Савельев не отозвался, он только пожал плечами и закурил папиросу.

— Каковы распоряжения командующего фронтом?

— На этих днях провести парад войск. Принимать будет он сам. Приедет главком и главный маршал авиации, — доложил Смолянинов. Заметив на столе обычный конверт, спросил: — Из дому?

Савельев отошел к окну.

Из дому! — сухо бросил он. — Этот пограничник оказывается муж Зинаиды… И замужем не была и овдовела… Ты там узнай в наших госпиталях.

На второй день начальник санслужбы доложил Смолянинову, что Любимов в армейские госпитали не поступал.

В этот же день старший лейтенант пограничных войск Вячеслав Сергеевич Любимов был посмертно представлен ставкой к званию Героя Советского Союза.

* * *

В итоговой общеармейской сводке Рощин разрабатывал раздел: «Японские укрепления». Работы было много, и он появлялся в доме Ермилова только на несколько часов отдыха. Забота старика трогала Анатолия. В комнате он находил полную предусмотрительность: букет цветов, табак, гильзы, фрукты и даже вино и печатный лист для преферанса фирмы братьев «Лопато». Заметив занятость своего постояльца, старик перестал надоедать ему воспоминаниями и расспросами. И Рощину все это нравилось. За годы войны он отвык от уюта и посторонней заботы. Спал, где застигала ночь, кочевал по землянкам и блиндажам, носил то, что привозили из полевых армейских прачечных, а иногда сам стирал, сушил и снова одевал на себя. Три года курсантских казарм, столько же армейских дальневосточных общежитий, четыре года открытого неба и землянок, — где уж там запомнить домашний уют и чью-то не солдатскую заботу!

Если Рощину приходилось ночь провести в штабе и отдыхать днем, в доме генерала воцарялось безмолвие. Это даже несколько стесняло майора. Но все же, когда бы ни кончил работу, он охотно шел «домой». Его влекло в немножко грубоватый, но уютный дом.

В редкие встречи экс-генерал смотрел на Рощина по-стариковски грустными, влюбленными глазами. Иногда он быстро взглядывал на портрет молодого полковника, и тогда его глаза влажнели. Бесшабашное, озорное лицо, изображенное на портрете, походило на Рощина: такой же разрез глаз, профиль носа, резко очерченные губы, несколько упрямый взгляд.

— Кто это? — как-то спросил Рощин.

— Племянник… Сережа… — неохотно ответил старик.

— В бегах?

— Сударь!.. — вдруг выкрикнул экс-генерал. — Ермиловы… Ермиловы, сударь, или умирают или…

Рощину стало жаль старика.

— Простите… ваше превосходительство, — извинился он и больше старался не попадаться Ермилову на глаза.

Вареньку Рощин как-то не замечал. Ее словно бы не было в доме. В первую встречу она молча стояла с букетом цветов, собираясь поставить их в цветочную вазу с водой, после он видел ее на прогулке со стариком.

Чудом державшийся на ногах Корней и выползавший с ним на прогулку пес не замечали Рощина.

Близился вечер. Рощин, окончив работу и сдав ее на доклад начальнику штаба, спустился лифтом на первый этаж, где был ресторан.

После занятия гостиницы под штаб армии в ресторане была оставлена превосходная китайская кухня, но японская прислуга заменена девушками из семей русских эмигрантов. Высокая «нравственность, изысканность», которые требовал от членов общества «Русских патриотов» ее организатор — богословской гимназии, принуждали их быть скромными, но желание, свойственное всем девушкам, быть красивыми и нравиться мужчинам заставляли их изощряться и нависать угрозой над матушкиными сундуками, в которых еще покоились дважды довоенные реликвии молодости и былого блеска. Теперь все это спешно, безотлагательно извлекалось, поролось, кроилось, шилось и на второй же день «выставлялось» на всеобщее обозрение. У многих молодых офицеров кружилась голова от этакой утонченности, блеска и предупредительности.

Присев за первый от дверей столик, майор бегло взглянул на меню и безразлично отложил его в сторону. Выбор блюд был обширен, а Рощин не причислял себя к гурманам. «Слишком длинно!» — подумал он, придвигая программу русского театра. Ставили «Кармен». Главную роль исполняла, по уверениям программы, знаменитая Лидия Кончаловская, дочь бывшей солистки театра его величества Николая Второго.

