Экс-генерал Ермилов бегал по комнате и петушиным голосом выкрикивал:

— Свершилось! Русская армия сдала Порт-Артур не прежде, чем выдержав семимесячную осаду. И его не сдали русские солдатушки, а продал Стессель! Доблестная японская армия сдала его через сутки! Вице-адмирал Кабаяси преклонил колено перед русским майором!..

Старый денщик возразил генералу:

— Это не русские солдатушки, а советские.

Генерал выкрикнул еще тоньше:

— Русские!.. Русские!.. Нет такой нации — советские, есть русский народ.

Вареньку все это подавляло. Ей казалось, что она присутствует при гибели Помпеи. Вдруг оказалось, что в русских верили все, и никто не верил в японцев. Она ни во что не верила. Ей просто было страшно. Она представляла войну по детским наивным книгам с предводителем впереди, но вместо этого надвинулось что-то страшное, какой-то хаос, который в один день изломал их семью, сдунул все ее авторитеты.

Мать умерла в тот же день, когда Варенька должна была отдаться господину Маедо. Она отравилась. Натали стала несносна и жестока. Она металась по домам, собираясь выезжать то в Южный Китай, то в Корею, то в Турцию.

Варенька вместе с Лю ушла к Ермилову. Старый генерал даже прослезился при виде своей крестницы и предоставил в ее распоряжение весь запущенный дом. Вначале она не на шутку расхворалась; но, отстояв воскресную литургию, успокоилась. Отец Милетий в конце службы провозгласил «многая лета» русскому воинству, «избавившему их от поругания нечестивых».

Возвращаясь из церкви, она вышла на многолюдный Большой проспект, по которому от аэродрома промаршировал небольшой отряд русских солдат с полковником во главе. Они проследовали в гостиницу «Нью-Харбин» и, что удивительно, вошли все вместе — офицеры и солдаты.

Вечером харбинцы ожидали грабежей и расправы, но вместо этого из открытых окон пятого этажа гостиницы, где была эстрада, на притихшую площадь выпорхнули звуки аккордеонов, рояля и нежный, навевающий грусть по далекой родине голос:

Чуть горит зари полоска узкая,

Золотая, тихая струя…

Ой, ты, мать-земля, родная русская,

Дорогая Родина моя!

Песня то умирала, то вспыхивала гневом и болью:

Ой, дороги, дымные, военные,

За Москву тяжелые бои!..

На дорогах воры иноземные

Растеряли головы свои.

— «Как же мы могли жить без этого? Слушать японские гимны и возмущаться всем русским… своим?» — словно что-то неожиданно проснулось в душе Вареньки.

Еще несколько дней по улицам Харбина так же независимо расхаживали японские офицеры с шашками. Но теперь они подобострастно отдавали честь русским офицерам и аккуратно отвечали на приветствие русских солдат.

Никого не вызывали в ЧК, не появлялись на столбах повешенные, хотя за эти дни по Большому проспекту проследовало восемь похоронных процессий с телами убитых из-за угла советских солдат…

Снизу донесся звонок. Варенька вздрогнула и выглянула в открытое окно. У подъезда стоял советский офицер. Заметив Вареньку, он спросил:

— Что же вы закрылись среди белого дня?

Но в это время кто-то из прислуги открыл двери. Варенька стояла у окна. «Что ему нужно?» — испуганно думала она.

В зал из своего кабинета вышел старик Ермилов. Следом за ним показался его денщик Корней и бульдог Капрал Это торжественное шествие остановилось посреди зала. Экс-генерал был в полной парадной форме времен Николая Романова, при шашке, и всех орденах. Под мышкой он держал толстую папку «Плана завоевания Руси». Старик стоял, вытянув тонкую шею, высоко подняв голову. Позади с видом отрешенного, стоя, дремал Корней, у ног прилег Капрал.

Крестный был смешон, но Вареньке было не до смеха. Она со страхом поглядывала на дверь прихожей.

Офицер вошел медленно, степенно.

— Вы за мной, господин майор? Я пленен? — высоким голосом спросил генерал, пытаясь достать шашку. Но она крепко засела в ножнах. — Корней! Помоги сдать шашку, — брюзгливо прокричал он.

