В этом письме пародировались хвалы Лири в адрес псилоцибина: «Слушайте! Мы проведем вас в райские сады безграничного космического сознания с помощью наркотического кайфа! Черпайте любовь ведрами!»

Но в действительности, как утверждал Берроуз, они предлагают вам черпать ее «из канализации».

В конце концов, все это не играло роли. С помощью Гинсберга Лири вышел на любопытный круг людей, состоявший из богачей и авангардистов, взаимно развлекавших друг друга. Среди высших слоев нью-йоркского общества стало модно проводить уикенд у Лири, принимая псилоцибин. Майкл Кан писал, что он был «совершенно потрясен», когда впервые заглянул в дом Тима и обнаружил там целую толпу невообразимо крупных женщин. «Я никогда раньше не встречал женщин такого рода — с резкими манерами и грубоватой красотой, и я никогда не видел ранее подобных сцен, в которых они участвовали, на меня все это подействовало очень возбуждающе и сильно заинтриговало».

Тим, который всегда предпочитал самых развязных городских девчонок, блаженствовал. Не раз он оказывался в ситуации, когда становился объектом неразделенной страсти со стороны противоположного пола — эффект псилоцибина, о котором хорошо были осведомлены те, кто его употреблял. Однако об этом старались не упоминать.

«Настойчиво советую кота секса держать завязанным в мешке, — предостерегал Хаксли. — У нас хватает проблем, даже когда речь идет о том, что наркотик стимулирует религиозные и эстетические чувства».

Однако роскошная жизнь была соблазнительна. В один из уикендов попробовать псилоцибин пришла Фло Фергюсон. После сессии она отвела Лири в сторонку и пригласила его на свой уикенд. «Я могу пригласить довольно интересных людей, — предложила она. — Заодно посмотрите, на что похожа жизнь в первоклассных гостиных».

Флора Лу — Фло Фергюсон — была женой Мэйнарда Фергю-сона, музыканта, у которого былевой биг-бенд, и, подобно Мэйбл Додж, относилась к тем женщинам, чей гений выражается в том, чтобы «быть хозяйкой салона». На ее приемах бывали артисты, философы, ученые, богатые представители богемы. Флора Лу Фергюсон приглашала в свой дом в тенистом вестчестерском пригороде Бронксвилля самую блестящую публику.

И что это был за дом! Огромный, со множеством комнат, с обстановкой времен Тюдоров, полностью обшитый деревянными панелями, покрытый богатыми коврами и увешанный абстрактными картинами. Гостиную украшали невероятных размеров каменный камин и целая стена, где висели памятные сувениры с автографами знаменитостей. В верхних спальнях простыни были из шелка, пол покрыт шкурами. Лири позже признавался, что попав в тот дом, он впервые узнал, что означает «гедонистическое наслаждение как стиль жизни». И, надо заметить, ему это понравилось.

Но это также вовлекало его в ряд довольно сомнительных действий, одним из которых было потребление марихуаны. Как-то раз Майкл Кан пришел к Лири в компании с очень милыми людьми. Кто-то из них достал из сумки марихуану и начал скручивать косяк. Лири, сильно рассерженный, потребовал, чтобы сумку спрятали куда подальше.

«Дэйв Макклелланд вел себя по-дружески и поддерживал меня! — сказал он. — И я не могу допустить, чтобы меня выгнали с работы из-за того, что здесь курят травку и таким образом нарушают мой с ним договор. Принимать псилоцибин — легальное занятие в этом доме. Я получаю его от фирмы «Сандоз». Мы ведем исследовательскую работу. Травка же вне закона. Я не хочу, чтобы меня или его арестовали!» Присутствовавшие были страшно удивлены внезапным гневом Лири. Гюнтер Вейл вспоминал, что это был, наверное, первый раз, когда он видел, что Тим вышел из себя.

Но можно ли было, положа руку на сердце, продолжать называть это исследовательской программой? Учитывая то количество людей, что забегали к нему, чтобы получить наркотик? В такой обстановке научные цели отходили на второй план. Поначалу Лири доводил себя чуть не до сумасшествия, требуя от каждого, чтобы тот заполнил вопросник и тесты, но потом махнул на это рукой. Большую часть выходных там просто принимали наркотики, все вместе — и исследователи и испытуемые.

