принять как факт и очень общий принцип. Лесовод еще не мог тут сделать какого-либо практического вывода. Николай, как ни бился, не нашел на границе лесотундры ни одной кустарниковой или древесной породы, которая бы уходила корнями в вечную мерзлоту. Голубика, карликовая березка и багульник, живущие здесь от века, стлали свои корни у самой поверхности почвы. Почему одни растения боятся мерзлоты, а другие нет? Загадка.

На станцию Сейда Николай приходил ночевать. Точнее говоря, спать, потому что ночей сейчас не было. Иногда он появлялся у начальника станции и просил разрешения позвонить в Котлас.

— Вызовите, пожалуйста, Печору! — кричал он. — Печора? Товарищ первый номер, не можете ли вы срочно дать Ижму? Опять «минуточку»? Я вчера двадцать минуточек ждал…

Давали Ижму, и тогда Николай просил Котлас. Часто какая-нибудь из промежуточных станций долго не вызывала абонента. Николай засыпал тут же, положив гудящую голову на стол. Дозвонившись, рассказывал Федору Ивановичу о своих делах, узнавал новости на южных участках.

После одного такого разговора его окликнул человек, сидевший у начальника станции.

— Я извиняюсь, конечно. Я тут механиком связи роблю, Правой фамилия. Слышу — вы все насчет леса в телефон кричите. А послушайте, что я нашел в тундре — может, интересно будет? Прошлую осень недалеко от станции Песец свалился из карьеру в речку паровоз. Один знакомый хлопец нырнул. Ну, я поехал поглядеть. Паровозишко уже вытащили, и смотреть было нечего. Пошел назад. Но не по ветке, а напрямик, тундрой. И вот в одном месте гляжу — пни! Толстые и высокие, видно, зимой пилили…

Через два часа Николай был в Песце. Да! Здесь в условиях типичной тундры еще недавно росли столетние ели, бородавчатая береза и как будто бы рябина. Этот своего рода оазис был вырублен не больше десяти лет назад, тоже, очевидно, строителями дороги. Как и почему здесь вырос лес — загадка. И все же эти мертвые пни были неоценимой находкой. В открытой тундре может расти лес. Может!

С легким сердцем Николай поехал в Воркуту. Здесь он изучил метеосводки за последние десять лет. А когда мастер северного участка привез саженцы и семена, то они вместе с работниками тепличного хозяйства комбината «Воркутауголь» подготовили большой опытный участок в районе «Седьмого неба». Посадили березу, ель, венгерскую сирень, дуб, вяз, сибирскую яблоню, бузину, тополь, клен, акацию, лиственницу.

Потом Николай вернулся в Печору, но пробыл здесь недолго — его уже начало тянуть на север. С ружьем, объемистой сумкой и лопатой он снова полез в тундру. Ходить по влажному и вязкому мху было трудно, ноги быстро уставали. Над головой постоянно звенела туча комаров и гнуса. Накомарник помогал плохо. Николай понимал оленей, которые уходят на это время на север, к морю. Попробуй останься! Загрызет комарье. Бывало же такое — олень сходит с ума, закатив облепленные гнусом глаза, бежит по тундре, пока есть силы, а потом, завязнув в мочажине или провалившись в болото, умирает…

Однако ради тех знаний, которые накапливал Николай, стоило покормить комаров. Почвы и растения севера уже не казались ему однообразными. А однажды на горизонте за дымком испарений он увидел высокое дерево. Полдня шел к нему через большое болото. Каким чудом выросла тут огромная береза, Николай не знал. Он долго отдыхал на корнях этого дерева, даже попробовал развести костер из жухлых листьев и сухого багульника.

Но особенно поразительной была другая находка. Николай даже задохнулся от волнения. Среди голой тундры недалеко от станции Чум он увидел невысокие густо-зеленые пирамидки. Ель!