Два старика кое-как вытащили из ножен шашку. Она была не ржавая, а проржавевшая.

— Лентяй! — выкрикнул старик. — До чего довел святое оружие.

Офицер молча наблюдал за этой сценой.

— Вы со мной хотите драться на шашках, господин генерал? — наконец проговорил тот.

«На кого он похож? — рассеянно думала Варенька, не двигаясь с места, — Что ему нужно?»

— Я сдаю вам оружие! — высокомерно объявил старик, протягивая, майору истлевшую от времени реликвию.

— Я не за этим, господин генерал, — стараясь подавить смех, по-военному ответил офицер и даже прищелкнул каблуками. — Скорее к вашему высокопревосходительству.

Старик молча моргал глазами. Шея его постепенно сокращалась, очевидно, от усталости, ноги заметно начали дрожать.

— Да вы присядьте, господин генерал! — с тонкой иронией посоветовал офицер.

— Да-да!.. — проговорил крестный. — Корней! Стуло!.. Простите… как вы соизволили сказать, господин майор?

— Скорее к вашему высокопревосходительству, — повторил тот. — Так сказать, с нижайшей просьбой?

— С прошением? Гм-гм… Каково же ваше прошение? Где оно? Копией! Дай очки!

— Устное!.. Я только сегодня прибыл в город. Где-то нужно остановиться. Комендант штаба посоветовал обратиться к вам.

— Ну что ж? Милости просим! Корней! Покажи господину офицеру комнату Сережи… В ней отдельный вход.

«Да-да!.. Он похож на Ермилова! — сейчас же вспомнила Варенька, гадавшая, кого напоминает ей этот офицер: и профиль и голос. Только черный какой-то!»

— Простите, сударь! — снова заговорил старик. — Как вас величать?

— Рощин Анатолий Андреевич! — охотно отозвался майор, остановившись в дверях.

— Рощин?! Рощин?.. Ваш батюшка не состоял при Куропаткине в прошлую русско-японскую войну? — поинтересовался генерал.

— Может быть, — ответил Рощин.

— Я изволил служить под началом вашего батюшки! — сейчас же засиял старик. — Приводите себя в порядок — и к столу!

— Это большая честь, ваше высокопревосходительство, но вынужден отказаться. Служба. Через час вылетаю в Муданьцзян. Обязан доставить туда одного японского генерала и двух полковников, которые растеряли свои войска. Как видите, «груз» бесценный.

— Ха-ха-ха… — закатился экс-генерал. — Бесце… Ха-ха-ха… Бесценный! Именно бесценный! Превосходно! Какой каламбур! Он пойдет по всему Харбину… Бесценный груз: генерал и два полковника… Узнаю в вас батюшку!..

* * *

По дороге на аэродром Рощин заехал в комендатуру и зашел к помощнику военного коменданта. Каково же было его удивление, когда в кабинете оказался подполковник Свирин.

— Майор Рощин! — обрадовался тот. — Ты всегда как снег на голову!

— Это не здорово! — пошутил майор. — Если бы высказали, как манна с неба.

— Было и так, друг! — серьезно отозвался Свирин. — В книгу заслуженных людей дивизии внес…

— Ну это уж совсем ни к чему! — покраснел Рощин.

— К чему, к чему! — прервал подполковник.

— Я по делу. У вас не появлялся здесь Любимов?

— Любимов? — переспросил Свирин и помрачнел. — Кажется, и не появится! Убили его или расстреляли японцы…

— Убили? Как? Где?

— Приходил один офицерик каяться. Ну и рассказал.

— Да откуда этот беляк знает, что это Любимов? — воскликнул Рощин.

— Он-то не знает! И я сперва его словам не придал значения. А вчера полковник Курочкин запрашивал о Любимове. После этого у меня все это и соединилось. Приказал землю перерыть, а найти. Сейчас разыскиваем.

* * *

Станционные пути ремонтировались, и санитарный поезд остановили в пригороде Муданьцзяна. Начальник эшелона ругал станционные непорядки и не знал, что делать. Но к его удивлению, раненых подвезли на низенькой ремонтной платформе дрезиной.