За это время Натали успокоилась и даже была довольна, что в свое время не оставила Харбин. Все, на кого она рассчитывала, в последние часы отказывали ей в помощи или просто выезжали, не найдя нужным предупредить ее. Да и куда она могла бежать, когда уже на пятый день войны Маньчжурия была в кольце! В нем ошалело метались «верные служители» японской охранки, белогвардейского центра и десятка полтора выживших из ума «государственных» старцев, заседавших в БРЭМе^[47]. Охранники надеялись на японскую помощь, но были горько разочарованы: девяносто шесть транспортных самолетов Мицубиси японцы загрузили более ценным грузом. Шпионы рассчитывали на повышение спроса на «русских агентов с врожденными», хотя и устаревшими сведениями об «отечестве». Древние старцы, воскресив в памяти беспощадность времен революции, «эмигрировали», не раздумывая, собрав в узелок музейные побрякушки и обесцененные еще в 1917 году титулы…

Первые дни Натали с ужасом ожидала расправы, потому и приказала прислуге вывесить красный флажок. Но в городе не слышно было стрельбы, на второй день разнесся благовест церквей, по улице прошел знакомый еще с детства почтовый служащий с сумкой. О родителях и даже о Вареньке Натали не думала. Она боялась только за себя. Временами ей хотелось оставить дом и уехать куда-нибудь, где ее никто не знает. Но тайные надежды, что все может измениться, обойтись, удерживали ее в Харбине.

В один из таких дней и появился в доме ординарец Свирина. Увидев его, Натали испугалась, но уже через полчаса с окрепшей надеждой вместе с прислугой убирала закрытые на ключ со дня смерти отца комнаты.

Когда Натали возвратилась от Свирина, прислуга доложила, что ее ожидает какой-то господин. В передней у двери сидел мужчина в простом мешковатом костюме. Взглянув на него, Натали вскрикнула и побледнела.

— Есаул Журин! — с ужасом выдохнула она, узнав начальника охраны Кислицына.

— Узнали! — по-волчьи оскалился тот, уставившись на нее своими зеленоватыми глазами.

— Что вам угодно, сударь? — отступая к дверям зала, прошептала она.

Заметив это движение, Журин быстро прошел к двери и плотно прикрыл ее.

— Меня изволили предупредить, что вы собрались на бал с советским подполковником? — с беззвучным смехом спросил есаул. — Мне нужен приют всего на одну ночь.

— Но у меня, сударь… Нет, нет! У меня нельзя вам оставаться! Умоляю, уходите! — молитвенно сложила она руки на груди.

— Куда? — хрипло спросил Журин.

— Куда-нибудь!.. Хотя… к генералу Ермилову! — радостно воскликнула Натали.

— Тише, — прошептал Журин.

«Пожалуй, эта японская кокотка права! — подумал Журин. — Полоумным старцем никто интересоваться не будет».

— Я думаю, мадемуазель Карцева, вы умеете держать язык за зубами, — предупредил есаул.

Натали похолодела от журинской угрозы:

— Да, да, господин Журин!..

* * *

— Ты не собираешься на бал? — входя в кабинет, спросил Рощина адъютант командующего.

Рощин взглянул на часы.

— Придется идти!

— Придется идти! Вы оригинал, майор! Сам пригласил Зину и… придется идти? — иронически заметил капитан. — Она уже в сборе.

— Значит, пригласил? — переспросил Рощин, осматривая себя. — Тогда нужно идти переодеваться!

— Придется вызвать тебя на дуэль! — невесело усмехнулся адъютант. — Второй раз встал на моей дорожке… Хотя вот что! Ты можешь спасти себя! Пригласи Вареньку!

— Она с тобой, донжуан, не пойдет!

— Ты не говори, что приглашаешь для меня. Сперва нас будет четверо, потом все, естественно, двоится. Не будут же они обе за тобой ходить?.. И я тебя не вызываю на дуэль!

— А, может, она еще не согласится?

— Постарайся, чтоб согласилась.

Когда Рощин пришел домой, Варенька сидела в зале за маленьким органчиком и играла вальс «Тоска по родине». Рощин любил музыку. Он неслышно подошел к Вареньке и остановился за ее стулом, но она сейчас же, даже не закончив заключительного аккорда, оставила клавиши и подняла к нему лицо.

— Вы плачете, Варенька? — удивился. Рощин.

