В кедровой тайге предполагалось возродить, провести в жизнь основной закон, старый символ веры российских лесоводов — рубить лес и не губить его. Принцип постоянства пользования лесом включал в себя и новую идею — основные массивы не трогать топором, а брать из них все добро, которое может дать живая природа. Расчеты показывали, что этот совершенно новый тип государственного лесного предприятия окажется прогрессивным, экономически выгодным.

— Расчеты расчетами, — сомневались многие. — А где практика?

На волне этих споров всплыла идея группы выпускников Ленинградской лесотехнической академии. Все было вначале у этих ребят — и юношеские клятвы стоять до конца за мечту, и сомнения, и горькие разочарования, и счастье приобретения новых друзей Кедрограда.

Что же такое Кедроград?

Туристы.

Гостиница «Мечта моей бабушки».

Виталий Парфенов.

И вот я в Кедрограде. Никто не знает, что это такое. Одни так называют поселок Уймень, другие — часть этого поселка, расположенную за протокой реки; там новые, крепкие дома, поставленные молодежью, — не чета уже сгнивающим времянкам, что завозились заготовителями сюда, в лесной край, аж из Тюмени. В этой части поселка на последних выборах в местные Советы был организован Кедроградский избирательный участок. Некоторые считают Кедроградом всю территорию Прителецкой кедровой тайги, но это звонкое слово пригодится, я думаю, для центральной усадьбы хозяйства, когда место ее будет точно определено.

Остановился я у Виталия Парфенова, кедроградского комсорга, ясноглазого парня с чистым, как у ребенка, лицом. Провели заседание бюро, на большом собрании жителей поселка я рассказал о своих поездках за границу, потом начались бесконечные совещания

Я рвался в тайгу, но как было не задержаться тут, чтобы внимательно посмотреть хотя бы на одного кедроградца!

Когда я приехал, Виталий Парфенов лежал пластом — ноги отяжелели, вены взбухли, готовые лопнуть И только начал поправляться, вылез с палочкой во двор — косяками пошли туристы. Ковыляя по поселку, Виталий устраивал на ночлег ленинградских учителей, новосибирских ученых и конструкторов, томских студентов. Почти каждую группу приглашал он на окраину поселка. Помню, как москвичи, будущие медики, недоуменно спросили его:

— Куда это вы нас ведете?

— К гостинице.

— Тут есть гостиница? — вытаращили глаза гости.

— Конечно, — с достоинством ответил Виталий. — Да вот она!

Туристов кинуло в дрожь — за лесопилкой стояло жалкое сооружение из досок, по размерам и архитектуре напоминающее собачью конуру.

— Вы хотите сказать, — вежливо спросила какая-то девушка, — что здесь можно жить?

— Вот именно. Одиннадцать человек вмещало это палаццо. Да вы подойдите поближе! Успокойтесь, ночевать вам тут не придется…

Еще не успевшие потемнеть доски этого сооружения были густо испещрены надписями. Сверху кто-то намазал углем: «Гостиница «Мечта моей бабушки». А на всех четырех стенах десятки раз повторялась одна и та же фраза: «Да здравствует Кедроград!» — на русском, алтайском, татарском, английском, украинском, грузинском, французском, латинском и других языках. А одна надпись воспроизводилась какими-то совершенно немыслимыми закорючками — не то персидскими, не то санскритскими, а может быть, даже и на языке майя.

— Что же это такое? — спросила та же девушка.

— Это спутник, — сказал Виталий.

— Что — спутник?

— Эта гостиница. И все остальное, — Виталий обвел рукой вокруг себя, будто лаская штабеля досок, поселок, тайгу и горы. — В Америке на одной экологической конференции так сказали: русские, мол, спутник запустили раньше нас, потому что лучше смотрели вперед и дальше видели, а сейчас такой же спутник запускают в сибирскую тайгу, в сферу отношений меж человеком и природой. Это они про нас, про Кедроград.

— А что такое Кедроград? — Девушка с живыми, искрящимися глазами ни на шаг не отходила от Виталия.

