— А если нет? — возразил Рощин.

— Тогда скажу… Я сказала господину солдату, что я ваша кузина.

— Варенька! — давясь смехом, воскликнул Рощин. — Вы хотя рассказали ему, с чем ее едят?

— Что едят?

— Кузину вашу.

— А разве он не знает? Почему же он соблаговолил пропустить меня?

— Вы его просто озадачили, Варенька, — пояснил Рощин. — У нас нет в обиходе такого слова.

— Смелость города берет! — добавил капитан. — Едемте вместе обедать? Как вы, Зина? — спросил капитан.

Зина взглянула на Анатолия.

— Поедемте! — согласился Рощин. — Едемте с нами, Варенька?

В машине, сидя между Рощиным и капитаном, Варенька замкнулась и умолкла.

— Вы что такая хмурая? — тихо спросил Рощин, когда вышли из машины. — Я вас чем-нибудь обидел?

Варенька утвердительно кивнула головой и ответила вопросом:

— Кто эта мадемуазель? — указала она глазами на Зину.

— Дочь нашего командующего, — также тихо ответил Рощин.

— Для нее было бы унизительно, если бы вы меня представили? — спросила Варенька, и Анатолий Андреевич вдруг почувствовал свою вину и неловкость перед Варенькой.

* * *

В начале сентября в центральных газетах был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении старших военачальников войск Дальнего Востока и удостоившихся высших правительственных наград офицеров и солдат. На старшего лейтенанта Любимова был отдельный Указ:

«За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с японскими агрессорами и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить посмертно звание Героя Советского Союза старшему лейтенанту Вячеславу Сергеевичу Любимову».

Зина прочла указ в каком-то душевном смятении До последней минуты она надеялась на какое-то чудо Сколько раз она теряла Вячеслава, но он находился. Неужели теперь смерть оказалась сильнее его? Смерть, которой он не боялся, о которой не думал. Эта теплившаяся наперекор всему надежда привела Зину и в Харбин. Даже Георгию Владимировичу она горячо заявила:

— Этого не может быть, папа! Ты не знаешь Вячеслава!

— Бессмертных людей нет! — возразил отец.

И вот теперь… «Посмертно!» Зина знала, верила, даже была убеждена, что такой Указ обязательно будет! Но без этого рокового слова. Как бы славна ни была смерть, но она в первую очередь несчастье, трагедия!

— Сорванец! — услышала она голос отца из его кабинета. — Собирайся, через двадцать минут поедем на Сунгари. Посмотрим парад Амурской флотилии.

— Что-то не хочется, папа.

— Одевайся, одевайся! Там много молодежи будет, — возразил Георгий Владимирович. — И этот твой старый друг — майор Рощин будет…

— Ты приказал ему ехать из-за меня? — спросила Зина.

— Зинаида, ты стала несносной! — обиделся Георгий Владимирович. — Он едет по делам службы. Маршал просил нарядить фотографический взвод для фотографирования, начальник, штаба доложил, что поручил это Рощину.

— Прости, папа! Я же пошутила.

— И вообще, сорванец, что же мы теперь так и будем киснуть? — смягчился Георгий Владимирович. — Помнится, Джорж Эллиот высказал, что мы, смертные, испытываем немало разочарований, в промежутке между утренним и обеденным временем: удерживаемся от слез, бываем бледны, с дрожащими губами, но в ответ на сострадальные вопросы отвечаем: «Ничего». В этом нам помогает гордость, и она не дурного свойства, если служит для скрытия ран… Это неплохо! Выставленное напоказ собственное горе — эгоизм, дочь моя! Но это и не значит, что его нужно прятать! — поспешил добавить Георгий Владимирович;

«Она хорошенькая! — совершенно неожиданно вспомнила Зина Вареньку, прихорашиваясь перед зеркалом. — Как он с ней познакомился?.. Хотя, он живет у них!» И Зина почувствовала обиду на Рощина и какую-то неприязнь к Вареньке.

Рощина она увидела у подъезда. Опершись о крыло «доджа», он равнодушно смотрел на проходивший по противоположной улице народ. Анатолий даже не слышал, когда она приблизилась.

— Ты тоже едешь? — не зная и сама к чему, спросила Зина.

— Не тоже, а главным образом! — пошутил Рощин. — Удостоен лично командующим запечатлеть историческое событие: Краснознаменная Амурская флотилия в водах Сунгари и поверженный флот страны восходящего солнца!

