Томпсон встретился с Кизи в начале августа 1965 года на образовательной телевизионной станции Сан-Франциско. После посещения бара, где они хорошенько выпили, он пригласил Кизи в близлежащий магазин, где продавались мотоциклы, чтобы познакомить его с «объектами исследования». Кизи откликнулся с энтузиазмом и «после нескольких часов еды, питья и символического преломления травки» он предложил главе Ангелов Сан-Франциско приехать в Ла Хонду на уикенд.

В день прибытия над воротами Ла Хонды появился огромный (пять метров на метр) транспарант с дружелюбной надписью: «Веселые проказники приветствуют Ангелов Ада». Это дружелюбие, как заметил Томпсон, со стороны наблюдавший за происходящим, произвело «плохое впечатление на соседей». Зайдя в местный магазин, он подслушал следующую беседу:

Полиция Сан-Матео на четырех автомобилях появилась на дороге, фары их машин разрезали надвигавшиеся сумерки. Каждого вновь прибывшего ждала придирчивая проверка документов — лицензии и регистрации тщательно просматривались в поисках, к чему можно придраться. По крайней мере на одного прибывшего им удалось надеть наручники и отправить в тюрьму. Но в остальном полиция была бессильна вмешаться в сверхъестественное действо, что разворачивалось по ту сторону моста. Это была сцена, которая, как писал Томпсон, «должно быть, терзала их до глубины души. Там все эти люди, наполовину голые, бегали, вопили и танцевали рок-н-ролл. Массивные усилители были укреплены между деревьями, вокруг сверкала иллюминация, освещавшая психоделическое шоу. И, о Боже! Не существовало ни единого подходящего закона, по которому их можно было арестовать». Девушки в облегающих алых одеяниях с длинными пышными волосами двигались в большом «потоке людей, среди которых были профессора, бродяги, адвокаты, студенты, физиологи, хиппи». Кизи был одет в белые одежды жреца-друида. Кэссиди тихо выстукивал ритм в сторонке. Аллен Гинсберг сидел на полу в одной из комнат, играл на цимбалах и пел. У Ангелов не было никаких шансов. С того момента, как они пересекли мост, рычание «Харлеев» было моментально заглушено гремящим из усилителей рок-н-роллом — они попали в кино Проказников. Ни перед кем не заискивающие Проказники встретили Ангелов с той точно рассчитанной грубоватостью, с какой встречали и остальных своих гостей.

Звезда Кена Кизи

Не успели те выключить моторы, как один из Проказников начал петь серенаду в их честь (через динамики), заканчивая каждый куплет припевом —

Байкеры тут же накачались пивом — Проказники запаслись огромным количеством — и ЛСД, который большинство из них заглотило, считая, что это своего рода суперамфетамин. Конечно, это было не совсем так, и уже через час с Ангелами стали происходить странные вещи. Ангел по имени Вольный Фрэнк, например, внезапно обнаружил, что может читать мысли одного из своих братьев Ангелов. Наблюдая за движением рук Гинсберга, который играл на цимбалах, Фрэнк испытывал ощущение, будто попал в волшебную страну Оз. Кто-то сказал: «Этот Гинсберг — тот еще фрукт», но свойственная ранее Фрэнку мощная ненависть к незнакомцам вдруг куда-то испарилась. Подобно Альберту Хоф-манну, испытавшему то же самое за двадцать лет до того, Вольный .Фрэнк чувствовал, что он словно бы заново родился.

«Настоящие Ангелы Ада — это те, кто принял ЛСД и позволил выдернуть ковер из под ног, — позже объяснял он. — Я по-настоящему почувствовал себя Ангелом Ада, только когда принял ЛСД. Не говоря уже о том, что ощутил себя человеком и нашел себя… ЛСД — это лекарство, а не наркотик. Я только хотел бы, чтобы оно попало в добрые руки и использовалось для возрастания Любови в мире, а не Славы или Богатства».