— Это наша мечта, понимаете? Мы хотим заложить в тайге новый город, а вокруг него — государственное хозяйство с особыми, небывалыми задачами. Видели вы здешние вырубки? Жуть, правда? Полностью погибший подрост, измордованная земля, лес гниет в штабелях. Заготовители хозяйничали. Видели насмерть заподсоченные массивы? Химлесхоз. Так же работают заготовители лекарственных растений, семян, пушнины. Все гребли и гребут из тайги лопатой, а вложить копейку — извини подвинься! И вот мы решили доказать, что можно брать из тайги куда больше добра и одновременно сохранять и восстанавливать ее богатства. Доходит?

— Доходит. А кто это «мы»?

— Начинали мы впятером, еще студентами. Почти никто нас не поддерживал. Обвинили в загибах, исключили кое-кого из комсомола, из академии. Потом, конечно, восстановили, проект наш рассмотрели, хотя долго терли его по различным ученым советам, техническим совещаниям. А сколько так называемых инстанций пришлось пройти — до сих пор страшно. Сидит, бывало, такая непробиваемая инстанция за дубовым столом и в окно смотрит. Начинаем ее умасливать цифирью, запугивать научными авторитетами, пытаемся слезу выжать рассказами о нашей самодеятельной экспедиции, когда мы тут белок и кедровок рубали за милую душу. Смотрим — поддается… Забирались мы все выше и выше, Сергей Шипунов тут главную роль играл. Короче, Совет Министров РСФСР решил выделить нам территорию. Триста тысяч гектаров. Переселились мы сюда весной шестидесятого года, девять человек нас всего было. А сейчас — четыреста. Одних комсомольцев сотня. Желающих, между прочим, было несколько тысяч. Письма и сейчас идут мешками. Интересно?

— Очень!

— А для чего я это все вам рассказываю? Не поняли? Больницу мы тут открываем, ясно? А вы же через год врачи! Заявку пошлем, жилье сразу дадим, работы у нас по горло. Ну?

— Так вы к нашему распределению уже укомплектуете больницу!

— Что ж из этого? Зайдите в Горном к заведующему облздравом. Знаете, что он вам скажет? «Двести человек хоть сейчас приму!» — вот что он вам скажет. Неужели вы будете на самом деле в Москве околачиваться? Давайте сюда, вы же видели, какой это край! Ну ладно, решайте сами… Экскурсия продолжается, айда в музей…

По дороге в Дом лесной культуры Виталий выяснил, что студенты идут по тайге будто с закрытыми глазами — ничего не видят и не слышат.

— Эх, если б не ноги да не дела, проводил бы я вас до Телецкого! Научил бы смотреть алтайский воздух. Заставил бы послышать тайгу — нет музыки тоньше.

— Но у нас же спортивный маршрут, — оправдывались гости. — График!

— Вот и гоним всю жизнь. А природа — мимо…

— А что у вас с ногами? — уважительно и робко спросил один из студентов.

— Видите! — живо повернулся к нему Виталий. — Уже профессиональный интерес!.. Ходил много. Знаете, какие у нас пока тут проспекты. Весной другой раз семьдесят километров на своем вездеходе, то есть на своих двоих, топаешь — то по шею в воду, то по пояс в грязь. Как-то мы подсчитывали — полторы тысячи километров нашагал за год. А может, и не от этого, — Нина Михайловна больше прошла. Правда, была со мной одна история. Но это долго рассказывать, лучше о деле…

И он снова вернулся к идее комплексного кедрового хозяйства, начал говорить о том, какой станет тайга через десять лет, сколько она будет давать масла, изделий из дерева, пушнины, маральих пантов, лекарственных растений…

Меня всегда поражала в Виталии способность жить активно, не терять ни минуты, находить интересное там, где его просто не может быть. Ожидая самолет на аэродроме, томишься, не зная, куда себя деть. Делать тут абсолютно нечего, вид окрестностей тошнотворный, а уехать в город нельзя, вдруг синоптики наколдуют погоду на час-два… Однако если ты попал в очередь с Виталием Парфеновым — благодари бога. Он не затейник и не анекдотчик, но рядом с ним ты не просто скоротаешь время, а поймешь, какая это дорогая и невозвратимая штука.