Она молча взяла лежавший на органе платок и вытерла глаза.

Покажите мне карточку, — вдруг попросила она.

— Карточку? Какую карточку? — изумился он.

— Ту, где вы с ней у собора… Зачем! Зачем вы это сделали, сударь? Вы хотя и не верите в господа бога, но он накажет вас… Только немножко! — сейчас же вскрикнула она, словно испугавшись своих слов. — Может, даже простит!

Только теперь Рощин понял, о чем говорила Варенька.

— Но, Варенька, я же не знал, что у вас нельзя фотографироваться возле церкви, — по-своему истолковал он ее огорчения. — Я еще хотел и вас пригласить.

Варенька быстро взглянула на него.

— Правда, сударь? Вы не обманываете? — Она взяла его за полы полурасстегнутого кителя и, прижав к нему лицо, неожиданно расплакалась.

Рощин растерянно смотрел на нее. В это время в залу вышел крестный. Старик был испуган, взъерошен.

— Что произошло, сударь? — выкрикнул он, бросив гневный взгляд на Рощина.

Майор молчал.

— Потрудитесь объясниться, господин майор! — снова выкрикнул генерал, притопнув ногой.

— Я, право…

— Господин майор ни в чем не виноват, ваше превосходительство! — отозвалась Варенька. — Просто я глупая… Представила бог знает что и сама не знаю чего расплакалась.

— Гм… гм… Что же вы, сударыня! Так и до греха недалеко. Я же мог бросить перчатку… это ужасно! Приношу вам свои извинения, сударь! — чопорно раскланялся он.

Эта сцена в конце концов рассмешила Рощина, а за ним и Вареньку.

— Вот то-то-о, все вы девки мо-о-лодые, — вдруг фальцетом пропел Ермилов, гладя Вареньку по голове.

— Варенька, идемте на бал? — воспользовавшись наступившим затишьем, предложил Рощин.

— И вы будете со мной? — спросила она, взглянув ему в глаза.

— И я буду с вами, — смутился Рощин от ее вопроса.

— Вы неправду говорите, сударь! — грустно отозвалась Варенька. — Я же говорила вам, что вы не умеете лгать, — жалко улыбнулась она.

Рощину стало совестно за свое намерение и жаль Вареньку.

Я буду с вами, Варенька! — уже искренне заверил он.

Появление Рощина вместе с Варенькой не удивило Зину. Адъютант успел рассказать ей о договоренности с Рощиным, несколько видоизменив их разговор. Он заверил Зину, что Варенька сама напросилась побыть вечер с капитаном.

Еще до торжественного собрания и капитан и Зина заметили, что не только Варенька, но и Рощин не собираются оставлять друг друга. Они увлеченно беседовали. Варенька что-то спрашивала, Анатолий охотно отвечал ей. Иногда вопросы Вареньки были наивны, иногда остры и едки.

— Варенька, кажется, забыла об остальных присутствующих, — первой не выдержала Зина.

— Она и не думает оставлять Анатолия! — с натянутой шуткой подтвердил капитан.

— Зачем же я, сударь, его оставлю? — с неподдельным удивлением отозвалась Варенька. — Мне с ним хорошо.

Зину ее ответ рассердил.

— И ты, Анатолий? — сузив глаза, спросила она.

Рощину все это показалось занятным, и он молча кивнул головой.

— Идемте, Юрий, в зал, — предложила Зина адъютанту.

Рощин удивленно, даже растерянно смотрел им вслед. Он не заметил счастливого взгляда Вареньки, но почувствовал ее легкое пожатие руки.

Рощин знал, что он к награде не представлен. «Видите ли, парткомиссия объявила вам выговор… Если представить вас, может быть неприятность… — словно оправдываясь, заявил ему начальник штаба, вызвав в кабинет. — Но я не хочу, чтобы вы считали виновником меня. Офицер вы хороший, грамотный, дисциплинированный. Возможно, вы обратитесь к члену Военного Совета сами? Я разрешаю… А то понимаете…»

Рощин понимал, но обращаться к кому-либо даже не подумал. И все же сейчас он почувствовал обиду, резкую, неизгладимую. Кое-как, глядя себе под ноги, он досидел торжественную часть и сразу же, взглянув на Вареньку, объявил:

— Я хочу домой, Варенька! Может, вы останетесь?