Как сказал Хантер Томпсон: «Вопреки всеобщим ожиданиям Ангелы Ада после приема кислоты стали удивительно миролюбивыми, и многие из них с легкостью смогли признать, что кислота рассеяла множество их старых, обычно рефлекторных реакций. Вообще им обычно свойственна некая угрюмость, готовность подраться, которая часто оборачивалась против окружающих. Но в тот вечер агрессивность как будто бы испарилась: они перестали щетиниться, смотреть вокруг с подозрительностью, как дикие звери, попавшие в ловушку. Это было очень странно, и я все еще не до конца понимаю это». Но в конечном счете Ангелы миновали пик воздействия ЛСД и соскользнули обратно в свое обычное состояние. В октябре они завоевали сердца консервативно настроенных редакторов журналов, избив антивоенных демонстрантов в Беркли. Угрожая повторить это вновь, они требовали, чтобы больше никто не устраивал антивоенных маршей. Кизи, сопровождаемый Алленом Гинсбергом, потратил целый день, пробуя убедить их лидеров, что по логике их роль — помогать антивоенным активистам, а не поддерживать государство. Но Ангелы считали демонстрантов предателями и сторонниками коммунистов, и это их убеждение не могло рассеять никакое количество ЛСД. Встреча закончилась тем, что Гинсбергу удалось заставить всех присутствующих петь буддийские гимны. «Этот чертов Гинсберг собирается нас всех затрахать, — мрачно сообщил Томпсону один из Ангелов. — Из всех ненатуралов это самый натуральный сукин сын, каких я только видел! Жаль, тебя не было, когда он объяснялся Сонни в любви!» За несколько последующих недель Ангелы из любимцев левых превратились в любимцев правых, и их самомнение выросло до небес. Они созывали пресс-конференции, выпустили политическое заявление их президента, Сонни Баргера, пославшего президенту Линдону Джонсону телеграмму следующего содержания:

Почему никакого отклика со стороны властей на это предложение не последовало — это и по сию пору остается одной из загадок истории.

Хотя Ангелы Ада были главными звездами в тот уикенд у Кизи, заслуживают упоминания и два других завсегдатая этих вечеринок у Кизи. Первым был Аллен Гинсберг. За пять лет, минувших с тех пор, как он пил у Лири в Ньютоне горячее молоко, Гинсберг в духовных странствиях проехал тысячи миль по Индии и Японии. Истинной целью его путешествия было достигнуть святости, стать бодхисатвой. Но вместо этого в Индии его охватила глубокая депрессия. В записной книжке он сравнивал свою жизнь с цепью «неопределенных смутных случайностей, медленного движения к смерти». Депрессия не оставляла его и в Японии, когда он заехал к Гэри Снайдеру, который учился в Киото дзену. И вот это все же произошло: возвращаясь в Токио на поезде, он внезапно заплакал и почувствовал, как огромная тяжесть, обусловленная, в частности, желанием раствориться в космическом сознании, спала с его души. Это было сатори. «Больше никаких интеллектуальных споров!» — писал он Керуаку. Никаких путешествий. Он возвращается в Америку.

Первые догадки, что вернулся он в немного другой мир, в мир, где понемногу начинают закручивать гайки, пришли к нему еще, когда он в середине февраля 1965 года оказался в Чехословакии. Он разгуливал по заснеженным улочкам Праги в потрепанном пальто и белых теннисных туфлях. В журнале чешского союза писателей его шутливо описывали как «большого черного дрозда, замершего, поджав одну ногу, в ожидании, пока музыка жизни откроется ему». Но чешские студенты избрали его Королем первомайского праздничного парада и возили по бульварам в украшенном розами фаэтоне. Вероятно, для коммунистических начальников это показалось слишком, и буквально несколько дней спустя Гинсберг был арестован по обвинению в нарушении общественного порядка и вскоре выдворен из страны. Несмотря на известность, он не утратил таланта входить в конфликт с властями.