— Может, захватите человек двести раненых японцев? — спросил помощник военного коменданта, когда начальник эшелона отмечал у него путевку. — В Мулине, чтобы не ожидать, отцепите вагоны. Я дам по линии распоряжение, чтобы после передачи раненых в больницу лагеря вагоны привели в порядок.

— Зачем их принимаете? — возмутился начальник эшелона. — Для них выделен специальный транспорт и назначен медицинский персонал.

— Не принимаем! — перебил его помощник коменданта. — Это подкидыши. Японцы бросают своих раненых. Наши шоферы подбирают и привозят. А если бы принимать! — он безнадежно махнул рукой. — Их тысячи. Комендант поисковые группы нарядил из японских врачей, санитаров и наших инспекторов.

Такое сообщение начальника эшелона пришлось санитарной прислуге не по душе. Но медицина есть медицина, а раненый не солдат: пришлось принять.

Зину это непредвиденное промедление нисколько не огорчило. Она успеет навестить отца и, возможно, узнает что-нибудь о Вячеславе. «Конечно же, он в штабе! Где же ему быть? Он сам говорил, что отряды пограничников дойдут только до Муданьцзяна».

Зина не допускала мысли, что Георгий Владимирович может ничего не знать о Любимове. Он не имел права ничего не знать о нем. Ей казалось, что даже любой первопопавшийся штабной писарь ответит:

— A-а, старший лейтенант! Здесь, а как же!

После встречи в Мулине Зина не имела о Вячеславе никаких известий. Это тревожило ее все эти дни боев за Муданьцзян, она со страхом встречала каждого нового раненого, боясь в нем найти Любимова.

Зина упросила начальника поезда отпустить ее в штаб армии. На попутной машине, подвозившей раненых японцев, она выехала в город.

На одном из перекрестков скользнула мимо темно-зеленая легковая японская автомашина. В сидевшем вполоборота около шофера советском офицере Зина узнала Рощина. Машина свернула в боковую улицу к центру города.

— Пожалуйста, за той машиной! — попросила Зина. — В ней офицер из штаба армии.

— Знакомый? — с хитринкой осведомился шофер.

— Знакомый.

Шофер прибавил газу и догнал легковую.

— Анатолий! — крикнула Зина, как только их машина остановилась.

— Отведи к начальнику штаба, — попросил Рощин дежурного, указав на японского генерала и двух полковников.

— Ты откуда едешь? — спросила Зина.

— Сейчас с аэродрома.

— А где был? В Уссурийске не был?

— Был, — как-то вяло ответил майор.

Зине показалось, что эта встреча тяготит Рощина.

— Опоздала немного: Георгий Владимирович улетел в Харбин, — объявил он, избегая ее взгляда. «Рассказать о Любимове или не нужно? — думал он. — Если сама не спросит, ничего не скажу!»

— Улетел? — сразу опечалилась Зина. — Совсем?

— Не совсем, а надолго! Через день и я туда вылетаю.

— А Вячеслава ты не встречал в эти дни?

Рощин молча покачал головой.

— И… ничего не слышал о нем? Он должен быть в Уссурийске, в штабе фронта…

Он видел разливавшийся в ее глазах испуг, даже ужас.

— Почему ты молчишь, Анатолий? — почти вскрикнула она.

— Слышал! — тихо ответил он.

— Что… что слышал? — схватила она его за руку.

— Похоже, что убит!.. В Харбине!?..

Зина в ужасе подалась назад и закрылась рукой.

— Нет, нет!.. Ты говоришь неправду! Неправду! — вдруг выкрикнула она. — Не ври! Не смей! — и зарыдала.

Первый раз Рощин видел, как рыдает настоящая любовь, потеряв то, чем она жила…

* * *

За окном моросил дождь. Он словно оплакивал все несчастья человечества. Оплакивал тихо, скорбно.

Зина смотрела в окно и тоже плакала. После встречи с Рощиным она почувствовала себя плохо и отпросилась домой, изрядно переполошив своим неожиданным приездом и видом мать. Евгения Павловна стояла помертвевшая, немая.