Это не было чем-то необычным, если относиться к этому с точки зрения психоделического подхода, хотя это, конечно, заставляло многих косо смотреть на то, что происходит на Дивинити-авеню, 5.

Еще в начале исследований психоделиков было обнаружено, что двум людям, принявшим небольшое количество психоделиков, общаться становится намного проще. Группа Осмонда в Канаде выяснила, что для этого достаточно 100 микрограммов ЛСД. Но исследований в том стиле, какие проводил Лири, — с его экзотическими уикендами, с возбуждением и шумихой, которой было все это окружено, больше не проводил никто. Было ясно, что все это уже выходит за рамки чистой науки. Однако для самого Лири научное исследование все же оставалось одним из основных стимулов. Он действительно хотел узнать, что именно происходит там, за Дверью в Иной Мир.

У него конечно же имелась теория. Частично он был обязан ей Хаксли, частично — транзактному анализу и в какой-то степени тому, что психологический факультет Гарварда только что приобрел в собственность свой первый компьютер — первый искусственный интеллект. От Хаксли он взял аналогию с «редукционным клапаном» — речь шла о том, что мозг при восприятии ежесекундно отбрасывает миллион единиц информации. Однако дальнейшее уже было собственным теоретическим добавлением Лири.

Зададимся вопросом, что произойдет, если, следуя изложенной теории, мы начнем отсоединять все игровые концепции, которые характерны для западной культуры. Что может произойти, если начать последовательно выключать стандартное эго американца, например?

Лири не раз задавал себе подобные вопросы, и ответ, к которому он пришел, заключался в убеждении, что чем бы это ни обернулось — все к лучшему. Настала пора выключить старые способы мышления Homo sapiens и тогда смогут сформироваться новые. Когда под воздействием псилоцибина начинают происходить странные и необычные вещи, то что они означают? Впечатление, что нечто приходит к нам с более высокого уровня сознания, от высших сил. Мы начинаем воспринимать самих себя невольными проводниками, которые становятся участниками социальных процессов. Все это намного превышает наши возможности не то что бы контролировать, но даже до конца понимать происходящее. Лири так описывал эти свои ощущения: «Некое историческое движение, которое неизбежно изменит самые глубины человеческой природы, самосознание человека».

Они видели проблески будущего, и этим будущим были они сами.

Роль невольного двигателя социального прогресса не нравилась Фрэнку Бэррону, он был в ужасе от того, как охотно его друг потребляет псилоцибин. К марту 1961 года Лири принял наркотик пятьдесят два раза, то есть в среднем он принимал дозу в три дня. И чем больше он его принимал, тем труднее было поверить, что он принимает наркотик исключительно в целях научного исследования. Это было тактической ошибкой, к такому выводу пришел Бэррон. Он соглашался с Хаксли, что не следует без необходимости создавать себе неприятности, относясь с пренебрежением к существующим научным моделям. Он также, хотя и с неохотой, принимал скорее элитарную модель Хаксли, а не демократический подход Гинсберга и Тима. Различие в их взглядах стало явным, когда они начали спорить по вопросу о ядерном разоружении. Бэррон был страстным сторонником разоружения. Он считал, что бомбу создала элита и именно элита должна взять на себя ответственность по предотвращению ядерной войны, возможно, это будет кто-то из тех, кто уже потребляет психоделики и имеет измененное сознание. Но Тим с ним не соглашался. То, что Америка имеет ядерное вооружение, ставит под вопрос правомерность нахождения этой элиты у власти, так считал он. И начинать полную перестройку общества надо с низов. Из этого следовало, что каждый имеет право принимать психоделики. Но что делать с возможными последствиями, возражал Бэррон, когда «ослабленное эго, внезапно утратившее все свои защитные механизмы, будет расшатано». На что Тим обычно отвечал фразой о том, что «каждый имеет право сойти с ума, если такова его судьба».