— Лично командующий? — переспросила Зина, стараясь скрыть неловкость, но в душе она не чувствовала обиды на отца за эту его маленькую хитрость. Она знала, что для него значат ее переживания.

— Да, увековечить историю.

— Давай увековечим свою память? — предложила Зина.

— Уже исторический момент найден! — охотно согласился Рощин.

Они сфотографировались на фоне гостиницы «Нью-Харбин», около памятника «Павшим героям». Когда фотографировались у ограды расположенного здесь же у гостиницы собора, Рощин заметил появившуюся в дверях Вареньку. Она смотрела в их сторону.

Давай вот так! — предложила Зина, беря его под руку и поднимая к нему свое лицо.

Рощин почувствовал неловкость. Сразу же после этого он хотел подойти к Вареньке и предложить ей сфотографироваться, но ее уже не было.

— Ты на чем поедешь? — спросила Зина.

На «додже», — отозвался Рощин, глядя на опустевший подъезд.

— Поедем с нами? — предложила он. — Веселее будет.

— У меня служебная поездка, — неопределенно ответил Рощин. — Может, на марше придется фотографировать…

— Не хитри, Анатолий! — возразила Зина. — Поедем? Ну… для меня!

— Нет, Зина! — сейчас же отозвался Рощин. — Солдат бросать неудобно.

— А меня??

Рощин промолчал.

— А где Варенька? — поинтересовалась она.

— Варенька дежурит.

— Где?

— В ресторане.

— Она официантка? — удивилась Зина.

— Она из «Русских патриотов», — ответил Рощин, чувствуя, что их беседа уже его тяготит.

— А родители ее кто? — допрашивала Зина.

— Я не интересовался! — с досадой ответил Рощин.

— Юпитер, ты сердишься? — пошутила Зина. — Ты же у ее отца живешь.

— Это не отец, а крестный: отставной генерал от инфантерии.

— Ах, вот как! Тебе у них лучше, чем в гостинице? Рощин молча кивнул головой.

— Анатолий! — после большой паузы скучно заговорила Зина. — Четвертого будет бал. Пойдем вместе?

— Если не буду занят.

— Кем или чем?

— Службой конечно!

— Этого не может быть! Там будут вручать награды генералам и офицерам…

— Не знаю, Зина, не обещаю, — словно что-то недоговаривая, отозвался Рощин.

Зину его отказ обидел.

— Какой ты стал… жестокий, — чуть слышно проговорила она.

Рощин уловил в ее голосе что-то непонятное.

— Прости, Зина, — взяв за руку, проговорил он.

* * *

— Ваше высокоблагородие, портной соизволил принести мундир, — так встретила Натали подполковника Свирина, когда тот к вечеру появился в доме. — Вашего денщика не было, я велела оставить у себя.

— Наталья Эдуардовна! — взмолился Свирин. — От вашего «высокоблагородия» хоть в дивизии не появляйся.

— Сударь, я привыкну и буду говорить товарищ подполковник! — с лукавой улыбкой отозвалась Натали.

Подполковник поморщился, безнадежно махнул рукой и рассмеялся.

— Как в консервной банке сидели. Вам сколько лет, Наталья Эдуардовна.

— О-о, вы… — лукаво проговорила Натали. — Женщину об этом неприлично спрашивать!

— Я не к тому! — возразил Свирин. — У нас ваши сверстницы и понятия не имеют о разных «благородиях».

— Они родились от товарища, воспитывались среди товарищей… А мы… в пансионе… Вы не изменили своего решения взять меня на бал? — кокетливо спросила Натали.

— Нет…

Свирин жил на половине генерала Карцева. Вначале он поселился вместе с начальником политотдела дивизии в особняке командира Сто тридцать первой японской смешанной бригады, которую разгромил под Хэндаохецзы, но через несколько дней прибыл новый командир дивизии, и Свирин возвратился в свой полк. Сутки он прожил в штабе, на вторые расторопный ординарец «разведал», как он назвал, «круглую сиротину в двадцати комнатах». Свирин быстро привык к Натали и даже симпатизировал ей. Ее суждения порой смешили, порой вызывали сожаление. Она сама предложила ему показать все достопримечательности «бывшей русской концессии», потом — крупнейшего города Маньчжурии. «Это искони наш — русский город», — убежденно заверила Натали. Поступками Натали вначале руководило чувство самосохранения. Постепенно простодушие и общительность подполковника увлекли ее.