— Что случилось, Зина? — задохнулась она. — Где отец?

— Папа в Харбине… А я просто себя плохо чувствую, — но тут же расплакалась и все выпалила матери единым духом.

— Чем же ты поможешь своему горю, слезами? — рассудила Евгения Павловна.

— По-твоему, значит, не плакать? — совсем наивно спросила Зина.

— Слезами не поможешь! Возможно, это все и не так. Тебе сказал Анатолий Андреевич, ему сказал комендант, тому сказал офицер… Успокойся, отдохни, обдумай. Наконец, напиши отцу или Виктору Борисовичу. Они могут лучше знать…

У Зины снова вспыхнула надежда, но стоило только матери уйти, как с нею исчезла и надежда. «Она ничего не знает… Ничего не знает! — терзалась Зина. — Да-да! Она будет воспитывать сына. Она ему расскажет, какой у него был отец! Хороший, хороший!» — Зина снова не удержала рыданий.

— Нельзя же так, дочка!

— Ты ничего не знаешь, мама! — захлебываясь, проговорила Зина. — Я овдовела, не выйдя замуж… Мы…

Рыдания не позволили ей договорить, но мать и так все поняла. Прижавшись своим лицом к мокрому горячему лицу дочери, она плакала вместе с ней.

4

Суверенная Японская империя доживала последние часы. Ее воинствующее детище — Квантунская армия — исчезла. Правда, еще продолжали сопротивляться солдаты Шимынцзынского узла сопротивления и Хадатуньской группы войск в Маньчжурии, но что они могли сделать?

Новое правительство Японии развило бурную деятельность. Весь офицерский корпус столичного гарнизона и армейского командования в эти дни был превращен в промышленные и сельскохозяйственные институты. За день до высадки американского десанта в столице и ее окрестностях появились объединения по производству дрожжей, институты по изучению современного мышления, союзы новых форм обработки земли и десятки других, не менее загадочных фирм. Жандармские и полицейские отделы превратились в отделы «Мира и порядка», «Общественного благосостояния», «Помощи пострадавшим». Большинство генералов покинуло города и скрылось в деревнях, где им были отведены фермы.

В столице появились больница Исии, юридическая контора Икеда.

28 августа его императорское величество совершил паломничество в храм Исе для переговоров с духами своих предков. Император сообщил им об окончании войны. Осталось неизвестным, поведал ли император своей прародительнице о капитуляции.

Через час после возвращения императора из храма на виду Иокогамы показались дымки союзной эскадры. Генерал Макартур вел к берегам Японии триста восемьдесят три боевых корабля, их прикрывали с воздуха тысяча триста истребителей.

Майор Танака, храня в кармане справку о непригодности к военной службе, наблюдал в Цейсовский бинокль за маневром этой армады, воздавая богам молитвы за ее изумительную осторожность и медлительность.

Глава восьмая

1

Среди уцелевших укреплений ползали машины армейского полка связи, выкрикивая в громкоговорители приказ генерала Ямада. На них зло огрызались доты. Под бетонными сводами продолжали умирать японские солдаты, выполняя теперь уже даже не волю императора, а приказ озверевших офицеров. Лишившись их, солдаты выползали из дымных щелей изможденные, обгорелые, обезумевшие, с пробудившейся в глазах мольбой о пощаде, глотке воды и щепотке риса.

— Второго сентября подписание акта о безоговорочной капитуляции Японии, — сообщил Смолянинов командарму, возвратившись от члена Военного Совета фронта. — Макартур назначен главнокомандующим союзных войск и будет руководить этой церемонией. От нас назначен генерал Деревянко… Да, еще новость! В Мукдене наши войска захватили на аэродроме императора Пу И со всей его свитой. — Вот, прочти! Нарочно переписал для тебя: из приказа генерала Эйзенхауэра своим войскам.

«…Ваши достижения на море, в воздухе и на земле удивили мир. Кровь наций: американской, британской канадской, французской, польской и других помогли выиграть победу…»

— Каково? — спросил Виктор Борисович. — Советский солдат попал в другие…