— Что изволите, сударь, заказать? — обратилась к Рощину молоденькая официантка.

— Что-нибудь мясное и побольше! — буркнул Рощин посетившему его «амуру» в голубеньком платье и кружевном передничке.

— Не думаешь в театр сходить — спросил Рощина подсевший к нему адъютант командующего.

— Не имею желания… Устал, — отозвался Рощин. — Да и слушал в Одессе…

— Познакомь меня с Варенькой?

— С какой Варенькой? — удивился Рощин.

— Да со своей. Которая сейчас подходила к тебе…

— Вот тебе на! А я откуда ее знаю?

— Те-те-тe! Ты у них живешь! Я бы и сам познакомился с ней, да она обслуживает только генералов и тебя.

— Меня? — уже изумился Рощин. — Вот не знал, что причислен к лику генералов! Представь, я ее и не знаю.

Капитан недоверчиво посмотрел на Рощина, но в это время к ним подошла Варенька. Рощин со вниманием и любопытством взглянул на нее. Встретив его пристальный взгляд, Варенька покраснела и смущенно сказала:

— Здравствуйте, сударь!

— Здравствуйте, Варенька! — ответил Рощин. Вы тоже член «Русских патриотов»? — спросил он.

— Да, сударь!

Варенька смотрела на него и отвечала, как гимназистка своему ректору, но за робостью он рассмотрел лукавство и то же любопытство, которые испытывал и сам.

— Варенька, познакомьтесь с капитаном, — предложил он.

От неожиданности Варенька прижала к себе поднос, присела в реверансе и промолчала.

— Вы не желаете, Варенька, на «Кармен»? — отрекомендовавшись, предложил адъютант. — У меня два билета.

— Мерси, сударь… Но я… занята. И потом, устала… И потом, ночью идти…

Варенька неловко умолкла и умоляюще взглянула на Рощина. Анатолию вдруг стало приятно, что она отказалась.

— Я вас буду сопровождать! — воскликнул капитан.

— Нет, нет! Благодарю, сударь! — даже испуганно проговорила Варенька.

Сочтя беседу исчерпанной, адъютант бросил на Рощина двусмысленный взгляд, взял фуражку, приложил к козырьку два пальца и молча вышел.

— А я, признаться, не узнал вас, — проговорил Рощин, чтобы сгладить наступившую с уходом капитана неловкость.

— Вам нет до меня никакого дела, — с обидой в голосе отозвалась Варенька. И, скосив на него глаза, прибавила: — Что-нибудь мясное и побольше!

Рощин от неожиданности поперхнулся и озадаченно взглянул на Вареньку. Но сообразив, что последние слова относятся к нему, слегка смутился. «Она не так уж безобидна! — подумал он. — С колючками!»

— Простите, Варенька! — извинился Рощин. — Просто кухня превосходная, и все блюда готовятся хорошо. Да и поздно уже, — попытался оправдаться он.

— А третьего дня? Вы ужинали первым?

— И третьего дня? — упавшим голосом переспросил Рощин. — Больше этого не повторится, — шутливо ответил он.

— Смотрите, а то я откажусь от попечительства о вас, — также отозвалась Варенька.

— А кем оно учреждено? — поинтересовался Рощин.

— Крестным и… мною, — заметно смутившись, ответила Варенька. — Он каждый вечер спрашивает, что вам было подано кушать.

— А я думал, он ваш отец или дед, — удивился Рощин. — А родители ваши где?

Варенька вошла в себя, словно улитка в свой домик, и оттуда с испугом смотрела на Рощина не отвечая. Она не знала, что ответить: обмануть она не могла, правду сказать не то что боялась, а приходила в ужас от нее.

— Вам пудинг подать? — наконец нашлась Варенька.

— Давайте пудинг, — согласился Рощин, заметив Варенькину оторопь.

«Почему ее так встревожил мой вопрос!» — думал он, скручивая «Кармен» трубочкой.

Варенька подала рисовый пудинг с имбирным вареньем и песочное пирожное. Вид у нее при этом был официальный, даже высокомерный.

— У меня, сударь, отец служил у генерала Кислицына и в японской военной миссии, — объявила решительно она, стараясь не встречаться с его взглядом. — Потом, он белогвардеец, так, кажется, у вас говорят, сударь?