Николай опустился на колени у первой же елочки, быстро сосчитал мутовки. Боковые ветви восемь раз отходили от тонкого стволика. На другом деревце было семь мутовок. Ветвиться деревце начинает на третьем-четвертом году жизни. Семь-восемь плюс три-четыре — итого десять-двенадцать лет. Снова годы постройки дороги! Но почему елочки выросли тут? По их расположению видно, что деревца никто не сажал. Копнул землю — вечная мерзлота была сантиметрах в шестидесяти. Корни обычные для всех елей — главного, якорного, нет, а боковые широко раскинулись по сторонам, залегая у самой поверхности. Как здесь очутились эти ели? Нет, не тот вопрос. Очутились очень просто — семечко ели имеет крылышко. Ветер притащил откуда-то семена сюда. Но как они проросли на толстом мху, как поднялись? Загадка.

Срочно приехал Ятченко. Разыскали двух строителей железной дороги, поговорили с ними. Спешить с выводами было нельзя, решили съездить к елочкам, на станцию Чум. Федор Иванович долго ходил вокруг них, то и дело поглядывал на железнодорожное полотно, веселел. Потом скинул пиджак и принялся рубить и расшвыривать лопатой густой мох вокруг елочек.

— Это враг дерева, — говорил он в такт взмахам. — Затянет корни, отравит дереву кровь. Вырастет рахит, карлик. Нам надо спасти этих младенцев…

— Так, наверно, здесь не было мха, когда прилетели семена! — воскликнул Николай, пораженный догадкой.

— Вот именно, — улыбнулся Федор Иванович, распрямляясь. — Иначе бы семя не проросло. Но надо глубже смотреть, главное-то в другом. Почему вымахали тут такие джунгли? Ведь мерзлота могла погубить молодые корешки. Гляди. Толщина мха почти двадцать сантиметров. Это же медвежья шуба! Когда строители содрали мох, то солнце хорошо прогрело землю. Мерзлота отступила далеко вглубь. Понимаешь?

Да, Николай понимал. Понимал настолько, что даже отказывался верить. Со свойственным ему воображением уже представлял, как будет убирать этот проклятый мох (хорошо бы бульдозер!), как солнце начнет парить землю, загонять мерзлоту на такую глубину, куда не надо пробираться ни одному корню. И поднимутся вдоль путей и сплетутся широкими лапами ели, а может, и лиственницы, которым не страшен ни мороз, ни вечный ветер.

— В общем, Федор Иванович, я завтра же вызываю людей из Сивой Маски и начинаю снимать эту медвежью шубу.

— Давай действуй.

Начались жаркие дни. По телефону Федор Иванович кричал: «Закладывай у Кык-Шора! Поможем паровозникам прежде всего там. Сам знаешь — выемки кривые, подъем жуткий!» Или: «Давай в землю породы, какие есть! Нам же подлесок нужен от поземки. А там посмотрим — природа разберется». А через неделю: «Поздравляю! Из Москвы нам бульдозер занарядили и трактор».

Вскоре вечная мерзлота отступила у Кык-Шора на метр-полтора. Посадили и посеяли ель, иргу, акацию, вяз, шиповник, клен, березу и другие породы. Николай даже сон потерял. Потом Федор Иванович буквально прогнал его отдыхать. А какой отдых, когда начались большие производственные посадки на юге, закладывались Котласский и Печорский питомники и такое разворачивалось на севере?

По времени пора уже было кык-шорским посадкам приняться. Николай снова сел на воркутинский поезд. Счастливый ходил по участку — все прижилось!

Под снег молодые деревца ушли здоровыми, крепкими. Зимой, слушая бесконечный вой вьюги, Николай тысячу раз вспоминал о Кык-Шоре. Как-то перенесут зиму саженцы и семена?

И вот весна. Саженцы дружно потянули из земли соки. Разбухли почки, на елочках зазеленел нежный и мягкий прирост. Николай много раз приезжал сюда, подолгу сидел у какой-нибудь елочки. И ему казалось, что нет ничего на свете красивее этого растения, покрытого изумрудными капельками росы. Однажды он не удержался — сорвал мягкую зеленую веточку, крепко растер хвою и, прижав липкие ладони к лицу, так сильно вдохнул чудесный, бесконечно дорогой запах, что пошла кругом голова, а тундру будто заполнил зеленый шум.